27 октября 1887. Петербург
27 октября.
Многоуважаемый Николай Андреевич.
Я с трудом пишу к Вам, зная, что не получу от Вас вести, покуда не очищу старого номера. Так всегда водилось в
канцеляриях и департаментах. Между тем мне крайне хотелось бы знать Ваше мнение о «Пошехонской старине». Пожалуйста, скажите прямо, что Вы думаете. Кстати, дней через шесть после этого письма подоспеет к Вам ноябрьская книжка «В<естника> Е<вропы>», так и там есть продолжение 1. Здесь мне сообщают лестные отзывы, но, вероятно, не хотят огорчить хворого человека. Мне же лично мой новый труд кажется не совсем складным. В газетах и журналах, по обыкновению, молчат 2. С громадным мучением я приготовил еще 3-ю статью для декабря, но на этом, вероятно, и кончится моя литературная деятельность 3.
А литературное мое положение вот какое. Большая половина лит<ературных> органов ненавидит меня и молчит обо мне, как будто я последний из писак. Затем остаются только четыре органа, которые сочувственно относятся ко мне: «Сев<ерный> вестник», «Неделя», «Русские ведомости» и «Вестник Европы». В первом я не могу появляться, потому что он подцензурный. О средних двух скажу Вам следующее. В начале этого месяца я написал статейку «Дети» и послал в «Рус<ские> вед<омости>». Оттуда мне ее возвратили, так как они при первом случае ожидают, что их совсем закроют, и хотя моя статья ничего противоцензурного не представляет, но самое имя мое противоцензурно 4. Я отдал статью в «Неделю», но Гайдебуров прибежал ко мне в таком трепете, что я сам уже взял ее назад. Не правда ли, что это похоже на остракизм. Литература, без особенных начальственных усилий, изгоняет меня. Таким образом, я нахожусь совершенно во власти Стасюлевича, человека капризного и своенравного, который может рассердиться на меня (один раз это уже и было) и окончательно устранить меня. Мог ли я думать, что доживу до такого срама. Вы прочитаете «Детей» в декабрьской книжке (я приспособил их к «Старине») и увидите сами, из-за чего сыр-бор загорелся.
Да и у Стасюлевича разговор короткий. Ежели цензура пожелает, он без малейших колебаний вырежет ее, чтоб только не опоздать 1-го числа. <...>
До свидания. Прошу Вас передать мой сердечный привет многоуважаемой Софье Петровне.
Искренно Вам преданный
М. Салтыков.