ГЛАВА ІV.
ПРОДОЛЖЕНІЕ ГОСУДАРСТВОВАНІЯ ІОАННА IV.

Г. 1552.

Приготовленія къ походу Казанскому. Отношенія Россіи къ Западнымъ Державамъ. Освобожденіе старца, К. Булгакова. Строеніе новыхъ крѣпостей. Начало Донскихъ Козаковъ. Новый Ханъ въ Тавридѣ. Дела Астраханскія. Болѣзнь въ Свіяжскѣ. Едигеръ Царь въ Казани. Посланіе Митрополита къ Свіяжскому войску. Совѣтъ о Казани. Выѣздъ Государевъ. Нашествіе Хана Крымскаго. Приступъ къ Тулѣ. Бѣгство Хана. Наши трофеи. Ропотъ въ войскѣ. Походъ. Осада. Первая битва. Буря. Ставятъ туры. Сильная вылазка. Дѣйствіе бойницъ. Наѣздникъ Князь Япанча. Утомленіе воиновъ. Раздѣленіе полковъ. Истребленіе Япанчина войска. Ожесточеніе Казанцевъ. Взорваніе тайника. Уныніе Казанцевъ. Дѣятельность Іоаннова. Взятіе острога и города Арскаго. Нападенія Луговой Черемисы. Мнимыя чародѣйства. Построеніе высокой башни. Предложенія Казанцамъ. Кровопролитное дѣло. Взорваніе тарасъ. Занятіе Арской башни. Послѣднее предложеніе Казанцамъ. Устроеніе войска для приступа. Взорваніе подкоповъ и приступъ. Геройство съ обѣихъ сторонъ. Корыстолюбіе многихъ воиновъ. Великодушіе Іоанна и Бояръ. Доблесть К. Курбскаго. Взятіе Казани. Водруженіе креста у воротъ Царскихъ. Въѣздъ Государевъ въ Казань. Освобожденіе Россійскихъ плѣнниковъ. Рѣчь Іоанна къ войску. Пиръ въ станѣ. Подданство Арской области и Луговой Черемисы. Торжественное вступленіе въ Казань. Зрѣлище Казани. Учрежденіе Правительства. Совѣтъ Вельможъ. Возвратный путь Государя въ Москву. Рожденіе Царевича. Встрѣча Іоанну. Рѣчь Государева къ Духовенству. Отвѣтъ Митрополитовъ. Пиръ во дворцѣ и дары Іоанновы.

Г. 1552. Приготовленіе къ походу Казанскому. 24 Марта узналъ Государь о происшествіяхъ Казанскихъ: велѣлъ Шигъ-Алею ѣхать въ Касимовъ, а шурину своему, Данилу Романовичу, итти съ пѣхотного дружиною въ Свіяжскъ, объявивъ въ торжественномъ засѣданіи Думы, что

85

Г. 1552. настало время сразить главу Казани. «Богъ видитъ мое сердце, » говорилъ онъ: «хочу не земной славы, а покоя Христіанъ. Могу ли нѣкогда безъ робости сказать Всевышнему: се я и люди, Тобою мнѣ данные, если не спасу ихъ отъ свирѣпости вѣчныхъ враговъ Россіи, съ коими не можетъ быть ни мира, ни отдохновенія?» Бояре хвалили рѣшительность Іоаннову, но совѣтовали ему остаться въ Москвѣ и послать Воеводъ на Казань: «ибо Россія имѣетъ не одного врага: если Крымцы, Ногаи въ отсутствіе Государя нападутъ на ея предѣлы, кто защитить оные?» Іоаннъ отвѣтствовалъ, что возьметъ мѣры для безопасности Государства и пойдетъ на свое дѣло. Велѣли собираться войску, изъ дальнихъ мѣстъ въ Коломнѣ и Коширѣ, изъ ближайшихъ въ Муромѣ. Князья Александръ Борисовичь Горбатый и Петръ Ивановичь Шуйскій должны были вести Московскіе полки въ Нижній Новгородъ, Михайло Глинскій расположиться станомъ на берегахъ Камы съ Дѣтьми Боярскими, Стрѣльцами, Козаками, Устюжанами и Вятчанами, а Свіяжскіе Воеводы занять легкими отрядами перевозы на Волгѣ и ждать Іоанна ([247]).

Отношенія Россіи къ Западнымъ Державамъ. Готовясь къ знаменитому подвигу, юный Царь могъ быть увѣренъ въ миролюбіи Западныхъ Державъ сосѣдственныхъ. Швеція и Ливонія не требовали ничего, кромѣ свободной у насъ торговли. Съ Королемъ Польскимъ мы спорили о титулѣ и земляхъ Себежскихъ; грубили словами другъ другу, но съ обѣихъ сторонъ удалялись отъ войны. Августъ оказалъ даже ласку Іоанну, и не хотѣвъ прежде за деньги освободить Князя Михайла Булгакова-Голицу, освободилъ его даромъ; прислалъ въ Москву вмѣстѣ съ другимъ сановникомъ, Княземъ Селеховскимъ, и писалъ къ Царю: «Думая, что мы обязаны уважать вѣрность не только въ своихъ, но и въ чужихъ слугахъ, умирающихъ за Государя, даю свободу Великому Воеводѣ отца твоего. Освобожденіе старца К. Булгакова. Всѣ иные знатные плѣнники Московскіе, взятые нами въ славной Оршинской битвѣ, уже во гробѣ.» Царь изъявилъ Августу искреннюю благодарность, и съ живѣйшею любовію принялъ старца Булгакова, 38 лѣтъ страдавшаго въ неволѣ; выслалъ ему богатую шубу, украсилъ его грудь золотою медалью, обнялся съ нимъ какъ съ другомъ. Изнуренный долговременнымъ несчастіемъ, утомленный

86

Г. 1552. дальнимъ путемъ, старецъ не могъ обѣдать съ Государемъ: плакалъ и благословлялъ милостиваго, Державнаго сына Василіева ([248]).

Строеніе новыхъ крѣпостей. Не опасаясь ничего со стороны образованныхъ Державъ Европейскихъ, Іоаннъ тѣмъ болѣе занимался безопасностію нашихъ юговосточныхъ предѣловъ. Двѣ вновь построенныя крѣпости — Михайловъ на Пронѣ, Шатскъ на Цнѣ — служили оградою для Рязани и Мещеры ([249]). Начало Донскихъ Козаковъ. Но важнѣйшимъ страшилищемъ для варваровъ и защитою для Россіи, между Азовскимъ и Каспійскимъ моремъ, сдѣлалась новая воинственная Республика, составленная изъ людей говорящихъ нашимъ языкомъ, исповѣдующихъ нашу Вѣру, а въ лицѣ своемъ представляющихъ смѣсь Европейскихъ съ Азіатскими чертами; людей неутомимыхъ въ ратномъ дѣлѣ, природныхъ конниковъ и наѣздниковъ, иногда упрямыхъ, своевольныхъ, хищныхъ, но подвигами усердія и доблести изгладившихъ вины свои — говоримъ о славныхъ Донскихъ Козакахъ, выступившихъ тогда на ѳеатръ Исторіи. Нѣтъ сомнѣнія, что они же назывались прежде Азовскими, которые въ теченіе XV вѣка ужасали всѣхъ путешественниковъ въ пустыняхъ Харьковскихъ; Воронежскихъ, въ окрестностяхъ Дона; грабили Московскихъ купцовъ на дорогѣ въ Азовъ, въ Кафу; хватали людей, посылаемыхъ нашими Воеводами въ степи для развѣдыванія о Ногаяхъ или Крымцахъ ([250]), и безпокоили набѣгами Украйну. Происхожденіе ихъ не весьма благородно: они считались Россійскими бѣглецами ([251]); искали дикой вольности и добычи въ опустѣвшихъ Улусахъ Орды Батыевой, въ мѣстахъ ненаселенныхъ, но плодоносныхъ, гдѣ Волга сближается съ Дономъ, и гдѣ издавна былъ торговый путь изъ Азіи въ Сѣверную Европу; утвердились въ нынѣшней своей области; взяли городъ Ахасъ ([252]), назвали его, думаю, Черкасскимъ, или Козачьимъ (ибо то и другое имя знаменовало одно); доставали себѣ женъ, какъ вѣроятно, изъ земли Черкесской и могли сими браками сообщить дѣтямъ нѣчто Азіатское въ наружности. Отецъ Іоанновъ жаловался на нихъ Султану, какъ Государю Азовской земли ([253]); но Козаки гнушались зависимостію отъ Магометанскаго Царства, признали надъ собою верховную власть Россіи — и въ І549 году вождь ихъ Сарыазманъ, именуясь подданнымъ Іоанна, строилъ крѣпости

87

Г. 1552. на Дону; они завладѣли сею рѣкою до самаго устья, требовали дани съ Азова, воевали Ногаевъ, Астрахань, Тавриду; не щадили и Турковъ ([254]); обязывались служить вдали бдительною стражею для Россіи, своего древняго отечества, и водрузивъ знаменіе Креста на предѣлахъ Оттоманской Имперіи, поставили грань Іоанновой Державы въ виду у Султана, который доселѣ мало занимался нами, но тутъ открылъ глаза, увидѣлъ опасность и хотѣлъ быть дѣятельнымъ покровителемъ Сѣверныхъ владѣній Магометанскихъ. Въ Тавридѣ господствовалъ новый Ханъ Девлетъ-Гирей, племянникъ умершаго или сверженнаго Саипа ([255]): онъ взялся спасти Казань. Новый Ханъ въ Тавридѣ. Послы Солимановы убѣждали Князей Ногайскихъ, Юсуфа и другихъ, соединиться подъ хоругвію Магомета, чтобы обуздать наше властолюбіе. «Отдаленіе» — писалъ къ нимъ Султанъ — «мѣшаетъ мнѣ помогать Азову и Казани. Заключите тѣсный союзъ съ Ханомъ Крымскимъ. Я велѣлъ ему отпустить всѣхъ Астраханскихъ жителей въ ихъ отечество, мною возстановляемое. Немедленно пришлю туда и Царя; дамъ Главу и Казани изъ рода Гиреевъ; а до того времени будьте ея защитниками ([256]).» Но сіи Князья, находя выгоды въ торговлѣ съ Россіею, не хотѣли войны. Дѣла Астраханскія. Астрахань, важная, необходимая для купечества Западной Азіи, возникала на развалинахъ: въ ней властвовалъ Ямгурчей ([257]): онъ вызвался быть усерднымъ слугою Іоанновымъ, и чиновникъ Московскій поѣхалъ къ нему для договора. Царевичь Астраханскій, Кайбула, сынъ Аккубековъ, женился въ Россіи на племянницѣ Шигъ-Алея, дочери Еналеевой, получивъ городъ Юрьевъ во владѣніе ([258]). — Опасаясь единственно Хана Крымскаго, Іоаннъ ждалъ вѣстей объ его движеніяхъ, и собирая войско, готовился имѣть дѣло съ двумя непріятелями: съ Казанью и Тавридою.

Болѣзнь въ Свіяжскѣ. Между тѣмъ мятежники Казанскіе, пославъ искать себѣ Царя въ Ногайскихъ Улусахъ, взволновали Горную Сторону ([259]); къ несчастію, открылась весною ужасная болѣзнь въ Свіяжскѣ, цынга, отъ коей множество людей умирало. Воеводы были въ уныніи и въ бездѣйствіи, а Казанцы тѣмъ дѣятельнѣе: отчасти силою, отчасти убѣжденіями они заставили всѣхъ своихъ бывшихъ подданныхъ отложиться отъ Россіи. Государь велѣлъ Князьямъ Горбатому и

88

Г. 1552. Шуйскому спѣшить туда съ полками изъ Нижняго Новагорода; но печальныя вѣсти, одна за другою, приходили въ Москву: болѣзнь усиливалась въ Свіяжскѣ; Горные жители, дѣйствуя какъ непріятели, отгоняли наши табуны ([260]); Казанцы побѣждали Россіянъ въ легкихъ сшибкахъ, умертвивъ всѣхъ Дѣтей Боярскихъ и Козаковъ, захваченныхъ ими въ плѣнъ. Едигерь Царь въ Казани. Воеводы знали, что Астраханскій Царевичь, Едигеръ Магмедъ, ѣдетъ изъ Ногайскихъ Улусовъ съ 500 воиновъ: стерегли и не умѣли схватить его на пути; онъ пріѣхалъ въ Казань и сѣлъ на ея престолѣ, давъ клятву быть неумолимымъ врагомъ Россіи.

