НАШИ ПОСЛАЛИ!

(с. 121)

ИСТОЧНИКИ ТЕКСТА

Черновой автограф, 13 с. На титульном листе: «Наши послали. Эпизод из июньских дней 1848-го года в Париже. Начат в Париже, Rue de Douai, 48, в пятницу, 20-го марта 1874, в двен<адцать> час<ов> дня. Кончен там же — в понедельник, 23-го марта 1874, в 1/4 6-го веч<ера>. Ив. Тургенев. Напечатан в 12-м № „Недели“ (24-го марта 1874)». После текста подпись и дата: «Ив. Тургенев. Париж. Rue de Douai, 48. Понедельник, 23-го / 11 марта 74. 1/4 6-го веч.». Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 86; описание см.: Mazon, p. 81; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 256.

Неделя, 1874, № 12, 24 марта, стлб. 424—430.

Т, Соч, 1874, ч. 1, с. 104—114.

Т, Соч, 1880, т. 1, с. 137—148.

Впервые опубликовано: Неделя, 1874, № 12, 24 марта, с подписью: Ив. Тургенев.

390

Печатается по тексту Т, Соч, 1880, с исправлением даты, указанной после текста: «1874» вместо «1868» (по черновому автографу).

Черновую рукопись очерка «Наши послали!» сам Тургенев датировал мартом 1874 г. А. Гранжар, опираясь на дату «1868», стоящую после текста очерка в первом томе «Сочинений И. С. Тургенева» (Т, Соч, 1880), считает, что этой рукописи, которая одновременно является и наборной, предшествовала другая, относящаяся к 1868 г. 1 Довольно значительные разночтения с печатным текстом не позволяют, однако, видеть в известной нам рукописи наборную: она, конечно, представляет собой одну из черновых. Кроме того, безусловно существовавшие черновики и наброски, отражающие более ранний этап работы Тургенева, писались не в 1868 г., а начиная с конца 1872 г., когда Тургенев, отказавшись от намерения закончить рассказ «Русский немец и реформатор», обещанный им издателю газеты «Неделя» Е. И. Рагозину, писал ему: «Беда небольшая, если читатель вместо одного рассказа получит другой...» (письмо от 29 ноября (11 декабря) 1872 г.). Этим «другим рассказом», который, как он говорил П. В. Анненкову 20 декабря ст. ст. 1872 г., «в настоящее время весьма туго и неохотно вылупляется из своей ячейки», и был, по всей вероятности, очерк «Наши послали!». 18 (30) января 1873 г. Рагозину сообщалось, что «половина уже написана». Но в апреле очерк еще не был закончен, и Тургенев отправил в редакцию «Недели» извинительное письмо, датированное 7 (19) апреля (Неделя, 1873, № 15, 15 апреля). В письмах этого периода писатель часто жаловался на наступление той полосы, когда всякая литературная работа (кроме «Наши послали!», он писал тогда «Новь», «Пунина и Бабурина», «Живые мощи») дается с трудом (см. письма к Я. П. Полонскому от 21 февраля (5 марта); П. В. Анненкову от 23 марта (4 апреля); А. Ф. Онегину от 22 июня (4 июля); Е. И. Рагозину от 30 августа (11 сентября) 1873 г.). Только 14 (26) марта 1874 г. очерк был отправлен Рагозину вместе с письмом, в котором Тургенев выражал уверенность, что цензурных препятствий к напечатанию «статейки» не будет: «всё это написано крайне объективно...».

