20 марта 1885. Петербург
20 марта.
Многоуважаемый друг Сергей Андреевич.
Извини, что несколько замедлил ответом на твое письмо 1. Работал над одной вещью, да ничего не вышло, так и бросил. Теперь считаю себя свободным 2.
Все описываемые тобою обстоятельства вполне понимаю, и жалею только об одном, что они нашли себе разрешение не в
контрактных условиях, а в славянском «по душе»... Ты не был бы вынужден писать письмо, которое теперь красуется в начале мартовского № 3. Согласись теперь, что и в буржуазных порядках бывает нечто недурное. Например, хоть контракт: тем хорош, что не затрагивает «человека». Впрочем, раз это дело прошлое, я душевно радуюсь, что ты развязался.
Что касается до меня, то я, по обыкновению, хирею. Тебя хоть Барнай интересует 4, а у меня и этого удовольствия нет. Но ради этой болезни, я совершенно лишен всяких развлечений. К тому же у меня целых 8 недель болел сын скарлатиной, и если бы не вступился Боткин, то, вероятно, я бы лишился его. Все это время я был под секвестром и никого не видал, а в том числе и Унковского с Плещеевым. Но и теперь я никого почти не вижу, да оно и понятно: в отживающих старцах никому нет надобности, а прочие такие же старцы разлагаются каждый в своем углу, жалуясь на свой специальный недуг: у кого почки болят, у кого легкие, и от всех пахнет тлением. В сем виде ничего другого не остается желать, кроме смерти, что я и исполняю, только без успеха. Работаю с великим трудом и очень часто бросаю, не кончив, чего со мною прежде не бывало.
Ежели ты исполнишь свое намерение побывать на Святой в Петербурге, то буду душевно рад тебя видеть. Только не верится как-то, чтоб ты приехал. Собственно говоря, нет и особенной радости быть здесь: смутно и скучно.
Во всяком случае, до свидания.
Желаю тебе всего лучшего, поздравляю с праздником и остаюсь искренно тебя любящий и преданный
М. Салтыков.