Въ то же время Іоаннъ, къ прискорбію своему, узналъ, что не одна тѣлесная, но и душевная зараза господствуетъ въ Свіяжскѣ, наполненномъ людьми военными, которые думали, что они внѣ Россіи, слѣдственно и внѣ Закона, и среди ужасовъ смерти предавались необузданному, самому гнусному любострастію. Исполняя волю Іоаннову, Митрополитъ послалъ туда умнаго Архангельскаго Протоіерея Тимоѳея съ Святою водою, съ наставленіемъ словеснымъ и письменнымъ, къ начальникамъ и ко всѣмъ воинамъ ([261]). «Милостію Божіею, мудростію нашего Царя и вашимъ мужествомъ — писалъ онъ — твердыня Христіанская поставлена въ землѣ враждебной. Посланіе Митрополитовъ Свіяжскому войску. Господь далъ намъ и Казань безъ кровопролитія. Мы благоденствуемъ и славимся. Литва, Германія ищутъ нашего дружества. Чѣмъ же можемъ изъявить признательность Всевышнему? исполненіемъ Его заповѣдей. А вы исполняете ли ихъ? Молва народная тревожитъ сердце Государево и мое. Увѣряютъ, что нѣкоторые изъ васъ, забывъ страхъ Божій, утопаютъ въ грѣхахъ Содома и Гоморра; что многія благообразныя дѣвы и жены, освобожденныя плѣнницы Казанскія, оскверняются развратомъ между вами; что вы, угождая имъ кладете бритву на брады свои, и въ постыдной нѣгѣ стыдитесь быть мужами. Вѣрю сему, ибо Господь казнить васъ, не только болѣзнію, но и срамомъ. Гдѣ ваша слава? Бывъ ужасомъ враговъ, нынѣ служите для нихъ посмѣшищемъ. Оружіе тупо, когда нѣтъ добродѣтели въ сердцѣ; крѣпкіе слабѣютъ отъ пороковъ. Злодѣйство возстало; измѣна явилась, и вы уклоняете щитъ предъ ними! Богъ, Іоаннъ и Церковь призываютъ васъ къ раскаянію. 21 Мая. Исправьтеся, или

89

Г. 1552. увидите гнѣвъ Царя, услышите клятву Церковную.»

Государь то присутствовалъ въ Думѣ, то смотрѣлъ полки и снарядъ огнестрѣльный, изъявляя нетерпѣніе выступить въ поле. Бояринъ Князь Иванъ Ѳедоровичь Мстиславскій и Князь Михайло Ивановичь Воротынскій, названный тогда, въ знакъ особенной къ нему милости Іоанновой, Слугою Государевымъ ([262]), пошли съ главною ратію въ Коломну. Передовую дружину вели Князья Иванъ Пронскій Турунтай и Дмитрій Хилковъ, Правую Руку Бояринъ Князь Петръ Щенятевъ и Князь Андрей Михайловичь Курбскій, Лѣвую Князь Дмитрій Микулинскій и Плещеевъ, Стражу Князь Василій Оболенскій-Серебряный и Симеонъ Шереметевъ, а собственную Царскую Дружину Князь Владиміръ Воротынскій и Бояринъ Иванъ Шереметевъ. Совѣтъ о Казани. Уже полки стояли отъ Коширы до Мурома; Окою, Волгою плыли суда съ запасами и пушками къ Нижнему-Новугороду: но въ Царскомъ Совѣтѣ было еще несогласіе: многіе думали, что лучше итти на Казань зимою, нежели лѣтомъ; такъ въ особенности мыслилъ Шигъ-Алей: Іоаннъ призвалъ его изъ Касимова въ Москву, осыпалъ милостями, далъ ему нѣсколько селъ въ Мещерѣ и дозволилъ жениться на вдовѣ Сафа-Гиреевой, Царицѣ Сююнбекѣ ([263]). Будучи не способенъ къ ратному дѣлу, ни духомъ слабымъ, ни тѣломъ чрезмѣрно тучнымъ, Алей славился умомъ основательнымъ ([264]). «Казань» — говорилъ онъ — «заграждена лѣсами, озерами и болотами: зима будетъ вамъ мостомъ.» Іоаннъ не хотѣлъ ждать, и сказавъ: «войско готово, запасы отправлены, и съ Божіею помощію найдемъ путь къ доброй цѣли», рѣшился ѣхать немедленно въ станъ Коломенскій.

Выѣздъ Государевъ. 16 Іюня Государь простился съ супругою. Она была беременна: плакала, упала къ нему въ объятія. Онъ казался твердымъ; утѣшалъ ее; говорилъ, что исполняетъ долгъ Царя, и не боится смерти за отечество; поручилъ Анастасію Богу, а всѣхъ бѣдныхъ и несчастныхъ; сказалъ: «милуй и благотвори безъ меня; даю тебѣ волю Царскую; отворяй темницы; снимай опалу съ самыхъ виновныхъ по твоему усмотрѣнію, и Всевышній наградитъ меня за мужество, тебя за благость» ([265]). Анастасія стала на колѣна и въ слухъ молилась о здравіи, о побѣдѣ, о славѣ супруга;

90

Г. 1552. укрѣпилась душею, и въ послѣднемъ нѣжномъ цѣлованіи явила примѣръ необыкновеннаго въ юной женѣ великодушія. Государь пошелъ въ церковь Успенія: долго молился ([266]); просилъ Митрополита и Епископовъ быть ревностными ходатаями за Россію предъ Богомъ, утѣшителями Анастасіи и совѣтниками брата его, Юрія, который оставался Главою Москвы. Святители, Бояре, народъ, проливая слезы, обнимали Государя. Вышедши изъ церкви, онъ сѣлъ на коня, и съ Дружиною Царскою поѣхалъ въ Коломенское, гдѣ обѣдалъ съ Боярами и Воеводами; былъ веселъ, ласковъ; хотѣлъ ночевать въ любимомъ селѣ своемъ Островѣ, и на семъ пути встрѣтилъ гонца, съ вѣстію изъ Путивля, что Крымцы густыми толпами идутъ отъ Малаго Дона Сѣверскаго къ нашей Украйнѣ ([267]). Нашествіе Хана Крымскаго. Не знали, кто предводительствуетъ ими: Ханъ или сынъ его. Государь не оказалъ ни малѣйшаго безпокойства; ободрялъ всѣхъ бывшихъ съ нимъ чиновниковъ, и говорилъ имъ: «Мы не трогали Хана; но если онъ вздумалъ поглотить Христіанство, то станемъ за отечество: у насъ есть Богъ!» Іоаннъ спѣшилъ въ Коломну, взявъ съ собою Князя Владиміра Андреевича, коего онъ хотѣлъ-было отпустить назадъ въ Москву изъ Острова.

Іюня 19. Въ Коломнѣ ожидали Государя новыя вѣсти ([268]): Крымцы шли къ Рязани. Іоаннъ немедленно сдѣлалъ распоряженіе: велѣлъ стать Большому Полку у Колычева, Передовому у Мстиславля, а Лѣвой Рукѣ близъ Голутвина; совѣтовался съ Шигъ-Алеемъ: отправилъ его въ Касимовъ; вмѣстѣ съ Княземъ Владиміромъ Андреевичемъ осмотрѣлъ войско на берегахъ Оки; говорилъ рѣчи сановникамъ и рядовымъ; восхищалъ ихъ своею милостію, одушевлялъ бодростію, и вездѣ слышалъ восклицанія: «мы готовы умереть за Вѣру и за тебя, Царя добродѣтельнаго!» Избравъ мѣсто для битвы, онъ возвратился въ Коломну и написалъ въ Москву, къ Царицѣ и къ Митрополиту, что ждетъ Хана безъ ужаса, надѣясь на благость Всевышняго, на ихъ молитву и на мужество войска; что храмы въ Москвѣ должны быть отверсты, а сердца спокойны.

21 Іюня получили въ Коломнѣ извѣстіе, что Крымцы явились близъ Тулы. Воеводы, Князья Щенятевъ, Курбскій, Турунтай, Хилковъ, Воротынскій, спѣшили къ сему городу; но узнали, что

91

Г. 1552. непріятель былъ тамъ въ малыхъ силахъ, ограбилъ нѣсколько деревень и скрылся ([269]). 23 Іюня, когда Іоаннъ сидѣлъ за обѣдомъ, прискакалъ гонецъ отъ Князя Григорья Темкина, Намѣстника Тульскаго писавшаго къ Царю: «Ханъ здѣсь — осаждаетъ городъ — имѣетъ много пушекъ и Янычаръ Султанскихъ.» Приступъ въ Тулѣ. Іоаннъ въ ту же минуту велѣлъ Царской Дружинѣ выступить изъ Коломны, а главной рати переправляться за Оку; отслушалъ молебенъ въ церкви Успенія, принялъ благословеніе отъ Епископа Ѳеодосія ([270]) и выѣхалъ на конѣ въ поле, гдѣ войско въ необозримыхъ рядахъ блистало, гремѣло оружіемъ — двинулось впередъ съ радостнымъ кликомъ и шло на битву какъ на потѣху ([271]). Лѣтописцы не сказываютъ числа, говоря только, что вся Россія казалась тамъ ополченною, хотя въ Свіяжскѣ, въ Муромѣ находилось еще другое, сильное войско, а Коломенское состояло единственно изъ Дворянъ, Жильцовъ ([272]) или отборныхъ Дѣтей Боярскихъ, изъ Новогородцевъ и прочихъ сѣверныхъ жителей. Ввечеру уже многіе полки были за Окою, и самъ Іоаннъ приближался въ Коширѣ. Тутъ новый гонецъ отъ Князя Темкина донесъ ему, что Тула спасена. 22 Іюня, въ первомъ часу дня, Ханъ приступилъ къ городу, стрѣляя изъ пушекъ огненными ядрами: домы загорѣлись и Янычары кинулись на стѣны. Тула для защиты своей не имѣла воиновъ, отправивъ ихъ всѣхъ на службу Государеву; но имѣла бодраго начальника и великодушныхъ гражданъ: одни тушили огонь, другіе бились мужественно, и Янычары не могли взять крѣпости. Ханъ отложилъ приступъ до слѣдующаго утра, а ночью удалился, свѣдавъ, что сильные полки идутъ отъ Коширы. Бѣгство Хана. Граждане Тульскіе стояли на стѣнахъ всю ночь: при свѣтѣ зари увидѣли бѣгство Татаръ; увидѣли съ другой стороны пыль столбомъ, и воскликнувъ: «Государь, Государь спѣшитъ къ намъ!» устремились въ слѣдъ за непріятелемъ; взяли его снарядъ огнестрѣльный; убили многихъ людей и шурина Ханскаго, Князя Камбирдея ([273]); самыя жены и дѣти помогали имъ. Тогда пришли Воеводы, Князья Щенятевъ, Курбскій, и стали на томъ мѣстѣ, гдѣ были шатры Ханскіе ([274]). — Обрадованный симъ успѣхомъ, Іоаннъ далъ отдохнуть войску и ночевалъ подъ Коширою.

92

Г. 1552. На другой день онъ получилъ еще пріятнѣйшую вѣсть: Щенятевъ и Курбскій, имѣя только 15, 000 воиновъ, разбили 30, 000 или болѣе непріятелей, которые злодѣйствовали въ окрестностяхъ Тулы, не знали о бѣгствѣ Хана, шли къ нему и встрѣтили Россіянъ ([275]). Въ сей жестокой битвѣ Князь Андрей Курбскій, Вождь юноша, ознаменовался славными ранами: ему изсѣкли голову и плеча. Воеводы гнали Татаръ, и на берегахъ рѣчки Шевороны одержавъ новую побѣду надъ ними, освободили множество Россіянъ. Ханъ оставилъ намъ въ добычу обозъ и цѣлые табуны вельблюдовъ; а плѣнники объявили, что онъ шелъ на Москву, считая Государя подъ Казанью: узнавъ же о сильномъ Іоанновомъ ополченіи, хотѣлъ по крайней мѣрѣ взять Тулу, чтобы съ меньшимъ стыдомъ бѣжать во свояси ([276]). — Легкіе отряды наши топтали Крымцевъ до самыхъ степей.

