1328. Н. А. БЕЛОГОЛОВОМУ

16 декабря 1886. Петербург

16 декабря.

Многоуважаемый Николай Андреевич.

Давненько я Вам не писал, но от Вас еще давнее не получал никаких известий 1. Знаю, впрочем, через Лихачевых, что у Вас все благополучно. В оправдание мне служит то, что по вечерам мне писать запрещено, а весь ноябрь и начало декабря стоял у нас такой мрак, что света, да и то сомнительного, приходилось не более 3-х часов в сутки. Да и теперь ясных дней нет, хотя зима, по-видимому, установилась дней 10 тому назад. Небо облачное, хмурое. Исключите из этого короткого времени что нужно на прочтение газеты, на завтрак — сколько останется? Бывают хоть изредка посетители, доктора навещают, да и работать нужно, потому что без этого концов с концами не сведешь.

Положение мое очень плохое. Одышка неимоверная, желудок в крайнем беспорядке. С. П. Боткин почти целых три месяца ноги ко мне не поставил и, наконец, 14 дек<абря> посетил. Вообще я нахожусь в положении оброшенного. Всякое пренебрежение ко мне представляется делом легким, почти естественным. Можно помнить обо мне и забыть, можно, при

305

случае, навестить, можно и не навестить; можно написать ко мне, можно и не написать. Я лишний, ненужный, и даже всем надоевший человек. Мне кажется, что и литературная моя деятельность последнего времени есть не более как назойливость. Только из учтивости мне этого не говорят.

Боткин нашел, что я совсем поправился. Пульс хороший, сердце работает исправно, желудок действует лучше, дерганье есть, но меньше, вот одышка... но с одышкой как-нибудь справимся. Есть у докторов какой-то объективный взгляд на болезнь, точно так же, как у пациентов взгляд субъективный. О раздражительности, безнадежности и проч. объективный взгляд не знает. Даже нервы, по-видимому, не входят в его область. Между тем существует факт вполне бесспорный: я ни выйти, ни выехать никуда не могу. Целые вечера бездействую, даже в обществе не могу долго быть. Этого тоже объективный взгляд знать не хочет.

До какой степени я оброшен и как естественно пренебреженье ко мне — служит доказательством такой факт. Е. О. Лихачева некоторое время совсем перестала к нам ездить, потому что в нашем доме произносятся ненавистные ей фамилии: Унковского, Пантелеева и проч. 2 Насилу я мог убедить Влад<имира> Ив<ановича>, что никак невозможно без резона разрывать старые связи, и что я и без того совсем изолирован. Насилу мог убедить, и Е<лена> О<сиповна> переменила гнев на милость. Но что за сумбур происходит, так это даже удивительно. И я, больной, не могу выйти из него. Хотелось бы переехать в другой город, да дети держат. Хотелось бы запереться в деревню — своего угла нет.

Я отдаю Костю в лицей, т. е. предварительно на пол-года в приготовительный класс, а в мае он будет держать экзамен в настоящий лицей. Завтра и послезавтра он будет экзаменоваться. Но будет горькая шутка, если он не выдержит 3.

Поздравляю Вас и многоуважаемую Софью Петровну с новым годом. Желаю Вам обоим всех благ.

Искренно Вам преданный
М. Салтыков.


М.Е. Салтыков-Щедрин. Письма. 1328. Н. А. Белоголовому. 16 декабря 1886. Петербург // Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений в 20 томах. М.: Художественная литература, 1977. Т. 20. С. 305—306.
© Электронная публикация — РВБ, 2008—2024. Версия 2.0 от 30 марта 2017 г.