1141. А. Л. БОРОВИКОВСКОМУ
25 февраля 1885. Петербург
25 февраля.
Многоуважаемый Александр Львович.
Судя по тому, с каким трудом приходится вызвать от Вас какое-нибудь сообщение, можно подумать, что Вы высоковыйнейший из сановников нынешнего высоковыйного времени. Но я знаю, что Вы добрый, и потому осмеливаюсь утруждать Вас своими скромными письмами.
Я целых шесть недель сряду сижу в карантине и выдержал ту же самую тревогу, какую Вы недавно выдержали. Костя мой заболел скарлатиной, и так как слабый его организм не представлял почти никакого противодействия болезни, то около 10 дней он находился между жизнью и смертью. Если б не Боткин, мы, наверное, лишились бы его. Теперь дело идет на выздоровление, а 3-го или 4-го марта мы переедем дней на пять в гостиницу, с тем, чтобы дезинфектировать квартиру и белье. Представьте себе, что вот уж шестая неделя как мы и Лизу не видим, потому что мы сейчас же ее, по требованию
докторов, отделили. К счастию, хозяйка дома, отличнейшая женщина, взяла ее с гувернанткой к себе, так что она в том же доме находится. Но мы, хоть и были знакомы с г-жою Скребицкою, но совсем не близко. К счастию, теперь уже видится конец всем этим мученьям.
Об себе скажу Вам не много: по-прежнему болен и по-прежнему скребу пером. Жду, когда конец этому будет, и вполне искренно говорю, что чем скорее, тем лучше. Всем я надоел и везде лишний — это я чувствую. Вам, быть может, известно, что я с конца прошлого года печатаюсь в «Вестнике Европы». Из этого многие заключают, что я перешел в «В<естник> Евр<опы>». Но уверяю Вас, что я никуда не переходил и остаюсь на прежней квартире, хотя она и разорена. Кроме того, от времени до времени печатаю сказки в «Рус<ских> ведомостях». Одним словом, в поте лица снискиваю хлеб свой. В «Вестн<ике> Евр<опы>» я нахожусь на положении иногороднего сотрудника. С редакцией никакого общения не имею, и изредка вижу только Стасюлевича. И мне кажется, что с наступлением весны в глазах его я читаю совет: ты бы до осени отдохнул, а осенью бы опять разика три писнул. Да притом и покороче. Читаете ли Вы «Пестрые письма» и как об них думаете? Очень бы хотелось знать Ваше мнение, а то я до такой степени изолирован, что ни от кого ничего не слышу, да и никому ни до чего здесь дела нет.
Теперь, об общих знакомых. Лихачев все хлопочет? 1 Что́ ему нужно,— я разгадать не могу, но только он как в котле кипит. Быть может, мы так теперь отвыкли от идеи об общей пользе, что уже и понять не можем этой кипучей деятельности. Но, во всяком случае, нужно думать, что у него есть цель, и пошли ему господи поскорее ее достигнуть. Унковский больше всего — обедает. И с Поляковым обедает, и с Каншиным, и с Лермонтовым, а иногда и с нами — и нигде его не тошнит. Говорят, на днях у какого-то министра завтракал и тот его крымскими винами потчивал. И все-таки воротился домой веселый. У него в доме, одновременно со мной, дифтерит маленькую Лизу чуть не съел. Есть термин: космополит, а Унковский — космодинатор 2. Неуклюже несколько это слово, надо другое придумать, но непременно надо. Это совсем особенный тип. Назначение человека: обедать, хотя бы даже при отсутствии аппетита.
Елисеев живет в Париже и по временам пишет мне колкости. По случаю возобновления моей литературной деятельности поздравляет меня с возвращением веселья и т. д. 3. Ужасное положение этого бедного, бедного старика. Все-таки он играл роль, и вдруг никто даже не обмолвится
воспоминанием об нем. Он и не понимает, что и со всеми так будет. И со мной в том числе — только брось я перо.
Напишите: намерены ли Вы когда-нибудь посетить Петербург?
Передайте, пожалуйста, наш общий сердечный привет многоуважаемой Елизавете Юльевне и поцелуйте детей.
Искренно Вам преданный
М. Салтыков.