Наши трофеи. Іоаннъ возвратился въ Коломну, извѣстилъ Царицу, брата, Митрополита о славномъ изгнаніи врага, и послалъ въ Москву трофеи: пушки непріятельскія, вельблюдовъ, плѣнниковъ, чтобы обрадовать столицу свидѣтельствомъ нашей побѣды ([277]); а самъ распорядилъ походъ къ Казани двумя путями, объявивъ, что Дружина Царская, Лѣвая Рука и Запасный Полкъ должны итти съ нимъ на Владиміръ и Муромъ, главные же Воеводы на Рязань и Мещеру, чтобы сойтися съ Государемъ въ полѣ за Алатыремъ ([278]). — Ропотъ въ войскѣ. Въ войскѣ сдѣлался ропотъ: Новогородцы, Дѣти Боярскіе, жаловались, что Царь не даетъ имъ отдохновенія; что они уже нѣсколько мѣсяцевъ на службѣ и въ трудахъ; что имъ невозможно вынести дальняго похода, для коего не имѣютъ ни силъ, ни денегъ. Іоаннъ весьма огорчился; но, скрывъ досаду, велѣлъ переписать воиновъ усердныхъ, желающихъ служить отечеству, и тѣхъ, которые по лѣности или неспособности отказываются отъ славы участвовать въ великомъ подвигѣ. «Первые» — говорилъ онъ — «будутъ мнѣ любезны какъ дѣти; хочу знать ихъ нужды, и все раздѣлю съ ними. Другіе же могутъ остаться: мнѣ не надобно малодушныхъ!» Сіи слова произвели удивительное дѣйствіе. Всѣ сказали въ одинъ голосъ: «Идемъ, куда угодно Государю; а послѣ онъ увидитъ нашу службу и не оставитъ бѣдныхъ.» Самые безпомѣстные Дѣти Боярскіе молчали о своихъ

93

Г. 1552. недостаткахъ, въ надеждѣ на будущую милость Государеву.

Походъ. 3 Іюля тронулось все войско. Іоаннъ съ отмѣннымъ усердіемъ молился предъ иконою Богоматери, которая была съ Димитріемъ Донскимъ въ Мамаевой битвѣ и стояла въ Коломенскомъ храмѣ Успенія. На пути онъ съ умиленіемъ лобызалъ гробъ древняго Героя Россіи, Александра Невскаго, и благословилъ память Святыхъ Муромскихъ Угодниковъ, Князя Петра и Княгини Февроніи. Въ Владимірѣ донесли ему изъ Свіяжска, что болѣзнь тамъ прекратилась; что войско одушевлено ревностію; что Князья Микулинскій, Серебряный и Бояринъ Данило Романовичь ходили на мятежниковъ Горной Стороны, смирили многихъ и новою клятвою обязали быть вѣрными подданными Россіи ([279]). Въ Муромѣ увѣдомили Государя изъ Москвы, что супруга его тверда и спокойна надеждою на Провидѣніе; что Духовенство и народъ непрестанно молятъ Всевышняго о здравіи Царя и воинства. Митрополитъ писалъ къ Іоанну съ ласкою друга и съ ревностію Церковнаго учителя. «Будь чистъ и цѣломудренъ душею», говорилъ онъ: «смиряйся въ славѣ и бодрствуй въ печали. Добродѣтели Царя спасительны для Царства.» И Государь и Воеводы читали сію грамоту съ любовію. «Благодаримъ тебя» — отвѣтствовалъ Іоаннъ Митрополиту — «за Пастырское ученіе, вписанное у меня въ сердцѣ. Помогай намъ всегда наставленіемъ и молитвою. Идемъ далѣе. Да сподобитъ насъ Господь возвратиться съ миромъ для Христіанъ ([280])!» Онъ не терялъ ни часа въ бездѣйствій: пѣшій и на конѣ смотрѣлъ полки, людей, оружіе; велѣлъ расписать Дѣтей Боярскихъ на сотни и выбрать начальника для каждой изъ воиновъ знатнѣйшихъ родомъ; отпустилъ Шигъ-Алея въ судахъ къ Казани съ Княземъ Петромъ Булгаковымъ и Стрѣльцами; послалъ дружину Яртоульную ([281]) наводить мосты, и 20 Іюля, въ слѣдъ за войскомъ переѣхавъ Оку, ночевалъ въ Саканскомъ лѣсу, на рѣкѣ Велетемѣ, въ 30 верстахъ отъ Мурома. Вторый станъ былъ на Шилекшѣ, третій подъ Саканскимъ городищемъ. Князья Касимовскіе и Темниковскій присоединились къ войску съ своими дружинами, Татарами и Мордвою. Августа 1 Государь святилъ воду на рѣкѣ Мянѣ. Въ слѣдующій день войско переправилось за Алатырь, и 4 Августа

94

Г. 1552. съ радостію увидѣло на берегахъ Суры полки Князей Мстиславскаго, Щенятева, Курбскаго, Хилкова. Обѣ многочисленныя рати шли дремучими лѣсами и пустынями, питаясь ловлею, ягодами и плодами. «Мы не имѣли запасовъ съ собою», пишутъ очевидцы: «вездѣ Природа до наступленія поста готовила для насъ изобильную трапезу. Лоси являлись стадами, рыбы толпились въ рѣкахъ, птицы сами падали на землю предъ нами» ([282]).

Тутъ, у Борончеева городища, ждали Царя Послы Свіяжскіе и Черемисскіе съ донесеніемъ, что весь правый берегъ Волги ему повинуется въ тишинѣ и мирѣ ([283]). Мятежники раскаялись, и Царь въ знакъ милости обѣдалъ съ ихъ старѣйшинами. Они клялися загладить вину свою: очистили путь для войска въ мѣстахъ тѣсныхъ; навели мосты на рѣкахъ; хотѣли усердно служить намъ мечемъ подъ Казанью. — 6 Августа Іоаннъ на рѣчкѣ Киватѣ слушалъ Литургію и причастился Святыхъ Таинъ. 11 Августа Воеводы Свіяжскіе встрѣтили Государя съ конницею и пѣхотою; они шли тремя полками: въ первомъ Князь Александръ Горбатый и Вельможа Данило Романовичь; во второмъ Князья Симеонъ Микулинскій и Петръ Серебряный-Оболенскій съ Дѣтьми Боярскими; въ третьемъ Козаки и Горные жители, Черемисы съ Чувашами. Царь привѣтствовалъ и Воеводъ и воиновъ, числомъ болѣе двадцати тысячъ ([284]); звалъ ихъ къ рукѣ; говорилъ съ ними; хвалилъ за устройство и мужество; угостилъ всѣхъ на лугу Бейскомъ: сановники, рядовые обѣдали подъ наметами шатровъ. Время и мѣста были прекрасныя; съ одной стороны являлись глазамъ зеленыя равнины, холмы, рощи, лѣса темные; съ другой величественная Волга съ дикими утесами, съ картинными островами: за нею необозримые луга и дубравы. Изрѣдка показывались селенія Чувашскія, въ крутизнахъ и въ ущельяхъ. Жители давали намъ хлѣбъ и медъ: самъ Государь въ постное время не имѣлъ иной вкуснѣйшей трапезы; пили чистую воду, и никто не жаловался: трезвость и веселіе господствовали въ станѣ ([285]).

Августа 13 открылся Свіяжскъ: съ любопытствомъ и съ живѣйшимъ удовольствіемъ Царь увидѣлъ сей юный, его велѣніемъ созданный градъ, знаменіе побѣды и торжества Христіанъ въ предѣлахъ зловѣрія. Духовенство съ

95

Г. 1552. крестами, Князь Петръ Шуйскій и Бояринъ Заболоцкій съ воинскою дружиною приняли Іоанна въ вратахъ крѣпости. Онъ пошелъ въ Соборную церковь: тамъ Діаконы пѣли ему многолѣтіе, а Бояре поздравляли его какъ завоевателя и просвѣтителя земли Свіяжской. Осмотрѣвъ крѣпость, богатые запасы ея, красивыя улицы, домы, Государь изъявилъ благодарность Князю Симеону Микулинскому и другимъ начальникамъ; любовался живописными видами, и говорилъ Вельможамъ, что нѣтъ въ Россіи инаго, столь счастливаго мѣстоположенія. Для него изготовили домъ. «Мы въ походѣ, » сказалъ Іоаннъ — сѣлъ на коня, выѣхалъ изъ города и сталъ въ шатрахъ на лугу Свіяги.

Войско, утружденное путемъ, надѣялась отдохнуть среди изобилія и пріятностей сего новаго мѣста, куда съѣхалось множество купцевъ изъ Москвы, Ярославля, Нижняго, со всякими товарами; суда за судами входили въ пристань; берегъ обратился въ гостиный дворъ: на пескѣ, въ шалашахъ раскладывались драгоцѣнности Европейской и Азіатской торговли. Люди знатные и богатые нашли тамъ свои запасы, доставленные Волгою. Всѣ были какъ дома ([286]): могли вкусно ѣсть и пить, угощать друзей и роскошествовать... Но Іоаннъ, призвавъ Шигъ-Алея, Князя Владиміра Андреевича и всѣхъ Думныхъ Совѣтниковъ, положилъ съ ними немедленно итти къ Казани. Алей, будучи родственникомъ ея новаго Царя, Едигера, взялся написать къ нему убѣдительную грамоту, чтобы онъ не безумствовалъ въ надменности, не считалъ себя равносильнымъ великому Монарху Христіанскому, смирился и пріѣхалъ въ станъ къ Іоанну безъ всякой боязни. Написали и къ Вельможамъ Казанскимъ, что Государь желаетъ не гибели ихъ, а раскаянія; что если они выдадутъ ему виновниковъ мятежа, то всѣ иные могутъ быть спокойны подъ его счастливою Державою. Сіи грамоты были посланы съ Татариномъ 15 Августа; а въ слѣдующій день войско уже начало перевозиться за Волгу ([287]).

Приступая къ описанію достопамятной осады Казанской, замѣтимъ, что она, вмѣстѣ съ Мамаевою битвою, до самыхъ нашихъ временъ живетъ въ памяти народа какъ славнѣйшій подвигъ древности, извѣстный всѣмъ Россіянамъ, и въ чертогахъ и въ хижинахъ. Два

96

Г. 1552. обстоятельства дали ей сію чрезвычайную знаменитость: она была первымъ нашимъ правильнымъ опытомъ въ искусствѣ брать укрѣпленныя мѣста, и защитники ея показали мужество удивительное, рѣдкое, отчаяніе истинно великодушное, такъ, что побѣду купили мы весьма дорогою цѣною. Бывъ готовы мирно поддаться Іоанну, чтобы избавиться отъ лютости Шигъ-Алеевой, они въ теченіе пяти мѣсяцевъ имѣли время размыслить о слѣдствіяхъ. Казань съ Намѣстникомъ Іоанновымъ уже существовала бы единственно какъ городъ Московскій. Ея Вельможи и Духовенство предвидѣли конечное паденіе ихъ власти и вѣры; народъ ужаснулся рабства. Въ душахъ вспыхнула благородная любовь къ государственной независимости, къ обычаямъ, къ законамъ отцевъ: усиленная воспоминаніями древности — раздраженная ненавистію къ Христіанамъ, прежнимъ данникамъ, тогдашнимъ угнетателямъ Батыева потомства — она преодолѣла естественную склонность людей къ мирнымъ наслажденіямъ жизни; произвела восторгъ, жажду мести и крови, рвеніе къ опасностямъ и къ великимъ дѣламъ. Въ движеніи, въ пылу геройства Казанцы не чувствовали своей слабости; а какъ въ самой отчаянной рѣшительности надежда еще таится въ сердцѣ, то они исчисляли всѣ безуспѣшные приступы наши къ ихъ столицѣ, и говорили другъ другу: «не въ первый разъ увидимъ Москвитянъ подъ стѣнами; не въ первый разъ побѣгутъ назадъ во-свояси, и будемъ смѣяться надъ ними!» Таково было расположеніе Царя и народа въ Казани; но Іоаннъ предлагалъ милость, чтобы исполнить мѣру долготерпѣнія, согласно съ политикою его отца и дѣда.

