31 августа 1884. Петербург
31 августа. Петерб<ург>.
Многоуважаемый Николай Андреевич.
Надеюсь, что это письмо еще застанет Вас в Висбадене. Я несколько ленился писать к Вам в последнее время, но полагал, что Лихачевы все, что нужно, Вам сообщили и обо мне и о делах вообще. На днях я писал Влад<имиру> Ив<ановичу> 1 и думаю, что писать об одном и том же в два семейства, которые часто бывают вместе, совершенно излишне. Вот теперь пишу к Вам, хотя от Вас, собственно говоря,
давненько известий не получаю и знаю только из письма Вл<адими-ра> Ив<ановича> 2, что Вы благодушествуете, хотя не совсем здоровы.
Я лично уже переехал с дачи уже десять дней тому назад, а семья моя переедет завтра 1-го сентября. Вероятно, все будут негодовать, что из-за старой гнилушки им приходится бросать дачу именно в такое время, когда, по-видимому, установилась чудесная погода. Но я бы и не настаивал на переезде, если б Константину не предстояло начать учение. И в то же время я так болею, что мне действительно жить одному не совсем удобно. Главное неудобство заключается в том, что я должен ходить обедать. Вот до чего я дожил, что самая ничтожная экскурсия для меня — мат. Кажется, никогда я не был так болен и беспомощен. В настоящее время, при усилившейся до крайних пределов одышке и несносном кашле, посетила меня ужаснейшая боль в нижней половине спины. Сначала я думал, что это драхеншус, но теперь начинаю подозревать, что тут замешался ревматизм. Посещает меня Головин, но мы с ним больше о вольномыслии беседуем. Да и вообще моя участь такая: все доктора со мной беседуют больше о вольномыслии, нежели о моей болезни. Может быть, болезнь-то такого рода, что на нее нужно махнуть рукой. Тем не менее я страдаю поистине жестоко. Из комнаты в комнату переходя, задыхаюсь, а чтобы дойти до ватерклозета, раза три отдыхаю; стою упершись в стену и вылупивши глаза. Надо утром видеть, что со мной происходит. А врачи, видя меня, восклицают: какой у вас сегодня прекрасный вид! А я, по крайней мере, раза четыре в день по получасу лаю, как собака. Вот что значит быть сатириком: и лицо ненастоящее. При таком положении моего организма мне не до писания. Не знаю, выберется ли когда-нибудь светлый момент. Да и негде писать, совсем негде. На днях был у меня редактор «Русских ведомостей» и предлагал участвовать 3. Но явно, что, предлагая, он боится за газету. Да и мне как-то совестно на старости лет сделаться газетным фельетонистом. Однако я обещал и попробую. Это единственный порядочный орган, и притом со смыслом издающийся. Очень умеренный, но честный.
Прошу Вас передать мой привет уважаемой Софье Петровне и Лихачевым.
Прощайте. Извините за пустоту письма. Голова пуста — вот в чем сила.
Ваш
М. Салтыков.
Соколов (Нил Иванович) женился на днях в Симферополе и проводит медовый месяц на южном берегу Крыма. Головин в воскресенье выдал замуж свою дочь Ольгу.