Глава VI
(Стр. 191)

Впервые — ОЗ, 1881, № 5 (вып. в свет 18 мая), стр. 227—256.

Сохранились фрагменты двух черновых рукописей — №№ 188 и 189. В рукописи № 188 рассуждение «утешает ли история?», представляющее существенный интерес, более пространно, чем в окончательной редакции. Приводим этот текст (им начиналась глава):

Я уже сказал в предыдущей главе, что за границей для русского гулящего человека самая опасная вещь — это одиночество. Оно заставляет человека мыслить, то есть сравнивать, припоминать, ставить вопросы, разоблачать. И в результате приводит к какому-то гложущему унынию, которое продолжается до тех пор, пока под руку не подвернется краснохолмский купец или тайный советник.

Это самое случилось и со мной, после отъезда Блохиных и Старосмысловых. Воротившись с проводин, я ощутил такое одиночество, такую наготу вокруг, что сразу затосковал. Начал искать, вспоминать и однажды, дав волю мысли, не мог уже обуздать ее. Везде побывал, и на берегах Невы, и на берегах Пинеги и Вилюя, и в раззолоченных палатах концессионера, и в курной избе самарского мужика; везде спрашивал себя: ужели это не сон? и наконец остановился на очень странном вопросе: утешает ли история?

Что история утешает, в этом я никогда не сомневался. Это положение, которому нельзя не верить, во-первых, потому что в противном случае пришлось бы человеческое существование навсегда отдать в жертву случайности и смуте, а во-вторых, потому что истина эта и сама по себе вооружена доказательствами, перед осязательностью которых самый упорный скептик должен сознать себя безоружным. История не только говорит нам о правде и ее завоеваниях, но и указывает на осязательные результаты этих завоеваний. Несомненно, что формы человеческого общежития совершенствуются; несомненно, что факты человеческой деятельности расширяются; несомненно, что безвестные общественные глубины постоянно освещаются и выделяют из недр своих все новых и новых герулов, вандалов1 и проч.

Но раз признавши непреложность афоризма: история утешает, мысль невольным образом ставит рядом с ним вопрос: кто же и каким образом пользуется утешениями истории? Ибо признавать за историей свойство подавать утешения — одно, а наслаждаться этими утешениями, непрестанно ощущать на себе действие их — другое. Первое доступно всякому правдивому человеку, не лишенному способности логично рассуждать, что же касается до второго, то тут одной справедливости, одних эгоистических признаний уже недостаточно...

Я думаю так, что наслаждаться утешениями истории, претворять их себе в плоть и кровь может только тот, кто до такой степени сознает себя гражданином царства правды, что даже мучительно медленный и бесчеловечно жестокий процесс <ее> осуществления (о котором история, впрочем, и не умалчивает) не в силах ни поколебать, ни затемнить тот светлый облик всеобщей гармонии, который, как живой, всегда предстает перед глазами. Такие люди могут быть названы избранниками человеческой семьи и остаются в этой семье единицами.

Средний человек принимает утешения истории лишь с большими оговорками.


1 Герулы и вандалы — германские племена, участвовавшие вместе с другими варварами во вторжениях на территории Западной Римской империи, что привело к ее гибели в конце V в. Салтыков употребляет эти названия иносказательно, для обозначения новых, свежих сил исторического развития. — Ред.

594

Не будучи ни малодушным, ни даже избалованным, он в большей части случаев видит утешение истории лишь в туманном будущем и гораздо чутче относится к процессу нарождения правды, процессу, равносильному сдиранию кожи с живого организма.

***

Глава VI появилась в печати не через месяц, как предполагал Салтыков, а через два месяца после предыдущей. Перерыв в публикации был вызван чрезвычайными событиями марта — апреля 1881 г. Они вторглись в первоначальные планы окончания «За рубежом» и изменили их. Убийство по приговору «Народной воли» Александра II, смятение и растерянность в правящих сферах, неистовый натиск со стороны реакционной печати, Манифест 29 апреля о незыблемости самодержавия — все эти и относящиеся к ним факты и явления в русской жизни того момента нашли тревожный, глубоко драматический отклик в двух последних главах «За рубежом», с центральной для них сценой «Торжествующая свинья, или Разговор свиньи с правдой». Отклик этот с величайшим нетерпением ожидался читателями, особенно в провинции1.

Выступление Салтыкова было встречено с повышенным вниманием в прогрессивных кругах общества и с крайним ожесточением злобы и негодования в реакционном лагере.