По собственному признанию Тургенева, в основу очерка «Наши послали!» положено действительное происшествие (см.: Т сб (Пиксанов), с. 132—133, и письмо к П. В. Анненкову от 30 марта (11 апреля) 1874 г.). В очерке рассказывается о событиях, которые произошли за четверть века перед тем, в 1848 г. Анненков, также находившийся тогда в Париже, вспоминал позднее, что Тургенев, сознавая важность происходящего, был неутомимым, зорким, впечатлительным свидетелем этих событий: «...им овладевал род нервного беспокойства, когда приходилось только издали прислушиваться к ее <жизни> шуму. Он постоянно рвался к разным центрам, где она наиболее кипит, и сгорал жаждой ощупать возможно большее количество характеров и типов, ею порождаемых» (Анненков, с. 335). Эту характеристику подтверждают парижские письма писателя к П. и Л. Виардо, из которых два, относящиеся к маю 1848 г., дают наиболее подробное и интересное описание революционных событий (см.: Т, ПСС и П, Письма, т. I, с. 299—304; T, Nouv corr inéd, t. 2, p. 4—7). По возвращении в Россию Тургенев много и охотно


1 Granjard H. Ivan Tourguéneff et les courants politiques et sociaux de son temps. Paris, 1966, p. 206.

391

рассказывал о своих французских впечатлениях и размышлениях 2. Интересны записи, сделанные под 1848 годом в его «Мемориале», относящемся к 1852 г. (см.: Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 344), причем запись «Rue de l’Echiquier» может быть прямо сопоставлена с текстом «Наши послали!» (с. 123, строка 38). В 1860 г. писатель добавил к роману «Рудин» концовку, где изобразил смерть героя на баррикаде в Сент-Антуанском предместье в «знойный полдень 26 июня 1848 года».

Намерение Тургенева в 1870-х годах поделиться с читателями незабываемыми впечатлениями своей молодости вызвано рядом причин. Во-первых, внимательное изучение именно этой части своего революционного прошлого, которое началось с конца 1860-х годов во Франции и составляло очень заметную струю в ее общественной жизни, должно было оживить его воспоминания о 1848 г. (подробнее об этом см. выше, с. 381, комментарий к «Человеку в серых очках»). Во-вторых, события, связанные с народническим движением в России, направили мысль писателя к проблеме революционного переворота вообще и его опыта во Франции в частности. И в-третьих, столь значительные переживания, оставившие глубокий след в памяти и мировоззрении Тургенева, не могли не отразиться в итоговом по своему характеру цикле «Литературных и житейских воспоминаний».

Работая над очерком «Наши послали!», Тургенев стремился воссоздать особенную атмосферу каждого из четырех страшных июньских дней 1848 г. На тщательно и ярко выписанном фоне действует вставший в 1848 г. во весь рост парижский пролетарий, в изображении которого проявилась замечательная способность писателя «подмечать характерные общественные явления, мелькавшие у него перед глазами, и делать из них картины, выдающие дух и физиономию данного момента» (Анненков, с. 396). Старик блузник, человек бесконечно усталый, задавленный сверхсильной работой (см. с. 129, строки 4—7), в котором жизнь, казалось бы, должна уничтожить все стремления и порывы, кроме заботы о куске хлеба, оказывается способным на глубоко гуманный, мужественный и самоотверженный поступок 3. Готовность героя к безымянному участию в событиях, происходящих в крутой, переломный момент общественного развития, его полная отрешенность от личных интересов во имя общего исторически прогрессивного дела (сознание прочной связи со своими, «нашими» акцентируется в его образе, и слово «наши» в ходе работы над рукописью настойчиво вводится в его рассказ) были нравственно близки Тургеневу. По убеждению писателя, представление об индивидуальной заслуге никогда не


2 См.: Феоктистов Е. М. Воспоминания. За кулисами политики и литературы. 1848—1896. Л., 1929, с. 1; Лит Насл, т. 76, с. 351—356.

3 Подлинный, по его собственному свидетельству, факт, о котором Тургенев рассказал в очерке, находится в полном соответствии с другими, сообщаемыми современниками фактами, также доказывавшими честность и благородство повстанцев. См. об этом: Революция 1848 г. во Франции (февраль — июнь) в воспоминаниях участников и современников. М.; Л.: Academia, 1934, с. 599—600; Гейне Г. Полн. собр. соч. в 12 т. М.; Л.: Academia, 1937. Т. 10, с. 2—3: Анненков П. В. Воспоминания и критические очерки. 1849—1868. Собрание статей и заметок. СПб., 1877. Т. 1, с. 275.

