В ДОРОГЕ
(Стр. 21)
Впервые— ОЗ, 1872, № 10 (вып. в свет 17 окт.), стр. 387—408, под заглавием «Благонамеренные речи. (Из путевых заметок)».
Рукописи и корректуры не сохранились.
Очерк «В дороге» написан в августе — сентябре 1872 года под непосредственным впечатлением летних поездок Салтыкова. (Подробнее см. ниже.)
В изд. 1876 очерку было дано заглавие «В дороге», а название города, обозначенного в журнальной публикации буквой П., заменено буквой Р. (см. стр. 21 и 30). При подготовке всех трех отдельных изданий «Благонамеренных речей» автор вносил в текст очерка мелкие стилистические поправки.
В 1872 году Салтыкову, проводившему, как обычно, летние месяцы в подмосковном имении Витеневе (недалеко от Пушкино, упоминаемого в очерке), пришлось много ездить по Тверской и Ярославской губерниям, а также в Москву. Причина поездок — болезнь, а затем и смерть 7 июля 1872 года брата Сергея Евграфовича, в общем владении с которым
Салтыкову принадлежало имение Заозерье Угличского уезда Ярославской губернии. Девятого июля Салтыков выехал из Витенева как для того, чтобы присутствовать при похоронах брата, так и для устройства общих с покойным дел, которые тот оставил «в величайшем беспорядке»1. Поездки продолжались до конца июля. За это время Салтыков побывал (в некоторых случаях по два и по три раза) в имениях брата Дмитрия Евграфавича — Спасском, вдовы Сергея Евграфовича — Воронцове, брата Ильи Евграфовича — Цедилове, затем в Заозерье, Угличе, Ярославле, Ростове, а также в Карабихе у Некрасова.
Путевые впечатления дали Салтыкову богатый материал для создания обобщающей картины социальных, экономических и нравственных сдвигов в жизни пореформенной России, и прежде всего русской деревни. Салтыков вводит в свой очерк ряд биографических сведений и конкретных данных — от сообщения о цели поездки и встреченных затруднениях до личных наблюдений над экономикой и социальной психологией обитателей Угличского и Ростовского уездов и непосредственных — «визуальных» — описаний мест, которые посетил его рассказчик. При этом, однако, Салтыков совершенно свободно использует «документальный» материал, подчиняя его задаче художественно-публицистического обобщения, а не дневниково-автобиографического повествования. Так, последовательность и направление поездок «рассказчика», за исключением нескольких частностей, не соответствуют итинерарию Салтыкова лета 1872 года. Топонимика очерка сочетает в себе подлинные и вымышленные географические названия, приводимые как полностью, так и буквенными обозначениями. Названы реальные станции по Ярославской железной дороге — Александровская, Троицкий Посад, Пушкино. В городе Р легко угадывается Ростов, а в «озере Р» — озеро Неро; исторические реминисценции напоминают об Угличе — земле, которую «некогда попирали стопы благочестивых царей и благоверных цариц русских». Но место «М***», куда поехал «рассказчик», где у него были «дела по имению» и где ему «ничто <...> не удалось», — авторское обобщение. «М***» первого абзаца следует рассматривать как синтезированное обозначение всех тех, упомянутых выше мест — имений, сел, городов, в которых побывал Салтыков с целью устройства «дел по имению» и где ему, действительно, почти ничего «не удалось». Однако слова в третьем абзаце очерка: «Дорога от М. до Р. идет семьдесят верст проселком» — раскрываются биографическим комментарием как обозначение пути, проделанного Салтыковым от Углича до Ростова.
В очерке «В дороге» эскизно намечены сюжеты ряда последующих очерков цикла. Вступление России на путь капиталистического развития изображается в двух аспектах: упадок деревни после реформы 1861 года, разрушившей «прежнюю политическую экономию»
1 См. письма Салтыкова к Некрасову от 5 июля и к И. Е. Салтыкову от 10 июля 1872 года.
помещиков, и буржуазное хищничество, которое в деревне делает первые шаги, а в городах и промышленных районах уже набирает силу.
Соответственно строится и композиция очерка. Вначале рассказчик едет на лошадях по проселкам уездной России, видит последствия крушения «старых столпов» и первые, осторожные шаги буржуа-предпринимателя.
Разоренные «дворянские гнезда», помещики, жаждущие от них избавиться, немцы-колонисты, скупающие за бесценок земли и леса, «модный припев» о том, что «слаб стал народ», — все это наметки тем и образов, получивших глубокую художественную разработку в последующих рассказах и очерках: «Отец и сын», «Столп», «Кандидат в столпы», «Опять в дороге», «Кузина Машенька».
