1394. В. П. ГАЕВСКОМУ
24 июня 1887. Серебрянка
Любезный друг Виктор Павлович.
Я виноват. Ради бога, не сердись. Все это я выдумал в болезненном припадке 1. Да и не могло быть речи о «Счастливце», потому что статья эта вышла в июне, а я никого не видел после ее выхода. Кажется, мне припомнилось что-то о «Ташкентцах». Бога ради, оставь. Я слишком дорожу твоей дружбой и прошу сердечно простить меня. Ты пишешь, что возмущен моим письмом; а твой ответ произвел на меня еще более горькое впечатление 2. Я положительно впадаю в смертельную тоску после таких писем. Мучительно умираю, так мучительно, как никто. Назвать никого не могу, ибо это значило бы выдумать. Ради бога, пожалей мою болезнь, ответь мне, что ты забываешь. Иначе, я совсем измучусь.
Весь твой
М. Салтыков.
24 июня.
Ужели человеческие сердца так жестоки, что в них есть места только для самолюбия и нет приюта для снисхождения. Ужели ты хочешь повторять со мной историю Стасюлевича? 3
Ужели я осужден умирать одиноким. Подумай: ведь письмо твое, поистине, ужасно. Я перепутал, по болезненному состоянию, «Ташкентцев» с «Счастл<ивцем>» (ты сам навел меня на это указанием на Бобринского), а ты уже почти угрозу мне пишешь. Ради бога, прости. Дай мне возможность думать, что ты не лишаешь меня своей дружбы. Меня более огорчают толкования насчет Бобринского, нежели можно ожидать. Со всех сторон только и слышишь: того-то изобразил. Для автора это не очень-то лестно.
Слово «розыск» употреблено мною совсем не в том смысле, который ты ему придаешь.
Мое положение с каждым днем становится более и более невыносимым. Погода нестерпима и убивает. Жена совсем удалила от меня детей под предлогом, что я заражаю воздух своим дыханием. Можешь себе представить, какой, при такой обстановке, эпизод произошел со мной по получении твоего письма.
Ради бога, напиши, что ты оставляешь свою претензию. Право, мне не долго остается мучиться.