19 Августа Государь съ 150, 000 воиновъ ([288]) былъ уже на Луговой сторонѣ Волги. Шигъ-Алей отправился на судахъ занять Гостиный островъ, а Бояринъ Михайло Яковлевичь Морозовъ везъ снарядъ огнестрѣльный, рубленыя башни и тарасы ([289]), чтобы дѣйствовать съ нихъ противъ крѣпости. Нѣсколько дней шли дожди; рѣки выливались изъ береговъ; низкіе луга обратились въ болота: Казанцы испортили всѣ мосты и гати. Надлежало вновь устроить дорогу. 20 Августа, на берегу Казанки, Іоаннъ получилъ отвѣтную грамоту отъ Едигера. Царь и Вельможи Казанскіе не оставили слова на миръ;

97

Г. 1552. поносили Государя, Россію, Христіанство; именовали Алея предателемъ и злодѣемъ; писали: «все готово: ждемъ васъ на пиръ!» — Въ сей день войско увидѣло предъ собою Казань, и стало въ шести верстахъ отъ нее на гладкихъ, веселыхъ лугахъ, которые подобно зеленому сукну разстилались между Волгою и горою, гдѣ стояла крѣпость съ каменными мечетями и дворцомъ ([290]), съ высокими башнями и дубовыми, широкими стѣнами (набитыми внутри иломъ и хрящомъ). Два дни выгружали пушки и снаряды изъ судовъ. Тутъ явился изъ Казани бѣглецъ Мурза Камай ([291]), и донесъ Государю, что онъ ѣхалъ къ намъ съ 200 товарищей, но что ихъ задержали въ городѣ; что Царь Едигеръ, Кульшерифъ-Молна или Глава Духовенства, Князья Изенешь Ногайскій, Чапкунъ, Аталыкъ, Исламъ, Аликей Нарыковъ, Кебекъ Тюменскій и Дербышъ умѣли одушевить народъ злобою на Христіанъ; что никто не мыслитъ о мирѣ; что крѣпость наполнена запасами хлѣбными и ратными; что въ ней 30, 000 воиновъ и 2700 Ногаевъ ([292]); что Князь Япанча ([293]) со многочисленнымъ отрядомъ конницы посланъ въ Арскую засѣку, вооружить, собрать тамъ сельскихъ жителей и непрестанными нападеніями тревожить станъ Россіянъ. Іоаннъ принялъ Комая милостиво; совѣтовался съ Боярами; велѣлъ для укрѣпленія изготовить на каждаго воина бревно, на десять воиновъ туръ ([294]); Большому и Передовому Полку занять поле Арское, Правой Рукѣ берегъ Казанки, Сторожевому устье Булака, Лѣвой Рукѣ стать выше его, Алею за Булакомъ у кладбища, а Царской Дружинѣ, предводимой имъ и Княземъ Владиміромъ Андреевичемъ, на Царевомъ лугу ([295]); строго запретилъ чиновникамъ вступать въ битву самовольно, безъ Государева слова — и 23 Августа, въ часъ разсвѣта, войско двинулось. Впереди шли Князья Юрій Шемякинъ-Пронскій и Ѳедоръ Троекуровъ съ Козаками пѣшими и Стрѣльцами; за Воеводами Атаманы, — Головы Стрѣлецкіе, Сотники, всякой по чину и въ своемъ мѣстѣ, наблюдая устройство и тишину. Солнце восходило, освѣщая Казань въ глазахъ Іоанна: онъ далъ знакъ, и полки стали; ударили въ бубны, заиграли на трубахъ, — распустили знамена и Святую хоругвь, на коей изображался Іисусъ, а вверху водруженъ былъ животворящій

98

Г. 1552. крестъ, бывшій на Дону съ Великимъ Княземъ Димитріемъ Іоанновичемъ. Царь и всѣ Воеводы сошли съ коней, отпѣли молебенъ подъ сѣнію знаменъ, и Государь произнесъ рѣчь къ войску: ободрялъ его къ великимъ подвигамъ; славилъ Героевъ, которые падутъ за Вѣру; именемъ Россіи клялся, что вдовы и сироты ихъ будутъ призрѣны, успокоены отечествомъ; наконецъ самъ обрекалъ себя на смерть, если то нужно для побѣды и торжества Христіанъ. Князь Владиміръ Андреевичь и Бояре отвѣтствовали ему со слезами: «Дерзай, Царю! мы всѣ единою душею за Бога и за тебя.» Духовникъ Іоанновъ, Протоіерей Андрей, благословилъ его и войско, которое изъявляло живѣйшее усердіе. Царь сѣлъ на аргамака, богато украшеннаго; взглянулъ на Спасителевъ образъ Святой хоругви, ознаменовалъ себя крестомъ, громко сказавъ: «о Твоемъ имени движемся!» повелъ рать прямо къ городу. Тамъ все казалось тихо и пусто ([296]); не видно было ни движенія, ни людей на стѣнахъ, а многіе изъ нашихъ радовались, думая, что Царь Казанскій съ войскомъ отъ страха бѣжалъ въ лѣса; но опытные Воеводы говорили другъ другу: «будемъ тѣмъ осторожнѣе!»

Осада. Россіяне обступали Казань. 7000 Стрѣльцовъ и пѣшихъ Козаковъ по наведенному мосту перешли тинный Булакъ, текущій къ городу изъ озера Кабана, и видя предъ собою — не болѣе, какъ въ двухъ стахъ саженяхъ ([297]) — Царскія палаты, мечети каменныя, лѣзли на высоту, чтобы пройти мимо крѣпости къ Арскому полю... Первая битва. Вдругъ раздался шумъ и крикъ: заскрыпѣли, отворились ворота, и 15, 000 Татаръ, конныхъ и пѣшихъ, устремились изъ города на Стрѣльцовъ: разстроили, сломили ихъ. Юные Князья, Шемякинъ и Троекуровъ, удержали бѣгущихъ: они сомкнулись. Подоспело нѣсколько Дѣтей Боярскихъ ([298]). Началась жестокая сѣча. Россіяне, не имѣя конницы, стояли грудью; побѣдили и гнали непріятеля до самыхъ стѣнъ, не смотря на сильную пальбу изъ города; взяли плѣнниковъ и медленно отступили, въ виду всѣхъ нашихъ полковъ, которые, спокойно идучи къ назначеннымъ для нихъ мѣстамъ, любовались издали симъ первымъ, славнымъ дѣломъ. Приказъ Государевъ въ точности исполнился: никто безъ его слова не кидался въ битву,

99

Г. 1552. и воинская подчиненность ознаменовалась блестящимъ образомъ.

Полки окружили Казань. Разставили шатры и три церкви полотняныя Архистратига Михаила, Великому Екатерины и Св. Сергія. Ввечеру Государь, собравъ Воеводъ, изустно далъ имъ всѣ нужныя повелѣнія. Ночь была спокойна. Буря. На другой день сдѣлалась необыкновенно сильная буря: сорвала Царскій и многіе шатры; потопила суда, нагруженныя запасами, и привела войско въ ужасъ. Думали, что всему конецъ; что осады не будетъ; что мы, не имѣя хлѣба, должны удалиться съ стыдомъ. Не такъ думалъ Іоаннъ: послалъ въ Свіяжскъ, въ Москву за съѣстными припасами, за теплою одеждою для воиновъ, за серебромъ, и готовился зимовать подъ Казанью ([299]).

25 Августа легкая дружина Князей Шемякина и Троекурова двинулась съ Арскаго поля къ рѣкѣ Казанкѣ, выше города, чтобы отрѣзать его отъ Луговой Черемисы, соединиться съ Правою Рукою и стать ближе къ стѣнѣ. Татары сдѣлали вылазку. Мужественный витязь, Князь Шемякинъ, былъ раненъ; но Князь Дмитрій Хилковъ, Глава всѣхъ передовыхъ отрядовъ, помогъ ему съ Дѣтьми Боярскими втоптать непріятеля въ крѣпость. — Ночью Сторожевый Полкъ и Лѣвая Рука безъ боя и сопротивленія разставили туры и пушки. Ставятъ туры. Стрѣльцы окопались рвомъ; а Козаки, подъ самою городскою стѣною, засѣли въ каменной, такъ называемой Даировой банѣ. — Въ сіи два дни Іоаннъ не сходилъ съ коня, ѣздилъ вокругъ города и наблюдалъ мѣста удобнѣйшія для приступа ([300]).

26 Августа Большой Полкъ выступилъ передъ вечеромъ изъ стана: Князь Михайло Воротынскій шелъ съ пѣхотою и катилъ туры; Князь Иванъ Мстиславскій велъ конницу, чтобы помогать ему въ случаѣ нападенія. Государь далъ имъ отборныхъ Дѣтей Боярскихъ изъ собственной Дружины ([301]). Сильная вылазка. Казанцы ударили на нихъ съ воплемъ; а съ башенъ и стѣнъ посыпались ядра и пули. Въ дыму, въ огнѣ непоколебимые Россіяне отражали конницу, пѣхоту сильнымъ дѣйствіемъ своихъ бойницъ, ружейною стрѣльбою, копьями и мечами; хладнокровно шли впередъ, втѣснили Татаръ въ городъ и наполнили его мосты непріятельскими тѣлами. Пищальники, Козаки стали на валу, стрѣляли до самой ночи и дали время Князю Воротынскому

100

Г. 1552. утвердить, насыпать землею туры въ пятидесяти саженяхъ ото рва, между <А>рскимъ полемъ и Булакомъ. Тогда онъ велѣлъ отступить имъ турамъ и закопаться подъ оными. Но темнота не прекратила битвы: Казанцы до самаго утра выходили и рѣзались съ нашими. Не было отдыха; ни воины, ни Полководцы не смыкали глазъ. Іоаннъ молился въ церкви, и ежечасно посылалъ своихъ знатнѣйшихъ сановниковъ ободрять біющихся. Наконецъ непріятель утомился; восходящее солнце освѣтило рѣшительную побѣду Россіянъ, и Государь велѣлъ пѣть въ станѣ благодарные молебны. Казанцы лишились въ семъ дѣлѣ многихъ храбрыхъ людей, смѣлаго Кня Ислама Нарыкова, Сюнчелея богатыря и другихъ. Въ числѣ убитыхъ Москвитянъ находился добрый витязь, Леонтій Шушеринъ ([302]).

27 Августа Бояринъ Михайло Яковлевичь Морозовъ, прикативъ къ турамъ стѣнобитный снарядъ, открылъ сильную пальбу со всѣхъ нашихъ бойницъ; а пищальники стрѣляли въ городъ изъ окоповъ. — Дѣйствіе бойницъ. Казанцы скрывались за стѣнами; по желая добыть языка, напали на людей разсѣянныхъ въ полѣ, близъ того мѣста, гдѣ стоялъ Князь Мстиславскій съ частію Большаго Полку. Сей Воевода успѣлъ защитить своихъ, обратилъ непріятеля въ бѣгство, плѣнилъ знатнаго Улана, именемъ Карамыша, и представилъ Государю, оказавъ личное мужество, и въ двухъ мѣстахъ бывъ уязвленъ стрѣлою ([303]). Плѣнникъ сказывалъ, что Казанцы, готовые умереть, не хотятъ слышать о мирныхъ переговорахъ.

Наѣздникъ Князь Япанча. Въ слѣдующій день Россіяне ждали новой вылазки: непріятель явился съ другой стороны: вышелъ густыми толпами изъ лѣса на Арское поле, схватилъ стражу Передоваго Полку и кинулся на его станъ ([304]). Воевода, Князь Хилковъ, съ великимъ усиліемъ оборонялся, но имѣлъ нужду въ немедленной помощи. Князья Иванъ Пронскій, Мстиславскій, Юрій Оболенскій ([305]), одинъ за другимъ спѣшили удержать стремленіе непріятеля. Самъ Іоаннъ, отрядивъ къ нимъ часть Царской Дружины, сѣлъ на коня. Многіе изъ нашихъ чиновниковъ падали мертвые или раненые. Но число Россіянъ умножалось ежеминутно: они прогнали Татаръ въ лѣсъ и свѣдали отъ плѣнниковъ, что сіи толпы приходили съ Княземъ Япанчею, изъ укрѣпленія сдѣланнаго

101

Г. 1552. Казанцами на пути въ городъ Арскъ; что имъ велѣно не давать намъ покоя и дѣлать всевозможный вредъ частыми наѣздами ([306]).