Во второй части очерка сельские проселки и губернские тракты, тарантас и лошади сменяются железной дорогой; рассказчик едет через подмосковные промышленные районы. На фоне этих «признаков времени» предстает в полный рост буржуазное предпринимательство, попирающее все подлинные нравственные ценности и провозглашающее хищнические девизы: «уж очень вы просты», «дураков учить надо». Проблематика, обозначенная здесь в очерковом жанре, воплотится скоро в цельных образах Дерунова, Стрелова, Зайца, Хрисашки и других приобретателей буржуазной складки.
Стр. 21. ...дела по имению <...> оказались запущенными; мои требования встречали или прямой отпор, или такую уклончивость, которая не предвещала ничего доброго. Предвиделось судебное разбирательство... — Здесь, как и в ряде других мест «Благонамеренных речей», Салтыков вводит в повествование эпизоды автобиографического характера. После смерти брата (см. выше) Салтыкову было необходимо решить вопрос с другими сонаследниками о дальнейшей судьбе Заозерья. Как сказано, это ярославское имение находилось в общем владении Михаила Евграфовича и Сергея Евграфовича, но управлялось последним единолично и, как оказалось, весьма бесхозяйственно. Сонаследниками Салтыкова были его братья Дмитрий Евграфович, Илья Евграфович и вдова умершего Л. М. Салтыкова (рожд. Ломакина). Первая же встреча сонаследников выявила расхождения между ними. Особенно резко разошлись в своих требованиях Дмитрий Евграфович и Михаил Евграфович. М. Е. Салтыков претендовал на половину всего имения и сверх того на одну треть (за исключением седьмой вдовьей части) из остальной половины. Дмитрий Евграфович требовал, чтобы к М. Е. Салтыкову перешли только прилегающие к богатому торговому Заозерью безземельные деревни, указанные в отдельной записи 1859 года на его часть, в случае раздела, и треть из остального имения. (Сведения даны на основании собственноручной записки Салтыкова о своем споре по Заозерскому именью, составленной в октябре.
1873 года для присяжного поверенного И. С. Сухоручкина. Текст документа был сообщен в 1934 году А. Н. Вершинским С. А. Макашину.) Этот спор явился тем яблоком раздора, который превратился вскоре в семейную драму, сильно омрачившую жизнь и работу М. Е. Салтыкова (подробнее об этом см. в письмах Салтыкова за 1872—1873 годы).
...с тех пор, как помещики <...> запели: На реках вавилонских — тамо седохом и плакахом... — То есть со времени 19 февраля 1861 года. Сожаления помещиков о крепостном праве выражены цитатой из Библии — плач пленных иудеев по утраченной родине (Псалтирь, 136).
Стр. 22. ...народ «стал слаб» <...> «немец нас одолел!» — Упадок в стране сельского хозяйства констатировали в 1872 году все периодические издания (ср. «СПб. вед.», №№ 42 и 154, 11 февраля и 8 июня; РМ, № 45, 17 февраля; «Новое время», №№ 38 и 58, 8 февраля и 1 марта; Гр. № 7, 14 февраля, стр. 227—228; «Беседа», № 9, отд. 1, стр. 332—336). Замалчивая социально-экономические корни этого явления, либерально-консервативная печать выдвигала в качестве одной из главных его причин распространение пьянства среди крестьян (см. прим. к стр. 27—28). В этой связи на страницах газет часто встречались характеристики, сатирически использованные в салтыковском очерке: «ослабели», «народ слаб», «народ <...> будет становиться все слабее» (ср. «СПб. вед.», 1873, № 32, 1 февраля; Гр., 1872, № 7, 14 февраля, стр. 227; 1873, № 3, 15 января, стр. 64). Другой причиной считалось увеличение еврейского и иностранного элемента в среде землевладельцев (РМ, 1872, №№ 80 и 219, 28 марта и 24 августа; «СПб. вед.», 1872, №№ 98 и 225, 9 апреля и 18 августа), что также нашло отражение в комментируемом очерке. После реформы многие помещичьи имения перешли в руки арендаторов и скупщиков, особенно из немецких колонистов (этому способствовали «Правила об устройстве поселян-собственников» от 4 июля 1871 года, приравнивавшие колонистов к коренному населению и расширявшие права иностранцев — предпринимателей и землевладельцев; см. ПВ, 1871, № 171, 20 июля; ср. «Беседа», 1872, № 1, отд. II, стр. 127—128; № 9 — отд. I, стр. 318—323). Однако это было частное явление, и повышенное внимание к нему заслоняло вопрос о социальной природе появившегося в деревне «нового человека» — буржуа.