«Такие публицистические вещи, как «За рубежом», — писала по поводу глав VI и VII либеральная «Сибирск. газ.», имевшая связи со ссыльными революционерами, — составляют литературную эпоху; как некогда Гоголь в вечных художественных образах создал лучшую историческую картину современного ему общества, так теперь Щедрин раскрывает нам текущую русскую жизнь, отрезвляет общественное сознание и не дает ему окончательно сбиться с толку»2. «Новая глава... «За рубежом», — подчеркивал обозреватель газеты «Голос», — прочтется с глубоким сочувствием всеми, для кого русское общество, его жизнь, его судьбы — не пустой, не задевающий сердца звук. Со свойственной ему чуткостью, сатирик отзывается на самые больные, тяжкие стороны переживаемого нами момента...»3

С развернутым общим отзывом о значении творчества Салтыкова для жизни русского общества выступила по поводу главы VI газета «Порядок» — ведущий орган либерального лагеря, вскоре закрытая правительством. «Перед нами, — говорится в этом отзыве, — новое произведение одного из тех писателей, <...> которые силою своего таланта <...> вносят в общество сознание окружающих зол, зовут его к свободе мысли и совести, учат ненавидеть и презирать рабство. Превосходный ценитель и анализатор нашей действительности, г. Щедрин, произведения которого нужно будет впоследствии читать не иначе, как с историей в руках, до такой степени невероятно тяжелы и непонятны для наших потомков будут времена, которые мы переживаем, г. Щедрин отражает в своей сатире всю горечь и


1 См. об этом, например, в газетах «Одесский листок», 1881, 26 мая, № 115, с. 2.

2 «Сибирская газета», Томск, 1881. 2 августа, № 23, стр. 686.

3 «Голос», СПб. 1881, 23 мая, № 141.

595

«уныние», отравляющие жизнь современного русского человека...»1 К положительным отзывам либеральной печати примкнул на этот раз и такой хулитель Салтыкова, как В. Буренин (впрочем, его злобные выступления против сатирика не раз перемежались и раньше и позже с хвалебными). Он называет Салтыкова «крупным самобытным художником» и ставит его в ряд с Достоевским (также с Некрасовым) по «энергии и неустанности в работе», по «отзывчивости на злобу дня», по «темпераменту настоящего публициста», по «силе дарования». В заключение критик пишет о главе VI: «Новый сатирический очерк Салтыкова <...>не ровен и как бы не договорен: иные страницы дышат задушевным болезненным чувством, на иных юмор вспыхивает яркими искрами и горький смех переходит в надрывающий сарказм; но есть и такие, в которых ощущается усталость... Однако, читая первые и вторые и третьи, равно проникаешься удивлением к упорству сатирика в стремлении откликнуться на темы дня, к его неутомимому исканию разных удобных форм для такого отклика» на самые «страшные картины». «В этом упорном искании сказывается живучесть его сатирической натуры. Как бы ни были неблагоприятны условия для выражения сатирического мнения об тревогах и злобах дня, как бы ни была скользка иная тема <...> Салтыков умеет всегда извернуться таким образом, что скажет свое слово, порою запутанно, неясно, порой сильно и ярко, но непременно скажет...»2

Что касается отзывов на главу VI реакционной печати, все они были сосредоточены на диалоге «торжествующей свиньи» с «правдой» и в значительной мере объективно носили саморазоблачительный характер (см. ниже).

Стр. 191. В среде, где нет ни подлинного дела, ни подлинной уверенности в завтрашнем дне, пустяки играют громадную роль. — Рассуждение о господстве «пустяков» в обществе, находящемся под гнетом абсолютистской власти, не знающем развитых форм политической жизни, аргументируют отрицательное отношение Салтыкова к тактике революционного террора народовольцев. В их деятельности он не усматривает «истинно-жизненного течения». См. ниже прим. к стр. 194. Теме «пустяков» в ее философско-историческом толковании Салтыков посвятил через несколько лет книгу «Мелочи жизни» (1886—1887).

Стр. 194. ...побывал на берегах... Вилюя, задал себе вопрос: ужели есть такая нужда, которая может загнать человека в эти волшебные места?.. — Намек на Чернышевского (и других революционеров), находившегося в это время (начиная с 1872 г.) на положении ссыльнопоселенца в Вилюйске, «городе — призраке», в 601 километре на северо-запад от Якутска.

...в надежде славы и добра... — Начальные слова из «Стансов» Пушкина, усвоенные салтыковскон сатирой в качестве «знака» сатирической характеристики


1 «Порядок», СПб. 1881, 27 мая. № 144, с. 1—2.

2 «Новое время», 1881, 22 мая, № 1878.

596

либералов — умеренности их политических упований, робости их борьбы.