392

должно преобладать над «мыслью о принесенной пользе»; охотнее всего он выражал этот свой принцип афоризмом времен Великой французской революции: «Пускай погибнут наши имена, лишь бы общее дело было спасено!» (ср., например, выше, с. 93, «По поводу „Отцов и детей“») 4.

В работе над заключительными страницами очерка очень значимым оказался для писателя опыт недавних событий Парижской коммуны: в его глазах она была именно тем, к чему привело бы победившее июньское восстание (см. письмо к П. Виардо от 13 (25) марта 1871 г.). Отсюда восприятие парижского рабочего, душевным качествам которого писатель отдает должное, как представителя чуждой и враждебной силы 5, испытывающего острую неприязнь к буржуа (см. с. 129, строки 7—8). Отсюда и подчеркивание трагической бесполезности, бессмысленности восстания (см. там же, строки 19—23). В письмах 1870-х годов Тургенев, осуждая действия коммунаров (расстрел заложников в ночь на 24 мая 1871 г. в ответ на зверства версальцев, поджог зданий при отступлении), не менее энергично осуждал карателей, устроивших в Париже кровавую бойню (см. письмо к П. В. Анненкову от 27 мая (8 июня) 1871 г.). В очерке же, посвященном событиям 1848 г., намеренно (не в последнюю очередь по цензурным соображениям) «сглажены следы активного отношения автора к происходящим событиям» (Лит Насл, т. 76, с. 346). Этим объясняется вполне нейтральный тон, которым рассказывается как об отличавшихся особенной злобой при подавлении восстания гардмобилях: «...всё молодые ребята, почти мальчики; на них сначала плохо надеялись, но они дрались, как львы» (с. 125, строки 17—19), так и о лицемерном воззвании Кавеньяка (с. 126, строки 24—26). В соответствии с этим же подходом, в абстрактном плане свойственных человеческому сердцу всегда, в любые времена противоречий, дается и возникающее в конце очерка сопоставление инсургентов 1848 г. и коммунаров (с. 130, строки 15—18). Характерно отличие позиции Тургенева как свидетеля и историка июньских дней от восприятия тех же событий Герценом («С того берега», глава «После грозы», и письмо «Опять в Париже» из «Писем из Франции и Италии») 6.


4 См. об этом в комментарии Л. М. Лотман в кн.: Т, СС, 1975, т. 11, с. 625.

5 Granjard H. Ivan Tourguéneff et les courants politiques et sociaux de son temps, p. 207.

6 На это различие обратил внимание А. Г. Островский в комментариях к «Наши послали!» (Тургенев И. Литературные и житейские воспоминания. Л., 1934, с. 299—301). Л. В. Павлов, обнаруживающий много общего во взглядах Тургенева и Герцена на революционное выступление французского пролетариата (эти сближения, однако, не всегда убедительны: см., например, его сопоставление гардмобилей-победителей у Герцена и Тургенева), также признает: «Тургенев, в отличие от Герцена, выступает в роли нейтрального наблюдателя, уклоняющегося от оценки политической сути борьбы» (Павлов Л. В. И. С. Тургенев и А. И. Герцен. (К истории взаимосвязей в 40-е гг.). — Уч. зап. Орловского пед. ин-та, 1963, т. 17, с. 32—34). Отмечено, однако (см.: Долотова Л. М. Тургенев о революционном Париже 1848 г. Из дневниковых записей П. А. Васильчикова. 1853—1854. — Лит Насл, т. 76, с. 344—348), что в записях П. А. Васильчикова от 3—5, 15—17, 18—23 февраля 1854 г., сохранивших для нас рассказ Тургенева о революции 1848 г. и составивших в совокупности канву мемуарного повествования, написанного через 26 лет, запечатлено иное отношение писателя к происходящему, которое никоим образом не позволяет видеть в нем простого «фланера» (см. наст. том, с. 122) и в общем не противоречит словам А. И. Герцена, писавшего о Тургенове 21 июля (2 августа) 1848 г.: «...нравственно он чрезвычайно развился, и я им доволен с своей стороны» (Герцен, т. 23, с. 82).

