В ОСТРОГЕ
(Стр. 333)
В ведении Салтыкова, как управляющего вторым отделением губернского правления, в Вятке находилась забота о хозяйственном обеспечении тюрем и этапов губернии. Сверх того он был производителем дел Комитета о рабочем и смирительном домах. Так назывались предусмотренные законом разные формы и места лишения свободы за уголовные преступления.
Непосредственное соприкосновение с «темным и безотрадным миром» арестантских камер и железных засовов, встречи и беседы с заключенными дали Салтыкову не только запас внешних впечатлений и сюжетных материалов для изображения тюрьмы и ее обитателей — едва ли не первого в русской литературе («Записки из Мертвого дома» Ф. М. Достоевского стали печататься с 1860 г.). Личное общение с «царством острожного горя» способствовало укреплению Салтыкова в том его взгляде, который он сформулировал в одной из своих записок в Вятке: «Борьбу надлежит вести не столько с преступлением и преступниками, сколько с обстоятельствами, их вызывающими». Мысль эта оказалась чрезвычайно плодотворной для него как для писателя. Примененная к широкой сфере общественных пороков самодержавно-крепостнического строя, она стала одной из основных идей «Губернских очерков». В непосредственном же изображении тюрьмы и ее обитателей эта мысль привела к резкому протесту против существовавших форм и методов уголовного наказания.
В «острожных рассказах» Салтыков продолжает свое «исследование» внутреннего мира простого русского человека. В образах людей из народа он показывает их прекрасные природные качества: и крестьянского парня, пережившего глубокую личную драму, и мужика-бедняка, пошедшего на
преступление из-за ничтожной суммы, необходимой для оплаты подати, и многострадальной крепостной Аринушки. В образах же арестантов из «чиновной породы», а также мещан и дворян представлены, напротив того, глубоко испорченные люди. Салтыков полностью лишает их своего авторского сочувствия.
Стр. 335—336. Нам слышатся из тюрьмы голоса, полные силы и мощи... радости и наслаждения. — Место это не было допущено к печати в 1856— 1857 гг. и появилось впервые в 3-м отдельном издании «Очерков» (1864). Затронутая здесь тема была развита Достоевским, писавшим в «Записках из Мертвого дома» о его обитателях из народа: «Погибли могучие силы, погибли незаконно, безвозвратно. А кто виноват? То-то, кто виноват?»
Стр. 336. ...однообразие и узкость форм... без стонов. — И этот кусок был опущен в публикациях 1856—1857 гг. и восстановлен в 3-м издании.
Стр. 337. Хвецы. — По разъяснению Салтыкова, употребленное им слово (мы не нашли его в словарях) означает «и шарлатана, и пройдоху, и подлеца, и непонятного человека, и человека себе на уме и пр.» («М. Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников», стр. 432).
Стр. 346. Форменный сюртук обладал довольно замечательною физиономией. — Внешность одного из арестантов «чиновной породы», зарисованная, несомненно, с натуры, настолько поразила Салтыкова и запомнилась ему, что послужила впоследствии основой для знаменитого «портрета» Угрюм-Бурчеева в «Истории одного города». Ср., например, такие почти полностью совпадающие элементы в обоих «портретах»: «подавляющая ограниченность» («человек ограниченный»), «узкий и покатый лоб, окаймленный коротко обстриженными, но густыми и черными волосами» («густые, остриженные под гребенку и как смола черные волосы <...> обрамляют узкий и покатый лоб») и пр.
Дерновы... Гирбасовы. — См. о них выше, в рассказе «Выгодная женитьба» и «Княжна Анна Львовна».
Стр. 356. Аринушка. — По времени написания и напечатания «Аринушка» — первое произведение, в котором Салтыков обратился к фольклорным мотивам и форме для изображения духовной жизни народа. Ближайшим образом здесь использован «Стих о голубиной книге» из собрания П. В. Киреевского (см. об этом в цит. выше работе Е. И. Покусаева).
Стр. 360. Неочеслив — нетерпелив.