Салтыков объясняет упадок сельского хозяйства в пореформенные годы с принципиально иных позиций: у русского крестьянина, только что переставшего (юридически) быть крепостным рабом, нет исторического опыта свободного предпринимательства (см. стр. 28: «мужик <...> политико-экономической игры в спрос и предложение не понимает...»), его сознание и опыт придавлены памятью о вековом бесправии (см. стр. 26: «...тебя, Крестьян Иваныч, по зубам-то, верно, не чищивали?»). На те же причины указывали и другие публицисты «Отеч. записок» (см. № 9 за 1872 год, отд. II, стр. 158), отмечая одновременно природную «способность русского крестьянина к самостоятельному, добропорядочному и разумному хозяйству» (там же, № 4, отд. II, стр. 293).
Стр. 22. Трифонычи, Сидорычи — салтыковское обозначение дворян-помещиков.
Крестьян-то он в казну отдал. — Согласно Положениям 19 февраля 1861 года, при переходе на выкуп помещик получал с крестьян 20% стоимости отходивших к ним наделов, остальные 80% ему выплачивало государство — выкупную ссуду, которую крестьяне должны были погасить в течение 49 лет. В счет ссуды помещику выдавались выкупные свидетельства — ценные бумаги твердой стоимости, обменивавшиеся в банке на деньги. Сроки перехода на выкуп устанавливались по обоюдному согласию помещика и крестьян мировыми посредниками. Помещик мог получить выкупную ссуду и не достигнув соглашения, но тогда его право на крестьянские платежи переходило «казне», то есть государству. Непосильное бремя выкупных платежей обычно заставляло крестьян оттягивать сроки перехода на выкуп и оставаться на положении «временнообязанных». Помещики, которых разоряла система хозяйства, построенная на труде «временнообязанных», стремились ускорить выкуп и часто «отдавали крестьян в казну». В 1872 году «Моск. ведомости» писали: «В последние два года <...> выкуп идет преимущественно по требованию помещиков, обязательно для крестьян. Число соглашений весьма незначительно, из 12 675 <...> сделок только 1120 состоялись по соглашению сторон» (№ 123, 18 мая).
Стр. 24. Клочочки. — См. прим. к стр. 104.
Я знал и этот монастырь, и это прекрасное, глубокое рыбное озеро! — Речь, возможно, идет о Николо-Улейминском монастыре в одиннадцати верстах от Углича, по Ростовской дороге. В четырех верстах от него находилась писчебумажная фабрика Вышилова; видимо, она и послужила Салтыкову поводом для рассуждений о владельце «фабрички» «Адаме Абрамовиче».
Стр. 25. ...кто невинно падшим объявился... — См. прим. к стр. 38.
Стр. 27. Пеун — петух (тверск. и костр.).
Стр. 27—28. Это выдумали клеветники русского народа <...> противники ныне действующей акцизной системы. — Акцизная система разрешала частное производство и продажу вина по приобретении патента. Подробнее см. на стр. 571—572 в т. 3 и стр. 508 в т. 7 наст. изд. Дебаты о причинах распространения пьянства не прекращались в русской печати конца 60-х — начала 70-х годов. В 1868 году «всероссийское пьянство» и «распущенность» послужили Салтыкову поводом для написания шестого «Письма о провинции» (т. 7 наст. изд.). В период работы над очерком «В дороге» специальные статьи этому вопросу посвятили «СПб. ведомости», «Гражданин», «Русск. мир», «Бирж, ведомости», «Беседа» и многие другие. Утверждая, что народ «гибнет в этой пучине пьянства и разврата» (РМ, № 238, 15 сентября), что «пьянство составляет у нас своего рода эпидемию, общественное бедствие» (Гр., № 18, 4 сентября), многие газеты обвиняли в этом акцизную систему, быстро умножавшую число кабаков. (Подобное объяснение распространения алкоголизма
Салтыков высмеял в вышеупомянутом «Письме о провинции» — см. стр. 247 и 612 в т. 7 наст. изд.) «СПб. ведомости» (№ 226, 19 августа), «Гражданин» (№ 12, 20 марта, стр. 404) и «Русск. мир» (№№ 30 и 106, 1 февраля и 26 апреля) требовали ограничить количество питейных заведений. «Бирж, ведомости» (№ 256, 21 сентября) и «Беседа» (№№ 5, отд. I, стр. 217—236 и 8, отд. I, стр. 215—222) настаивали на передаче акцизного дела под контроль земства; выдвигались предложения запретить кабаки вблизи мельниц, волостных правлений и других «бойких мест». Исходным моментом требований такого рода было убеждение, что «русский человек <...> не может противостоять искушению» (РМ, № 90, 7 апреля). Вопрос о распространении пьянства неизбежно переходил из нравственной сферы в социально-экономическую, — подобные рассуждения давали повод утверждать, «что простой народ <...> слишком рано освобожден у нас от опеки высших классов <...> что необходимо ограничить народное самоуправление и усилить надзор над низшими классами» («Заря», 1871, № 4, отд. I, стр. 164), намекая таким образом на преждевременность реформ 60-х годов. (Нападкам на реформы со стороны реакционеров Салтыков специально дал отповедь в статье «Литература на обеде», т. 9 наст. изд.) Салтыков и другие публицисты «Отеч. записок» неоднократно обращались к этой проблеме, неизменно подчеркивая ее социальное значение (ср.: <Н. А. Демерт>, «Внутр. обозрение» — 1872, № 2, отд. И, стр. 191 —192; А. Н. Энгельгардт, Из деревни — 1872, № 6, отд. II, стр. 164—165; С. Приклонский, Общественные питейные заведения — 1872, № 12).