393

Критические отзывы об очерке немногочисленны. Реакционный «Русский вестник» по поводу «Наши послали!» весьма развязно писал о Тургеневе как о «платоническом любовнике сильных ощущений, отправившемся в июньские дни в Париж поглазеть на баррикады»; впрочем, автор статьи не отказывал очерку в «большом техническом мастерстве изложения» 7. Газета «Русский мир» объявила очерк одной из «кое-каких безделок», принадлежащих некогда талантливому писателю, который теперь упорно «отстраняется от современных тем» 8. Ей вторили «Отечественные записки»: «Очевидно, г.-Тургенев зажился за границей. Он полагает, что эпизод из истории революции 1848 года („Наши послали!“) и русского революционера можно нарисовать одними и теми же красками» 9. Оскорбительный тон этих статей возмутил критиков «Биржевых ведомостей» и «С.-Петербургских ведомостей», но сколько-нибудь развернутой оценки и анализа очерка они не дали 10, как и рецензент «Одесского вестника», верно, однако, отметивший, что принципы изображения героя в «Наши послали!» напоминают о «Записках охотника»: «...тот, кому памятны „Записки охотника“ <...> ни на минуту не усомнится в благородном и искреннем чувстве, одушевлявшем автора в его художественном наброске „Наши послали!“» 11.

Высказывания друзей и знакомых Тургенева об этом его произведении не сохранились, но известно, что 30 марта (11 апреля) 1874 г. очерк «Наши послали!» был отправлен П. В. Анненкову, 12 (24) апреля — А. А. Трубецкой (T, Nouv corr inéd, t. 1, p. 327), а 17 (29) апреля 1875 г. писатель обещал выслать его П. Л. Лаврову.

При жизни Тургенева очерк был переведен на немецкий и сербский языки. Немецкий перевод (под заглавием «Die Unsrigen haben mich geschickt») вышел в 1878 г. в серии Reclam’s Universal-Bibliothek 12. Сербский перевод был издан в 1882 г. под названием


7 М. Три последние произведения г. Тургенева. — Рус Вестн, 1874, № 5, с. 387.

8 А. О. <Авсеенко В. Г.>. Очерки текущей литературы. — Рус Мир, 1874, № 104, 12 апреля.

9 Н. М. <Михайловский Н. К.>. Литературные и журнальные заметки. — Отеч Зап, 1874, № 4, с. 408.

10 См.: Экс <Чебышев-Дмитриев А. П.>. Письма о текущей литературе. — Биржевые ведомости, 1874, № 142, 29 мая (10 июня); Z. <Буренин В. П.>. Журналистика. — СПб Вед, 1874, № 148, 1 (13) июня.

11 С. Г-в <Герцо-Виноградский С. Т.>. Журнальные заметки. — Одесский вестник, 1874, № 80, 11 апреля.

12 См.: Пумпянский Л. В. Тургенев и Запад. — Т сб (Бродский), с. 99.

394

«Наши ме послали! (Епизода из историjе jунских дана 1848 год у Паризу)» 13

Стр. 121. ...а после свидания делегатов от только что распущенных национальных мастерских ~ Мари ~ принятое ими за упрек и обиду... — Александр Тома Мари (Marie; 1795—1870) — министр общественных работ во Временном правительстве; 21 июня 1848 г. распустил им же созданные национальные мастерские, а 22 июня принял пришедшую выразить протест против этого решения группу рабочих во главе с Л. Пюжолем. Делегаты сочли себя оскорбленными его упреком в том, что они слишком поддаются влиянию своего руководителя («Что же, вы только рабы этого человека?») (см.: Stern D. Histoire de la Révolution de 1848. Paris, 1853. T. 3, p. 150—153).

Стр. 122. ...«деревьях свободы». — Торжественные церемонии посадки и освящения так называемых «деревьев свободы» начались 24 февраля 1848 г. (см.: Garnier-Pagès. Histoire de la Révolution de 1848. Paris, 1862. T. 7, p. 166—178).