29 Августа Воеводы Правой Руки, Князья Щенятевъ и Курбскій, подвинулись къ городу и начали укрѣплять туры вдоль рѣки Казанки подъ защитою Стрѣльцовъ; а дружина Князей Шемякина и Троекурова возвратилась на Арское поле, гдѣ снова показался непріятель изъ лѣса, и гдѣ Мстиславскій, Хилковъ, Оболенскій, стояли въ рядахъ, ожидая Татаръ, между тѣмъ, какъ иные Воеводы, Князь Дмитрій Палецкій, Алексѣй Адашевъ и Головы Царской Дружины ставили туры съ поля Арскаго до Казанки ([307]). Съ обѣихъ сторонъ стрѣляли изъ пушекъ, ружей и луковъ: вылазки не было. Непріятель не отходилъ отъ лѣса, видя Россіянъ готовыхъ къ битвѣ; и ввечеру донесли Іоанну, что весь городъ окруженъ нашими укрѣпленіями, въ сухихъ мѣстахъ турами, а въ грязныхъ тыномъ; что нѣтъ пути ни въ Казань, ни изъ Казани. Съ сего времени Бояринъ Морозовъ, вездѣ разставивъ снарядъ огнестрѣльный, неутомимо громилъ стѣны изо ста-пятидесяти тяжелыхъ орудій ([308]).

Утомленіе войска. Но войско наше въ теченіе недѣли утомилось до крайности: всегда стояло въ ружьѣ, не имѣло времени отдыхать и за недостаткомъ въ съѣстныхъ припасахъ питалось только сухимъ хлѣбомъ. Кормовщики наши не смѣли удаляться отъ стана: Князь Япанча стерегъ и хваталъ ихъ во всѣхъ направленіяхъ. Казанцы сносились съ нимъ посредствомъ знаковъ: выставляя хоругвь на высокой башнѣ, махали ею и давали разумѣть, что ему должно ударить на осаждающихъ ([309]). Раздѣленіе войска. Сей опасный наѣздникъ держалъ Россіянъ въ непрестанномъ страхѣ. Іоаннъ собралъ Думу; положилъ раздѣлить войско на двѣ части: одной быть въ укрѣпленіяхъ и хранить особу Царя; другой, подъ начальствомъ мужественнаго, опытнаго Князя Александра Горбатаго-Шуйскаго, сильно дѣйствовать противъ Япанчи, чтобы заслонить осаду, очистить лѣсъ, успокоить станъ нашъ. Имѣя 30, 000 конныхъ и 15, 000 пѣшихъ воиновъ, Князь Александръ расположился за горами, чтобы утаить свои движенія отъ непріятеля, и послалъ отряды къ Арскому лѣсу. Япанча увидѣлъ ихъ, и толпы его высыпали на поле. Россіяне, какъ бы устрашенные, дали

102

Г. 1552. тылъ. Татары гнали ихъ, втиснули въ обозъ, начали водить круги передъ нашими укрѣпленіями, и пускали стрѣлы дождемъ; а другія толпы, конныя и пѣшія, шли медленно въ боевомъ порядкѣ, прямо на станъ главнаго войска Московскаго. Истребленіе Япанчина войска. Тогда Князь Юрій Шемякинъ съ готовымъ полкомъ своимъ изъ засады устремился на Татаръ: они изумились; но, будучи уже не далеко отъ лѣса, должны были принять битву. Скоро явился и самъ Князь Александръ съ конными, многочисленными дружинами; а пѣхота наша съ правой и лѣвой стороны заходила въ тылъ непріятелю. Татары искали спасенія въ бѣгствѣ: ихъ давили, сѣкли, кололи на пространствѣ десяти или болѣе верстъ, до рѣки Килари, гдѣ Князь Александръ остановилъ своего утомленнаго коня и трубнымъ звукомъ созвалъ разсѣянныхъ побѣдителей. На возвратномъ пути, въ лѣсу, они убили еще множество непріятелей, которые прятались въ чащѣ и въ густотѣ вѣтвей; взяли и нѣсколько сотъ плѣнниковъ ([310]); однимъ словомъ, истребили Япанчу. Государь обнялъ Вождей, покрытыхъ бранною пылью, орошенныхъ потомъ и кровію; хвалилъ ихъ умъ, доблесть съ живѣйшимъ восторгомъ; изъявилъ благодарность и рядовымъ воинамъ. Онъ велѣлъ привязать всѣхъ плѣнниковъ къ кольямъ передъ нашими укрѣпленіями, чтобы они умолили Казанцевъ сдаться. Ожесточеніе Казанцевъ. Въ то же время сановники Государевы подъѣхали къ стѣнамъ и говорили Татарамъ: «Іоаннъ обѣщаетъ имъ жизнь и свободу, а вамъ прощеніе и милость, если покоритесь ему» ([311]). Казанцы, тихо выслушавъ ихъ слова, пустили множество стрѣлъ въ своихъ несчастныхъ, плѣнныхъ согражданъ, и кричали: «лучше намъ умереть отъ нашей чистой, нежели отъ злой Христіанской руки!» Сіе остервененіе удивило Россіянъ и Государя.

Желая употребить всѣ средства, чтобы взять Казань съ меньшимъ кровопролитіемъ, онъ велѣлъ служащему въ его войскѣ искусному Нѣмецкому Размыслу (то есть, Инженеру) дѣлать подкопъ отъ рѣки Булака между Аталаковыми и Тюменскими воротами. Мурза Камай извѣстилъ Государя, что осажденные берутъ воду изъ ключа близъ рѣки Казанки, и ходятъ туда подземельнымъ путемъ отъ воротъ Муралеевыхъ ([312]). Воеводы наши хотѣли отрыть сей тайникъ, но не могли ([313]), и Государь велѣлъ подкопать

103

Г. 1552. его отъ каменной Дауровой Бани, занятой нашими Козаками. Для сего Размыслъ отрядилъ учениковъ своихъ, которые подъ надзоромъ Князя Василья Серебрянаго и любимца Іоаннова, Алексѣя Адашева, рылись въ землѣ десять дней; услышали надъ собою голоса людей, ходящихъ тайникомъ за водою; вкатили въ подкопъ 11 бочекъ пороха и дали знать Государю. 5 Сентября, рано, Іоаннъ выѣхалъ къ укрѣпленіямъ. Взорваніе тайника. Вдругъ, въ его глазахъ, съ громомъ, съ трескомъ взорвало землю, тайникъ, часть городской стѣны, множество людей; бревна, камни, взлетѣвъ на высоту, падали, давили жителей, которые обмерли отъ ужаса, не понимая, что сдѣлалось. Въ сію минуту Россіяне, схвативъ знамена, устремились къ обрушенной стѣнѣ; ворвались-было и въ самый городъ, но не могли въ немъ удержаться ([314]). Казанцы опомнились, вытѣснили нашихъ — и Государь не велѣлъ возобновлять усилій для приступа. Мы взяли не малое число плѣнныхъ; убили еще гораздо болѣе, и ждали слѣдствій.

Уныніе Казанцевъ. Не смотря на рѣшительность Казанцевъ, послѣ сего бѣдственнаго для нихъ случая обнаружилось уныніе въ городѣ; нѣкоторые изъ жителей думали, что все погибло, и что они уже не имѣютъ средствъ защиты. Но смѣлѣйшіе ободрили ихъ: рыли, и нашли ключь, малый, смрадный, коимъ надлежало довольствоваться всему городу; терпѣли жажду, пухли отъ худой воды, молчали и сражались.

Дѣятельность Іоаннова. Іоаннъ оказывалъ удивительную дѣятельность; не знали, когда онъ имѣлъ отдохновеніе: всегда, рано и поздно, молился въ церкви или ѣздилъ вокругъ укрѣпленій; останавливался, говорилъ съ воинами, утверждалъ ихъ въ терпѣніи. Если Казанцы тревожили насъ всегдашнею стрѣльбою, то и мы не давали имъ покоя: днемъ и ночью гремѣли пушки Россійскія, заряжаемыя ядрами и камнями. Арскія ворота были до основанія сбиты: осажденные заградились въ семъ мѣстѣ тарасами.

6 Сентября Іоаннъ поручилъ Князю Александру Горбатому-Шуйскому взять острогъ, сдѣланный Казанцами за Арскимъ полемъ, въ пятнадцати верстахъ отъ города, на крутой высотѣ, между двумя болотами: тамъ соединились остатки разбитаго Япанчина войска. Князь Симеонъ Микулинскій шелъ впереди; съ ними были Бояре Данило Романовичь и

104

Г. 1552. Захарія Яковлевъ, Князья Булгаковъ и Палецкій, Головы Царской Дружины, Дѣти Боярскіе, Стрѣльцы, Атаманы съ Козаками, Мордва Темниковская и Горные Черемисы, которые служили путеводителями. Срубленный городнями, насыпанный землею, укрѣпленный засѣками, острогъ казался неприступнымъ. Взятіе острога и города Арскаго. Воины сошли съ коней, и въ слѣдъ за смѣлыми Вождями, сквозь болото, грязную дебрь, чащу лѣса, подъ градомъ пускаемыхъ на нихъ стрѣлъ, безъ остановки взлѣзли на высоту съ двухъ сторонъ, отбили ворота, взяли укрѣпленіе и 200 плѣнниковъ. Тѣла непріятелей лежали кучами. Воеводы нашли тамъ знатную добычу, ночевали и пошли далѣе, къ Арскому городу, мѣстами пріятными, удивительно плодоносными, гдѣ Казанскіе Вельможи имѣли свои домы сельскіе, красивые и богатые ([315]). Россіяне плавали въ изобиліи; брали, что хотѣли: хлѣбъ, медъ, скотъ; жгли селенія, убивали жителей, плѣняли только женъ и дѣтей. Граждане Арскіе ушли въ дальнѣйшіе лѣса; но въ домахъ и въ лавкахъ оставалось еще не мало драгоцѣнностей, особенно всякихъ мѣховъ, куницъ, бѣлокъ. Освободивъ многихъ Христіанъ-соотечественниковъ, бывшихъ тамъ въ неволѣ, Князь Александръ чрезъ десять дней возвратился съ побѣдою, съ избыткомъ и съ дешевизною съѣстныхъ припасовъ, такъ, что съ сего времени платили въ станѣ 10 денегъ за корову, а 20 за вола. Царь и войско были въ радости ([316]).

Нападенія Луговой Черемисы. Еще опасности и труды не уменьшились. Лѣсъ Арскій уже не металъ стрѣлъ въ Россіянъ: за то Луговые Черемисы отгоняли наши табуны и тревожили станъ отъ Галицкой дороги. Стоящіе тутъ Воеводы Правой Руки ходили за ними и побили ихъ на голову; но опасаясь новыхъ нападеній, всегдашнею бдительною осторожностію утомляли свой Полкъ, который сверхъ того, занимая низкія равнины вдоль Казанки, болѣе всѣхъ терпѣлъ отъ пальбы съ крѣпости ([317]), отъ ненастья, отъ сильныхъ дождей, весьма обыкновенныхъ въ сіе время года, но суевѣріемъ приписываемыхъ чародѣйству. Мнимыя чародѣйства. Очевидецъ, Князь Андрей Курбскій, равно мужественный и благоразумный, платя дань вѣку, пишетъ за истину, что Казанскіе волшебники ежедневно, при восходѣ солнца, являлись на стѣнахъ крѣпости, вопили страшнымъ голосомъ, кривлялись,

105

Г. 1552. махали одеждами на станъ Россійскій, производили вѣтръ и облака, изъ коихъ дождь лился рѣками; сухія мѣста сдѣлались болотомъ, шатры всплывали и люди мокли съ утра до вечера. По совѣту Бояръ Государь велѣлъ привезти изъ Москвы Царскій Животворящій крестъ, святить имъ воду, кропить ею вокругъ стана — и сила волшебства, какъ увѣряютъ, исчезла: настали красные дни, и войско ободрилось.