...Должно быть, случилось что-нибудь ужасное ишь ведь как гады закопошились! Быть может, осуществился какой-нибудь новый акт противо-человеческого изуверства... — Эти строки относятся непосредственно к акту 1 марта 1881 г. Они были изъяты из текста в публикации «Отеч. зап.» (редакцией?) и восстановлены в отдельном издании. (Страницы 229—230, на которые приходятся эти строки в журнале, вклеены; значит, они вырезались, исправлялись и перепечатывались.) Как свидетельствует Л. Ф. Пантелеев, Салтыков, по временам, разражался крайне резкими суждениями насчет деятелей 1 марта и отзывался о них «весьма сурово, как о глупцах» («Салтыков в воспоминаниях современников», стр. 200 и 730—731). Салтыков не верил в достижение решающих успехов в борьбе с самодержавием методом террористических ударов по его правительству. Напротив того, в качестве непосредственного политического результата таких ударов он предвидел подъем новой волны реакции и укрепление самодержавия. В этом смысле нужно понимать слова о «гадах», которым убийство Александра II дало «радостный повод для своекорыстных обобщений». К таким «обобщениям» относится, например, выступление К. П. Победоносцева — фанатика и изувера реакции — на созванном новым царем заседании Совета министров 8 марта 1881 г. По записи в дневнике военного министра Д. А. Милютина, «это было уже не одно опровержение предложенных ныне <либеральных> мер, а прямо огульное порицание всего, что было совершено в прошлое царствование; он осмелился назвать великие реформы императора Александра II преступной ошибкой» («Дневник Д. А. Милютина», т. 4, М. 1950, стр. 35).

Стр. 197. ...ширял сизым орлом по поднебесью... — Из «Слова о полку Игореве».

Стр. 198. Вопрос первый: утешает ли история. — Этому вопросу, занимающему важное место в философии истории Салтыкова, посвящена специально XII хроника «Нашей общественной жизни» (1864 г.), не попавшая своевременно в печать. См. в наст. изд., т. 6, стр. 362 и след.; см. также приведенный выше вариант рукописного текста, относящегося к теме «исторических утешений».

Стр. 199. ...молодцы из Охотного ряда, сотрудники с Сенной площади... — Торговцы (хозяева и приказчики) двух известных столичных рынков, в Охотном ряду в Москве и на Сенной площади в Петербурге, активно сотрудничали с полицией в подавлении студенческих и других демонстраций и манифестаций 80-х годов. Впоследствии они упрочили за собой постыдное имя «охотнорядцев» для обозначения погромщиков и хоругвеносцев реакции в социальных низах.

Стр. 200. «Торжествующая свинья...» — Как всегда у Салтыкова, образ «торжествующей свиньи», порешившей «сожрать» «правду», наделен большой силой обобщения, в данном случае обобщения политической и общественной реакции. В таком значении этот образ сразу же получил широкое

597

распространение в обществе и печати. «Торжествующая свинья» — не миф и не фантазия, — писала газета «Порядок». — Имя ей — легион...» «В ней все типично...» («Порядок», СПб. 1881, 27 мая, № 144). «Царство торжествующей свиньи» — обозначает один из современников-революционеров всю полосу глубокой реакции 80-х годов (<П. Ф. Николаев>, Очерк развития социально-революционного движения в России... Нелег. изд., Казань, 1888). Вместе с тем Салтыков вводит в комментируемый текст ряд сигналов для узнавания исходного смысла образа «торжествующей свиньи»: «свиное хрюкание у московского корыта», «московские газетные трихины» и др. Это очевидные намеки на послепервомартовскую реакционную печать и литературу, ближайшим образом на «Москов. вед.» Каткова и, отчасти, «Русь» И. Аксакова. Отклики обеих газет на события 1 марта 1881 г. достигли не только предела реакционности. Они были исполнены прямыми политическими угрозами по адресу всех инакомыслящих, в первую очередь петербургской либеральной печати. «То, что они зовут «либерализмом», — инсинуировали «Москов. вед.», — по-русски зовется звонким словом измена — измена своему народу...» Об «изменниках своего народа, свивших гнездо в С.-Петербурге», — пишет, со своей стороны, «Русь». Послепервомартовские статьи этих газет, особенно первой, пестрят такими «оценками» литераторов противостоящего лагеря, как «пагубные силы», «русские из Панургова стада», «вражеская крамола», «революционная сволочь» и т. д.1 (см. также в «Дополнительных письмах к тетеньке»: «Сколько раз, скажете Вы, ты сам дискредитировал современную литературу... Кто познакомил публику с «Помоями», кто изобразил «Торжествующую свинью»?» — наст. том, стр. 523). Для современников исходный и ближайший смысл образа «торжествующей свиньи» был ясен. «Очерк Щедрина, — писал один критик в отзыве на гл. VI, — симпатичен каждому, начиная с молодежи и кончая нашею либеральною печатью, так как и она в обидчике («Торжествующей свинье») может видеть своего противника — «Московские ведомости» (Л. Симонова, От журнала к журналу. «За рубежом» Н. Щедрина. — «Улей», СПб. 1881, 28 мая, № 104, стр. 1). В сцене с «Торжествующей свиньей», — читаем в статье другого критика, — необыкновенно зло обрисовывается «истинный характер тех инквизиторских вопросов, с которыми обращались из Москвы к либералам в недавние смутные и тревожные дни» («Неделя», СПб. 1881, 24 мая, № 21, стр. 727). Катков счел невозможным оставить выступление Салтыкова без ответа. Он напечатал в своей газете статью, специально посвященную VI и VII главам «За рубежом», предельно грубую по отношению к Салтыкову («бессмысленное бормотание», «дикий сумбур», «сатирик более мычит, ревет и хрюкает, чем говорит...» и т. д.) (M. H. Катков, В мире курьезов. — «Москов. вед.», 1881, 14 июля, № 193, стр. 4—5). Оппозиционная печать единодушно расценила выступление Каткова как саморазоблачение