(Тогда еще не было макадама на бульварах.) — Макадам — дорога, мощенная мелким утрамбованным щебнем.

Стр. 124. ...начальника парижской армии Кавеньяка... — Луи Эжен Кавеньяк (Cavaignac; 1802—1857), бывший алжирский генерал-губернатор, 17 мая был назначен военным министром, а 24 июня получил диктаторские полномочия.

...подвижная национальная гвардия (garde mobile)... — Была организована в количестве 24 батальонов (по 1000 человек в каждом) из молодых людей в возрасте от 15 до 20 лет, принадлежавших в основном к деклассированным слоям общества и получавших жалованье намного превышавшее жалованье, солдат регулярной армии. Временное правительство рассматривало их как будущих душителей революции.

Стр. 125. ...смертельно раненный депутат Шарбоннель... — 25 июня депутаты Учредительного собрания выразили готовность выйти к баррикадам и огласить декрет о диктатуре Кавеньяка. Один из них, Феликс Жозеф Шарбоннель (Charbonnel; 1797—1848), был в этот день убит в районе Сент-Антуанского предместья.

Стр. 126. ...что генерал Бреа расстрелян инсургентами, что архиепископ Аффр насмерть ранен... — Генерал Жан Батист Фидель Бреа (Bréa: 1790—1848), расстрелявший 80 повстанцев, сдавшихся на честное слово, был убит инсургентами 25 июня. Парижский архиепископ Аффр (Affre; 1793—1848) пытался уговорить восставших сложить оружие и погиб в начавшейся перестрелке от пули национального гвардейца также 25 июня.

Помнится, мы читали прокламацию Кавеньяка ~ ожесточенных сердцах... — В воззвании Кавеньяка, появившемся 25 июня, повстанцам предлагалось отказаться от сопротивления. «Придите к нам, — говорилось в нем, — придите как братья, раскаявшиеся и подчинившиеся закону, республика готова принять вас в свои объятия».

Ординарец, гусарский офицер ~ закричал: «Вот какими пулями они в нас стреляют!..» — Наряду с другими измышлениями о жестокости инсургентов, по Парижу распространялись и подхваченные


13 См. об этом: Чуич Г. Т. Русская литература на сербском языке. — Труды Воронежского гос. ун-та, 1926, т. 3, с. 124.

395

буржуазной печатью слухи о том, что рабочие пользуются отравленными и сплюснутыми пулями (см.: Революция 1848 г. во Франции (февраль — июнь) в воспоминаниях участников и современников, с. 603).

В том же доме, где я квартировал ~ поэт Г<ервег> ~ от ноющей тоски бездействия и одиночества. — Георг Гервег (Herwegh; 1817—1875), немецкий поэт, в 1843 г. эмигрировал во Францию, в апреле 1848 г. возглавил экспедицию «Парижского немецкого демократического легиона» в помощь революции в Германии, после неудачи этого предприятия активного участия в революционном движении не принимал. В 1848 г. Тургенев находился с Гервегом в дружеских отношениях, позже отзывался о нем неприязненно (см. письма к П. В. Анненкову от второй половины февраля — 25 февраля (9 марта) и 1 (13) апреля 1875 г.).

Стр. 128. Всё на руки смотрели, есть ли следы пороха. — Во время июньских дней в Париже действовала инструкция прокурора Гиацинта Мари Корна (Corne; р. 1802) о «способах обнаружения инсургентов», в которой рекомендовалось особенно внимательно осматривать руки подозрительных лиц в поисках следов пороха (Молок А. И. Июньские дни. Очерк истории восстания парижских рабочих 23—26 июня 1848 года. Л.; М., 1933, с. 92).

Стр. 130. Подобные им люди, правда двадцать два года спустя, жгли Париж и расстреливали заложников... — Речь идет о событиях Парижской коммуны (ср. выше, с. 393).


Лапицкая А. Комментарии: И.С. Тургенев. Наши послали! // Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. М.: Наука, 1982. Т. 11. С. 390—396.
© Электронная публикация — РВБ, 2010—2024. Версия 2.0 от 22 мая 2017 г.