Построеніе высокой башни. Желая сильнѣе дѣйствовать на внутренность города, Россіяне построили тайно, верстахъ въ двухъ за станомъ, башню, вышиною въ шесть саженъ; ночью придвинули ее къ стѣнамъ, къ самымъ Царскимъ воротамъ; поставили на ней десять большихъ орудій, пятьдесятъ среднихъ и дружину искусныхъ стрѣлковъ; ждали утра, и возвѣстили оное залпомъ съ раската. Стрѣлки стояли выше стѣны, и мѣтили въ людей на улицахъ, въ домахъ: Казанцы укрывались въ ямахъ; копали себѣ землянки подъ тарасами; подобно змѣямъ, выползали оттуда и сражались неослабно; уже не могли употреблять большихъ орудій, сбитыхъ нашею пальбою, но безъ умолку стрѣляли изъ ружей, изъ пищалей затинныхъ ([318]), и мы теряли ежедневно не мало добрыхъ воиновъ. — Тщетно Іоаннъ возобновлялъ мирныя предложенія, приказывая къ осажденнымъ, что если они не хотятъ сдаться, то пусть идутъ, куда имъ угодно, съ своимъ Царемъ беззаконнымъ, со всѣмъ имѣніемъ, съ женами и дѣтьми; что мы требуемъ только города, основаннаго на землѣ Болгарской, въ древнемъ достояніи Россіи ([319]). Предложенія Казанцамъ. Казанцы не слушали ни краемъ уха, по выраженію Лѣтописца.

Между тѣмъ храбрый Князь Михайло Воротынскій подвигалъ туры ближе и ближе къ Арской башнѣ; наконецъ одинъ ровъ, шириною въ три сажени, а глубиною въ семь, отдѣлялъ ихъ отъ стѣны: Стрѣльцы, Козаки, Головы съ людьми Боярскими стояли за оными, бились до изнуренія силъ, и смѣнялись. Иногда же, не смотря на близость разстоянія, бой пресѣкался отъ усталости: тѣ и другіе войны отдыхали. Кровопролитное дѣло. Казанцы воспользовались однажды симъ временемъ: видя, что многіе изъ нашихъ сѣли обѣдать, и что у пушекъ осталось мало людей, они, числомъ до десяти тысячь, тихо вылѣзли изъ своихъ норъ, и подъ начальствомъ Вельможъ, главныхъ

106

Г. 1552. Царскихъ Совѣтниковъ, именуемыхъ Карачами, устремились къ турамъ, смяли Россіянъ и схватили ихъ пушки. Тутъ Князь Воротынскій самъ, а за нимъ и всѣ знатнѣйшіе чиновники кинулись въ сѣчу. «Не выдадимъ отцевъ!» кричали Россіяне и бились мужественно. Воеводы, Петръ Морозовъ, Князь Юрій Кашинъ, пали въ толпѣ, опасно уязвленные: ихъ отнесли въ станъ. Князь Михайло Воротынскій, раненный въ лице, не оставлялъ битвы: крѣпкій доспѣхъ его былъ изсѣченъ саблями. Многіе Головы Стрѣлецкіе лежали мертвые у пушекъ, и Казанцы еще не уступали намъ взятыхъ ими трофеевъ. Но явились Муромцы, Дѣти Боярскіе, стародавные племенемъ и доблестію ([320]): ударили, сломили непріятеля, втиснули въ ровъ. Побѣда рѣшилась. Казанцы давили другъ друга, тѣснясь въ воротахъ и вползая въ свои норы. Сіе дѣло было однимъ изъ кровопролитнѣйшихъ. Въ тоже время непріятель нападалъ и на туры Передоваго Полку, однакожь не весьма усильно ([321]). Государь видѣлъ собственными глазами оба дѣла: изъявивъ особенную милость Князю Михайлу Воротынскому и витязямъ Муромскимъ, онъ навѣстилъ раненныхъ Воеводъ, благодаря ихъ за усердную службу.

Уже около пяти недѣль Россіяне стояли подъ Казанью, убивъ въ вылазкахъ и въ городѣ не менѣе десяти тысячъ непріятелей, кромѣ женъ и дѣтей ([322]). Наступающая осень ужасала ихъ болѣе, нежели труды и битвы осады; всѣ хотѣли скораго конца. Взорваніе тарасъ. Чтобы облегчить приступъ и нанести осажденнымъ чувствительнѣйшій вредъ, Іоаннъ велѣлъ близъ Арскихъ воротъ подкопать тарасы и землянки, гдѣ укрывались жители отъ нашей стрѣльбы: 30 Сентября онѣ взлетѣли на воздухъ. Сіе страшное дѣйствіе пороха, хотя уже и не новое для Казанцевъ, произвело оцѣпенѣніе и тишину въ городѣ на нѣсколько минутъ; а Россіяне, не теряя времени, подкатили туры къ воротамъ Арскимъ, Аталыковымъ, Тюменскимъ. Думая, что насталъ часъ рѣшительный, Казанцы выс<ып>али изъ города и схватились съ тѣми полками, коимъ велѣно было прикрывать туры. Битва закипѣла. Іоаннъ спѣшилъ ободрить своихъ — и какъ скоро они увидѣли его, то, единогласно воскликнувъ: «Царь съ нами!» бросились къ стѣнамъ; гнали, тѣснили непріятеля на мостахъ, въ воротахъ. Сѣча

107

Г. 1552. была ужасна. Громъ пушекъ, трескъ оружія, крикъ воиновъ раздавался въ облакахъ густаго дыма, который носился надъ всѣмъ городомъ. Не смотря на мужественное, отчаянное сопротивленіе, многіе Россіяне были уже на стѣнѣ, въ башнѣ отъ Арскаго поля, рѣзались въ улицахъ съ Татарами. Князь Михайло Воротынскій увѣдомилъ о томъ Государя, и требовалъ, чтобы онъ велѣлъ всѣмъ полкамъ итти на приступъ. Успѣхъ дѣйствительно казался вѣроятнымъ; но Іоаннъ хотѣлъ вѣрнаго: большая часть войска находилась еще въ станѣ и не могла вдругъ ополчиться: излишняя торопь произвела бы безпорядокъ и, можетъ быть, неудачу, которая имѣла бы весьма худыя для насъ слѣдствія. Государь не уважилъ ревности войска: приказалъ ему отступить. Оно повиновалось неохотно: чиновники съ трудомъ вывели его изъ крѣпости и зажгли мосты. Занятіе Арской башни. Но чтобы кровопролитіе сего жаркаго дня не осталось безплоднымъ, то Князь Воротынскій занялъ Арскую башню нашими стрѣлками ([323]): они укрѣпились турами и рядомъ твердыхъ щитовъ; сказали Воеводамъ: «здѣсь будемъ ждать васъ» — и сдержали слово: Казанцы не могли отнять у нихъ сей башни. — Во всю ночь пылали мосты, и часть стѣны обгорѣла; дѣйствіе нашего снаряда огнестрѣльнаго также во многихъ мѣстахъ разрушило оную. Казанцы поставили тамъ высокіе срубы, осыпавъ ихъ землею.

Наконецъ, 1 Октября, Іоаннъ объявилъ войску, чтобы оно готовилось пить общую чашу крови — то есть, къ приступу (ибо подкопы были уже готовы), и велѣлъ воинамъ очистить душу на канунѣ дня роковаго. Въ тотъ самый часъ, когда одни изъ нихъ смиренно исповѣдывали грѣхи свои предъ Богомъ и достойные съ умиленіемъ вкушали тѣло Христово, другіе, подъ громомъ бойницъ, метали въ ровъ землю и лѣсъ, чтобы проложить путь къ стѣнамъ. Последнѣе предложеніе Казанцамъ. Еще Государь хотѣлъ испытать силу увѣщанія: Мурза Камай и сѣдые старѣйшины Горной Стороны, держа въ рукѣ знаменіе мира, приближились къ крѣпости, усыпанной людьми, и сказали имъ, что Іоаннъ въ послѣдній разъ предлагаетъ милосердіе городу, уже стѣсненному, до половины разрушенному; требуетъ единственно выдачи главныхъ измѣнниковъ и прощаетъ народъ. Казанцы отвѣтствовали въ одинъ голосъ: «Не хотимъ

108

Г. 1552. прощенія! Въ башнѣ Русь, на стѣнѣ Русь: не боимся; поставимъ иную башню, иную стѣну; всѣ умремъ или отсидимся!» Тогда Государь началъ устроивать войско къ великому дѣлу.

Устроеніе войска для приступа. Чтобы заслонить тылъ отъ Луговой Черемисы, отъ Татаръ бродящихъ по лѣсамъ, отъ Ногайскихъ Улусовъ, и чтобы отрѣзать Казанцамъ всѣ пути для бѣгства, онъ приказалъ Князю Мстиславскому съ частію Большаго Полка, а Шигъ-Алею съ Касимовцами и жителями Горной Стороны занять дорогу Арскую и Чувашскую, Князю Юрію Оболенскому и Григорію Мещерскому съ Дворянами Царской Дружины Ногайскую, Князю Ивану Ромодановскому Галицкую; другой отрядъ Дворянъ, примыкая къ нему, долженъ былъ стоять вверхъ по Казанкѣ, на Старомъ Городищѣ ([324]). Отступивъ сихъ Воеводъ, Іоаннъ распорядилъ приступъ: велѣлъ быть впереди Атаманамъ съ Козаками, Головамъ съ Стрѣльцами и Дворовымъ людямъ ([325]), раздѣленнымъ на сотни, подъ начальствомъ отборныхъ Дѣтей Боярскихъ; за ними итти полкамъ Воеводскимъ: Князю Михайлу Воротынскому съ Окольничимъ Алексѣемъ Басмановымъ ударить на крѣпость въ проломъ отъ Булака и Поганаго озера; Князьямъ Хилкову въ Кабацкія ворота, Троекурову въ Збойливыя, Андрею Курбскому въ Ельбугины, Семену Шереметеву въ Муралеевы, Дмитрію Плещееву въ Тюменскія. Каждому изъ нихъ помогалъ особенный Воевода: первому самъ Государь; другимъ же Князья Иванъ Пронскій, Турунтай, Шемякинъ, Щенятевъ, Василій Серебряный Оболенскій и Дмитрій Микулинскій. Приказавъ имъ изготовиться къ двумъ часамъ слѣдующаго утра и ждать взорванія подкоповъ, Іоаннъ ввечеру уединился съ духовнымъ отцемъ своимъ, провелъ нѣсколько времени въ его душеспасительной бесѣдѣ и надѣлъ доспѣхъ ([326]). Тогда Князь Воротынскій прислалъ ему сказать, что Инженеръ кончилъ дѣло, и 48 бочекъ зелія уже въ подкопѣ; что Казанцы замѣтили нашу работу, и что не надобно терять ни минуты. Государь велѣлъ выступать полкамъ, слушалъ Заутреню въ церкви, отпустилъ Дружину Царскую, молился изъ глубины сердца... Въ сію важную ночь, предтечу рѣшительнаго дня, ни Россіяне, ни Казанцы не думали объ успокоеніи. Изъ города видѣли необыкновенныя движенія въ нашемъ

109

Г. 1552. станѣ. Съ обѣихъ сторонъ ревностно готовились къ ужасному бою.