1 Цитаты заимствованы из мартовских за 1881 г. «передовиц» в «Московских ведомостях» (№№ 72, 73 и 78) и «Руси» (особое прибавление к № от 10 марта).

598

«Москов. вед.» в отношении таких салтыковских иносказаний, как «литературные клоповники», «торжествующая свинья» и др. «Катков уносит своих солидных читателей, — писал один из критиков, — в легкомысленный «мир курьезов», чтобы принять облик наивности и непонимания по поводу последней сатиры Щедрина» («Порядок», СПб. 1881, 19 июля, № 196 («За неделю»). В заключение можно высказать предположение, что исходный смысл эпитета «торжествующая свинья» связан с манифестом нового царя о незыблемости самодержавия. Опубликование манифеста 29 апреля явилось действительно торжеством всех реакционных сил общества. «Теперь мы можем вздохнуть свободно, — писали те же «Москов. вед.». — Конец малодушию; конец всякой смуте мнений! Перед этим непререкаемым, перед этим столь твердым, столь решительным словом монарха должна наконец поникнуть многоглавая гидра обмана...» и т. д. («Москов. вед.», 1881, 30 апреля).

Стр. 203. Le général Capotte. — Слово capote (пишется с одним «t») значит по-французски «солдатская шинель». Салтыков пользуется этим словом, превращенным в сатирическую фамилию, в переносном смысле, равнозначным русскому выражению (введенному Салтыковым же) «гороховое пальто», то есть шпион, осведомитель. В сатирическом жизнеописании Капотта Салтыков использовал ряд черт из биографии международного политического сыщика-авантюриста 60—80-х годов полковника Этьена де Будри младшего, действительно дальнего родственника Марата, сотрудничавшего одновременно с русской и французской полицией и жившего в 70-х годах в России.

Стр. 205. ...мужика расковать, а заковать интеллигенцию...Орест Миллер замечает по поводу этого места: «Капотт, надо думать, имеет при этом в виду иронически оппонировать Достоевскому, который в предсмертном своем «дневнике» именно нашей интеллигенции и влагает в уста стих: «А мужика опять скуем!» (Орест Миллер, Русские писатели после Гоголя, ч. II. СПб. 1886, стр. 197). Цитата из «Дневника писателя за 1881 год» Ф. М. Достоевского (вышел в свет в начале февраля) приведена не точно. В источнике: «А народ опять скуем!»

Стр. 214. Цензор Красовский Бируков Фрейганг... — соединены в одну фамилию имена трех цензоров николаевского царствования.

Стр. 215. «Но что вы скажете о Гамбетте и о papa Trinquet? не воссияют ли они?» — Алексис-Луи Тренке, рабочий, по профессии сапожник, видный участник Парижской коммуны, после ее разгрома был сослан на каторгу в Нумею. В июне 1880 г. социалисты парижского избирательного округа Père Lachaise демонстративно избрали в муниципальный совет «каторжника» Тренке. Выборы были произведены под знаком кампании за амнистию коммунаров при яростном сопротивлении республиканской партии и ее вождя Гамбетты. Кампания увенчалась успехом. Закон об амнистии был обнародован 11 июля 1880 г. Вернувшийся в январе 1881 г. с нумейской каторги Тренке заявил своим, торжественно встретившим его, избирателям: «Я стою за республику», но еще больше за революцию! Граждане,

599

в стране нашей ничего не изменилось, и все предстоит сделать; да здравствует революция!»

...Иван Непомнящий... — одно из обозначений трудового крестьянства у Салтыкова.


Макашин С.А. Комментарии: М.Е. Салтыков-Щедрин. За рубежом. VI // Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений в 20 томах. М.: Художественная литература, 1972. Т. 14. С. 594—600.
© Электронная публикация — РВБ, 2008—2024. Версия 2.0 от 30 марта 2017 г.