Стр. 28. «Уехал на теплые воды» помещик... — В 1872 году «Отеч. записки» писали: «За десять лет мы <...> пришли к небывалому ни в одной стране заключению, что вольнонаемный труд не окупает затраченного на производство сельскохозяйственных работ капитала!» Неспособные наладить буржуазно-товарное хозяйство помещики «отдают свои земли в аренду, хотя бы и по низкой цене, а сами проживают по городам в России и за границей» (<Н. А. Демерт>, «Внутр. обозрение», № 2, отд. II, стр. 184, 185. Ср. также: А. Н. Энгельгардт, Из деревни — 1872, № 5, отд. II, стр. 33; № 6, отд. II, стр. 163, 179; «Совр. обозр.», № 8, стр. 230—231). Ряд статей посвятила «эмиграции помещиков» газета «Русск. мир» (1872, №№ 172, 174, 196; 6, 8 и 31 июля).
...сам Иван Федорович Шпонька — и тот залюбуется ими! — Герой рассказа Гоголя «Иван Федорович Шпонька и его тетушка» ведет разговор о признаках хорошо выкормленных индеек.
Стр. 33. Сибирка — старинная одежда: короткий сборчатый кафтан со стоячим воротником. Ее носили купцы и приказчики.
Дурак! <...> наглый панегирик мошенничеству, присваивающему себе наименование ума. — Любопытно, что рядом с очерком Салтыкова в «Отеч. записках» была напечатана статья А. Щапова «О развитии высших человеческих чувств. Мысли сибиряка при взгляде на нравственные чувства в стремления сибирского общества». «Практическое евангелие этого
мира <...> состоит в приобретении денег», — писал Щапов. — «Гуманность, честность и справедливость <...> кажутся глупостью, простофильством, исключительными свойствами и отличительными признаками дураков <...> «Дураков надо учить», — говорят сибиряки, то есть надо того обирать, кто добр, милосерд и благотворителен, у того надо красть, кто плохо кладет деньги <...> того надо обманывать и осмеивать, кто справедлив и честен» (1872, № 10, отд. I, стр. 469, 477, 481).
Стр. 35. ...сейчас бы его к мировому — и шабаш! а в ту пору — ступай за сорок верст в полицейское управление. — По реформе 1864 года мировые судьи должны были жить в пределах подчиненного им небольшого участка и разбирать дела несложного судопроизводства. Ранее такими делами ведали уездные полицейские управления («уездный суд»), располагавшиеся в соответствующих уездных городах.
Стр. 36. ...старого покроя стряпчий... — Стряпчие — до судебной реформы 1864 года — частные ходатаи по судебным делам. После реформы их функции перешли к адвокатам, а стряпчими стали называться поверенные при коммерческих судах.
Стр. 38. ...задумал он в ту пору невинно падшим себя объявить <...> покуда конкурс <...> его, голубчика, в яму! — Невинно падший — банкрот. Коммерческий суд давал заключение о несостоятельности банкрота, налагал запрет на его имущество и объявлял конкурс — то есть торги, распродажу имущества в пользу кредиторов; сам должник до конкурса подвергался аресту. Снисходительность законодательства к «невинно падшим» вызвала широкое распространение фиктивных банкротств ради избавления от платежей по кредитам: «Торговая несостоятельность сделалась у нас за последнее время таким обычным явлением <...> что пользование ею обратилось в простую, как бы законом освященную операцию» («Беседа», 1872, № 11, отд. I, стр. 253). В 1872 году готовился проект нового устава торгового судопроизводства, и газеты требовали изменения законоположений «о торговой несостоятельности» (РМ, № 137, 29 мая, № 145, 9 июня, № 157, 21 июня; «Голос», № 75, 14 июля; «СПб. вед.», №№ 278—280, 10—12 октября).