24 июля 1887. Серебрянка
24 июля.
Многоуважаемый Николай Андреевич.
Недели две тому назад я писал к Вам и вложил в мое письмо пакет, который просил Вас передать В. И. Лихачеву 1. До сих пор я ни от Вас, ни от В<ладимира> И<вановича> ответа не получил, так что адрес Лихачевых мне неизвестен. Знаю, что он послан в Лусек, но поехал ли туда и где этот Лусек, — не знаю. Будьте так добры, уведомьте. Я знаю, что переписка со мной не интересна, но так и быть, потерпите.
Вот и Катков умер. Теперь на вакансии великого патриота, властителя дум и мужа совета состоит Суворин. Вот увидите, что так будет. Я, признаться, завидую Каткову: он сын своих дел. При жизни имел и почести и богатство, и наконец не долго томился и умер. Даже французы оплакивают его и шлют на могилу венки 2. А скажет ли об нем история свое правдивое слово, — неизвестно. Потому что так все перепуталось, что и разобраться трудно. А ведь гаже человека нельзя себе вообразить.
Что касается до меня, то по почерку моему Вы уже догадаетесь, в каком я положении. Chorea в полной силе. Руки еле двигаются, непрерывная одышка, дерганье, кашель, насморк. И вдобавок адская обстановка.
Простите: больше не могу писать. Передайте мой привет уважаемой Софье Петровне и Лихачевым. Жму Вашу руку.
М. Салтыков.