Заря освѣтила небо, ясное, чистое. Казанцы стояли на стѣнахъ: Россіяне предъ ними, подъ защитою укрѣпленій, подъ сѣнію знаменъ, въ тишинѣ, неподвижно; звучали только бубны и трубы, непріятельскія и наши ([327]); ни стрѣлы не летали, ни пушки не гремѣли. Наблюдали другъ друга; все было въ ожиданіи. Станъ опустѣлъ: въ его безмолвіи слышалось пѣніе Іереевъ, которые служили Обѣдню. Государь оставался въ церкви съ немногими изъ ближнихъ людей. Взорваніе подкоповъ и приступъ. Уже восходило солнце. Діаконъ читалъ Евангеліе, и едва произнесъ слова: да будетъ едино стадо и единъ пастырь! грянулъ сильный громъ, земля дрогнула, церковь затряслася… Государь вышелъ на паперть: увидѣлъ страшное дѣйствіе подкопа и густую тьму надъ всею Казанью: глыбы земли, обломки башенъ, стѣны домовъ, люди неслися вверхъ въ облакахъ дыма и пали на городъ. Священное служеніе прервалося въ церкви. Іоаннъ спокойно возвратился и хотѣлъ дослушать Литургію. Геройство съ обѣихъ стронъ. Когда Діаконъ предъ дверями Царскими громогласно молился, да утвердитъ Всевышній Державу Іоанна, да повернетъ всякаго врага и супостата къ ногамъ его, раздался новый ударъ: взорвало другой подкопъ, еще сильнѣе перваго ([328]) — и тогда, воскликнувъ: съ нами Богъ! полки Россійскіе быстро двинулись къ крѣпости, а Казанцы, твердые, непоколебимые въ часъ гибели и разрушенія, вопили: Алла! Алла! призывали Магомета и ждали нашихъ, не стрѣляя ни изъ луковъ, ни изъ пищалей; мѣрили глазами разстояніе, и вдругъ дали ужасный залпъ: пули, каменья, стрѣлы омрачили воздухъ... Но Россіяне, ободряемые примѣромъ начальниковъ, достигли стѣны. Казанцы давили ихъ бревнами, обливали кипящимъ варомъ; уже не береглися, не прятались за щиты: стояли открыто на стѣнахъ и помостахъ, презирая сильный огонь нашихъ бойницъ и стрѣлковъ. Тутъ малѣйшее замедленіе могло быть гибельно для Россіянъ. Число ихъ уменшилось; многіе пали мертвые или раненные, или отъ страха. Но смѣлые, геройскимъ забвеніемъ смерти, ободрили и спасли боязливыхъ: одни кинулись въ проломъ; иные взбирались на стѣны по лѣстницамъ, по бревнамъ; несли другъ друга на головахъ, на плечахъ; бились

110

Г. 1552. съ непріятелемъ въ отверстіяхъ... И въ ту минуту, какъ Іоаннъ, отслушавъ всю Литургію ([329]), причастясь Святыхъ Таинъ, взявъ благословеніе отъ своего Отца Духовнаго, на бранномъ конѣ выѣхалъ въ поле, знамена Христіанскія уже развѣвались на крѣпости! Войско Запасное однимъ кликомъ привѣтствовало Государя и побѣду ([330]).

Но еще сія побѣда не была рѣшена совершенно. Отчаянные Татары, сломленные, низверженные съ верху стѣнъ и башенъ, стояли твердымъ оплотомъ въ улицахъ, сѣклись саблями, схватывались за руки съ Россіянами, рѣзались ножами въ ужасной свалкѣ. Дрались на заборахъ, на кровляхъ домовъ; вездѣ попирали ногами головы и тѣла. Князь Михайло Воротынскій первый извѣстилъ Іоанна, что мы уже въ городѣ, но что битва еще кипитъ и нужна помощь. Государь отрядилъ къ нему часть своего полку; велѣлъ итти и другимъ Воеводамъ. Наши одолѣвали во всѣхъ мѣстахъ и тѣснили Татаръ къ укрѣпленному Двору Царскому. Корыстолюбіе многихъ воиновъ. Самъ Едигеръ съ знатнѣйшими Вельможами медленно отступалъ отъ проломовъ, остановился среди города, у Тезицкаго или Купеческаго рва, бился упорно, и вдругъ замѣтилъ, что толпы наши рѣдѣютъ: ибо Россіяне, овладѣвъ половиною города, славнаго богатствами Азіатской торговли, прельстились его сокровищами; оставляя сѣчу, начали разбивать домы, лавки — и самые чиновники, коимъ приказалъ Государь итти съ обнаженными мечами за воинами, чтобы никого изъ нихъ не допускать до грабежа, кинулись на корысть. Тутъ ожили и малодушные трусы, лежавшіе на полѣ какъ бы мертвые или раненые; а изъ обозовъ прибѣжали слуги, кашевары, даже купцы: всѣ алкали добычи, хватали серебро, мѣха, ткани; относили въ станъ, и снова возвращались въ городъ, не думая помогать своимъ въ битвѣ ([331]). Казанцы воспользовались утомленіемъ нашихъ воиновъ, вѣрныхъ чести и доблести: ударили сильно и потѣснили ихъ, къ ужасу грабителей, которые всѣ немедленно обратились въ бѣгство, метались черезъ стѣну и вопили: сѣкутъ! сѣкутъ! Государь увидѣлъ сіе общее смятеніе; измѣнился въ лицѣ, и думалъ, что Казанцы выгнали все наше войско изъ города. «Съ нимъ были» — пишетъ Курбскій — «великіе Синклиты, мужи вѣка отцевъ нашихъ, посѣдѣвшіе

111

Г. 1552. въ добродѣтеляхъ и въ ратномъ искусствѣ:» они дали совѣтъ Государю, и Государь явилъ великодушіе: взялъ Святую хоругвь и сталъ предъ Царскими воротами, чтобы удержать бѣгущихъ ([332]). Великодушіе Іоанна и Бояръ. Половина отборной двадцатитысячной дружины его сошла съ коней и ринулась въ городъ; а съ нею и вельможные старцы, рядомъ съ ихъ юными сыновьями. Сіе свѣжее, бодрое войско, въ свѣтлыхъ доспѣхахъ, въ блестящихъ шлемахъ, какъ буря нагрянуло на Татаръ: они не могли долго противиться, крѣпко сомкнулись и въ порядкѣ отступали до высокихъ каменныхъ мечетей, гдѣ всѣ ихъ Духовные, Абизы, Сеиты, Молны (Муллы) и Первосвященникъ Кульшерифъ встрѣтили Россіянъ, не съ дарами, не съ моленіемъ, но съ оружіемъ: въ остервененіи злобы устремились на вѣрную смерть, и всѣ до единаго пали подъ нашими мечами. Едигеръ съ остальными Казанцами засѣлъ въ укрѣпленномъ Дворѣ Царскомъ и сражался около часа. Россіяне отбили ворота... Тутъ юныя жены и дочери Казанцевъ, въ богатыхъ цвѣтныхъ одеждахъ, стояли вмѣстѣ на одной сторонѣ, подъ защитою своихъ прелестей; а въ другой сторонѣ отцы, братья и мужья, окруживъ Царя, еще бились усильно: наконецъ вышли, числомъ 10, 000, въ заднія ворота, къ нижней части города. Доблесть К. Курбскаго. Князь Андрей Курбскій съ двумя стами воиновъ пресѣкъ имъ дорогу; удерживалъ ихъ въ тѣсныхъ улицахъ, на крутизнахъ; затруднялъ каждый шагъ; давалъ время нашимъ разить тылъ непріятеля, и сталъ въ Збойливыхъ воротахъ, гдѣ присоединилось къ нему еще нѣсколько сотъ Россіянъ. Гонимые, тѣснимые Казанцы по трупамъ своихъ лѣзли къ стѣнѣ, взвели Едигера на башню и кричали, что хотятъ вступить въ переговоры. Ближайшій къ нимъ Воевода, Князь Дмитрій Палецкій, остановилъ сѣчу. Взятіе Казани. «Слушайте, » сказали Казанцы: «доколѣ у насъ было Царство, мы умирали за Царя и отечество. Теперь Казань ваша: отдаемъ вамъ и Царя, живаго, неуязвленнаго: Ведите его къ Іоанну; а мы идемъ на широкое поле, испить съ вами послѣднюю чашу.» Вмѣстѣ съ Едигеромъ они выдали Палецкому главнаго престарѣлаго Вельможу или Карача, именемъ Заніеша, и двухъ мамичей, или совоспитанниковъ Царскихъ ([333]); начали снова стрѣлять, прыгали со стѣны внизъ и хотѣли итти къ стану

112

Г. 1552. нашей Правой Руки; но встрѣченные сильною пальбою изъ укрѣпленій, обратились влѣво: кинули тяжелое оружіе, разулись и перешли мелкую тамъ рѣку Казанку, въ виду нашего войска, бывшаго въ крѣпости, на стѣнахъ и Дворѣ Царскомъ, за горами и стремнинами. Одни юные Князья Курбскіе, Андрей и Романъ, съ малочисленною дружиною успѣли сѣсть на коней, обскакали непріятеля, ударили на густую толпу его, врѣзались въ ея средину, топтали, кололи ([334]). Но Татаръ было еще 5000, и самыхъ храбрѣйшихъ: они стояли, ибо не страшились смерти; стиснули нашихъ Героевъ, повергнули ихъ уязвленныхъ, дымящихся кровію, за-мертво на землю, — шли безпрепятственно далѣе гладкимъ лугомъ до вязкаго болота, гдѣ конница уже не могла гнаться за ними, и спѣшили къ густому, темному лѣсу: остатокъ малый, но своимъ великодушнымъ остервененіемъ еще опасный для Россіянъ! Государь послалъ Князя Симеона Микулинскаго, Михайла Васильевича Глинскаго и Шереметева съ конною дружиною за Казанку въ объѣздъ, чтобы отрѣзать бѣгущихъ Татаръ отъ лѣса: Воеводы настигли и побили ихъ. Никто не сдался живой: спаслись немногіе, и то раненные ([335]).

Городъ былъ взятъ и пылалъ въ разныхъ мѣстахъ; сѣча престала, но кровь лилася ([336]): раздраженные воины рѣзали всѣхъ, кого находили въ мечетяхъ, въ домахъ, въ ямахъ; брали въ плѣнь женъ и дѣтей или чиновниковъ ([337]). Дворъ Царскій, улицы, стѣны, глубокіе рвы были завалены мертвыми; отъ крѣпости до Казанки, далѣе на лугахъ и въ лѣсу еще лежали тѣла и носились по рѣкѣ. Пальба умолкла; въ дыму города раздавались только удары мечей, стонъ убиваемыхъ, кликъ побѣдителей. Тогда главный Военачальникъ, Князь Михайло Воротынскій, прислалъ сказать Государю: «Радуйся, благочестивый Самодержецъ! Твоимъ мужествомъ и счастіемъ побѣда совершилась: Казань наша, Царь ея въ твоихъ рукахъ, народъ истребленъ или въ плѣну; несмѣтныя богатства собраны: что прикажешь?» Водруженіе креста у воротъ Царскихъ. Славить Всевышняго, отвѣтствовалъ Іоаннъ, воздѣлъ руки на небо, велѣлъ пѣть молебенъ подъ Святою хоругвію, и собственною рукою на семъ мѣстѣ водрузивъ Животворящій крестъ, назначилъ быть тамъ первой церкви Христіанской ([338]). Князь Палецкій представилъ

113

Г. 1552. ему Едигера: безъ всякаго гнѣва и съ видомъ кротости Іоаннъ сказалъ: «Несчастный! развѣ ты не зналъ могущества Россіи и лукавства Казанцевъ?» Едигеръ, ободренный тихостію Государя, преклонилъ колѣна, изъявлялъ раскаяніе, требовалъ милости ([339]). Іоаннъ простилъ его, и съ любовію обнялъ брата, Князя Владиміра Андреевича, Шигъ-Алея ([340]), Вельможъ; отвѣтствовалъ на ихъ усердныя поздравленія ласково и смиренно; всю славу отдавалъ Богу, имъ и воинству; послалъ Бояръ и ближнихъ людей во всѣ дружины съ хвалою и съ милостивымъ словомъ; велѣлъ очистить въ городѣ одну улицу отъ воротъ Муралеевыхъ ко Двору Царскому, и въѣхалъ въ Казань: предъ нимъ Воеводы, Дворяне и Духовникъ его съ крестомъ; за нимъ Князь Владиміръ Андреевичь и Шигъ-Алей. Въѣздъ Государевъ въ Казань. У воротъ стояло множество освобожденныхъ Россіянъ, бывшихъ плѣнниками въ Казани: увидѣвъ Государя, они пали на землю и съ радостными слезами взывали: «Избавитель! ты вывелъ насъ изъ Ада! Для насъ, бѣдныхъ, сирыхъ, не щадилъ головы своей!» Освобожденіе Россійскихъ плѣнниковъ. Государь приказалъ отвести ихъ въ станъ и питать отъ стола Царскаго; ѣхалъ сквозь ряды складенныхъ тѣлъ и плакалъ; видя трупы Казанцевъ, говорилъ: «это не Христіане, но подобные намъ люди»; видя мертвыхъ Россіянъ, молился за нихъ Всевышнему, какъ за жертву общаго спасенія ([341]). При вступленіи во дворецъ Бояре, чиновники, воины снова поздравляли Іоанна. Они съ умиленіемъ говорили другъ другу: «Гдѣ царствовало зловѣріе, упиваясь кровію Христіанъ, тамъ видимъ крестъ животворящій и Государя нашего во славѣ» ([342])! Всѣ единогласно, единодушно, въ умиленіи сердецъ, принесли благодарность Небу. Іоаннъ велѣлъ тушить огонь въ городѣ, и всю добычу, всѣ богатства Казанскія, всѣхъ плѣнниковъ, кромѣ одного Едигера, отдалъ воинству; взялъ только утварь Царскую, вѣнецъ, жезлъ, знамя Державное и пушки, сказавъ: «моя корысть есть спокойствіе и честь Россіи» ([343])! Онъ возвратился въ станъ; хотѣлъ видѣть войско, и вышелъ къ полкамъ съ лицемъ свѣтлымъ. Они еще дымились кровію невѣрныхъ и своею; многіе витязи, по словамъ Лѣтописца, сіяли ранами драгоцѣннѣйшими алмазовъ ([344]). Іоаннъ сталъ предъ войскомъ и громко произнесъ рѣчь, исполненную

114

Г. 1552. Рѣчь Іоанна къ войску. любви и милости. «Воины мужественные!» говорилъ онъ: «Бояре, Воеводы, чиновники! въ сей знаменитый день страдая за имя Божіе, за Вѣру, отечество и Царя, вы пріобрѣли славу неслыханную въ наше время. Никто не оказывалъ такой храбрости; никто не одерживалъ такой побѣды! Вы новые Македоняне, достойные потомки витязей, которые съ Великимъ Княземъ Димитріемъ сокрушили Мамая! Чѣмъ могу воздать вамъ?... Любезнѣйшіе сыны Россіи, тамъ, на полѣ чести, лежащіе! вы уже сіяете въ вѣнцахъ Небесныхъ вмѣстѣ съ первыми Мучениками Христіанства. Се дѣло Божіе: наше есть славить васъ во вѣки вѣковъ, вписать имена ваши на хартіи священной для поминовенія въ Соборной Апостольской Церкви. А вы, своею кровію обагренные, но еще живые для нашей любви и признательности! всѣ храбрые, коихъ вижу предъ собою! внимайте и вѣрьте моему обѣту любить и жаловать васъ до конца дней моихъ... Теперь успокойтесь, побѣдители!» Войско отвѣтствовало радостными кликами. Іоаннъ посѣтилъ, утѣшилъ раненыхъ; немедленно отправилъ шурина своего, Данила Романовича, въ Москву съ счастливою вѣстію къ супругѣ, къ Митрополиту, къ Князю Юрію; сѣлъ обѣдать съ Боярами, и далъ пиръ воинамъ ([345]). Пиръ въ стане. Сей великолѣпный праздникъ отечества украшался воспоминаніемъ минувшихъ золъ, чувствомъ настоящей славы и надеждою будущаго благоденствія.

Въ тотъ же день Іоаннъ послалъ жалованныя грамоты во всѣ окрестныя мѣста, объявляя жителямъ миръ и безопасность. «Идите къ намъ — писалъ онъ — безъ ужаса и боязни. Прошедшее забываю, ибо злодѣйство уже наказано. Подданство Арской области и Луговой Черемисы. Платите мнѣ, что вы платили Царямъ Казанскимъ.» Устрашенные бѣдствіемъ ихъ столицы, они разсѣялись по лѣсамъ: успокоенные милостивымъ словомъ Іоанновымъ, возвратились въ домы. Сперва жители Арскіе, а послѣ вся Луговая Черемиса прислали старѣйшинъ въ станъ къ Государю и дали клятву вѣрности ([346]).

3 Октября погребали мертвыхъ и совершенно очистили городъ. Торжественное вступленіе въ Казань. На другой день Іоаннъ съ Духовенствомъ, Синклитомъ и воинствомъ торжественно вступилъ въ Казань; избралъ мѣсто, заложилъ Каѳедральную церковь Благовѣщенія, обошелъ городъ со крестами, и посвятилъ его Богу истинному ([347]). Іереи

115

Г. 1552. кропили улицы, стѣны Святою водою, моля Вседержителя, да благословитъ сію новую твердыню Православія, да цвѣтетъ въ ней здравіе и доблесть, да будетъ вовѣки неприступною для враговъ, вовѣки неотъемлемою собственностію и честію Россіи!... Осмотрѣвъ всю Казань; назначивъ, гдѣ быть храмамъ, и приказавъ немедленно возобновить разрушенныя укрѣпленія, стѣны, башни, Государь съ Вельможами поѣхалъ во дворецъ, на коемъ развѣвалось знамя Христіанское.

Такъ пало къ ногамъ Іоанновымъ одно изъ знаменитыхъ Царствъ, основанныхъ Чингисовыми Моголами въ предѣлахъ нынѣшней Россіи. Возникнувъ на развалинахъ Болгаріи, и поглотивъ ея бѣдные остатки, Казань имѣла и хищный, воинственный духъ Моголовъ, и торговый, заимствованный ею отъ древнихъ жителей сей страны ([348]), гдѣ издавна съѣзжались купцы Арменскіе, Хивинскіе, Персидскіе (и гдѣ онъ донынѣ сохранился: донынѣ Казанскіе Татары, потомки Золотой Орды и Болгаровъ, имѣютъ купеческія связи съ Востокомъ). Около 115 лѣтъ Казанцы намъ и мы имъ неутомимо враждовали, отъ перваго ихъ Царя, Махмета, у коего прадѣдъ Іоанновъ былъ плѣнникомъ, до Едигера, взятаго въ плѣнъ Іоанномъ, котораго дѣдъ уже именовался Государемъ Боларскимъ, уже считалъ Казань нашею областію, но при концѣ жизни своей видѣлъ ея страшный бунтъ и не могъ отмстить за кровь Россіянъ, тамъ проліянную ([349]). Новые мирные договоры служили поводомъ къ новымъ измѣнамъ, и всякая была ужасомъ для Восточной Россіи, гдѣ, на всей длинной чертѣ отъ Нижняго Новагорода до Перми, люди вѣчно береглися какъ на отводной странѣ. Самая месть стоила намъ дорого, и самые счастливые походы иногда заключались истребленіемъ войска и коней отъ болѣзней, отъ трудностей пути въ мѣстахъ дикихъ, населенныхъ народами свирѣпыми. Однимъ словомъ, вопросъ: надлежало ли покорить Казань? соединялся съ другимъ: надлежало ли безопасностію и спокойствіемъ утвердить бытіе Россіи? Чувство государственнаго блага, усиленное ревностію Вѣры, проводило въ побѣдителяхъ общій, живѣйшій восторгъ, и Лѣтописцы говорятъ о семъ завоеваніи съ жаромъ Стихотворцевъ, призывая современниковъ и потомство къ великому зрѣлищу Казани,

116

Г. 1552. Зрѣлище Казани. обновляемой во имя Христа Спасителя, осѣняемой хоругвями, украшаемой церквами Православія, оживленной (послѣ ужасовъ кровопролитія, послѣ безмолвія смерти) присутствіемъ многочисленнаго, радостнаго войска, среди свѣжихъ трофеевъ, но уже въ глубокой мирной тишинѣ ликующаго на стогнахъ, площадяхъ, въ садахъ, и юнаго Царя сидящаго на славно-завоеванномъ престолѣ, въ блестящемъ кругу Вельможъ и Полководцевъ, у коихъ была только одна мысль, одно чувство: мы заслужили благодарность отечества! — Лѣтописцы сказываютъ, что небо благопріятствовало торжеству побѣды; что время стояло ясное, теплое, и Россіяне, осаждавъ Казань въ мрачную, дождливую осень, вступили въ нее какъ бы весною.

6 Октября Духовникъ Государевъ съ Іереями Свіяжскими освятилъ храмъ Благовѣщенія ([350]). Учрежденіе Правительства. Въ слѣдующіе дни Іоаннъ занимался учрежденіемъ Правительства въ городѣ и въ областяхъ; объявилъ Князя Александра Горбатаго Шуйскаго Казанскимъ Намѣстникомъ, а Князя Василія Серебрянаго его товарищемъ; далъ имъ писменное наставленіе, 1500 Дѣтей Боярскихъ, 3000 Стрѣльцовъ со многими Козаками, и 11 Октября изготовился къ отъѣзду, хотя благоразумные Вельможи совѣтовали ему остаться тамъ до весны со всѣмъ войскомъ, чтобы довершить покореніе земли, гдѣ обитало пять народовъ ([351]): Совѣтъ Вельможъ. Мордва, Чуваши, Вотяки (въ Арской области). Черемисы и Башкирцы (вверхъ по Камѣ). Еще многіе изъ ихъ Улусовъ не признавали нашей власти; къ нимъ ушли нѣкоторые изъ злѣйшихъ Казанцевъ, и легко было предузнать опасныя того слѣдствія. Въ станѣ и въ Свіяжскѣ находилось довольно запасовъ для прокормленія войска. Но Іоаннъ, нетерпѣливо желая видѣть супругу и явить себя Москвѣ во славѣ, отвергнулъ совѣтъ мудрѣйшихъ, чтобы исполнить волю сердца, одобряемую братьями Царицы ([352]) и другими сановниками, которые также хотѣли скорѣе отдохнуть на лаврахъ. Возвратный путь Государя въ Москву. Отпѣвъ молебенъ въ церкви Благовѣщенія и поручивъ храненіе новой страны своей Іисусу, Дѣвѣ Маріи, Россійскимъ Угодникамъ Божіимъ, Царь выѣхалъ изъ Казани, ночевалъ на берегу Волги, противъ Гостинаго острова, и 12 Октября съ Княземъ Владиміромъ Андреевичемъ, съ Боярами и съ пѣхотными дружинами отплылъ въ ладіяхъ

117

Г. 1552. къ Свіяжску. Князь Михайло Воротынскій повелъ конницу берегомъ къ Василю городу, путемъ уже безопаснымъ, хотя и труднымъ ([353]).

Пробывъ только одинъ день въ Свіяжскѣ, и назначивъ Князя Петра Шуйскаго Правителемъ сей области, Іоаннъ 14 Октября подъ Вязовыми горами сѣлъ на суда. Въ Нижнемъ, на берегу Волги, встрѣтили его всѣ граждане со крестами, и преклонивъ колѣна, обливались слезами благодарности за вѣчное избавленіе ихъ отъ ужасныхъ набѣговъ Казанскихъ; славили побѣдителя, громогласно, съ душевнымъ восхищеніемъ, такъ, что сей благодарный плачь, заглушая пѣніе Священниковъ, принудилъ ихъ умолкнуть ([354]). Тутъ же Послы отъ Царицы, Князя Юрія, Митрополита, здравствовали Государю на Богомъ данной ему отчинѣ, Царствѣ Казанскомъ ([355]). Собравъ въ Нижнемъ все воинство; снова изъявивъ признательность своимъ усерднымъ сподвижникамъ; сказавъ, что разстается съ ними до перваго случая обнажить со славою мечь за отечество, онъ уволилъ ихъ въ домы; самъ поѣхалъ сухимъ путемъ черезъ Балахну въ Владиміръ, и въ Судогдѣ встрѣтилъ Боярина, Василія Юрьевича Траханіота, который скакалъ къ нему отъ Анастасіи съ вѣстію о рожденіи сына, Царевича Димитрія. Рожденіе Царевича. Государь въ радости спрыгнулъ съ коня, обнялъ, цѣловалъ Траханіота; благодарилъ Небо, плакалъ, и не зная, какъ наградить счастливаго вѣстника, отдалъ ему съ плеча одежду Царскую и коня изъ-подъ себя ([356]). Іоаннъ имѣлъ уже двухъ дочерей, Анну и Марію, изъ коихъ первая скончалась одиннадцати мѣсяцевъ ([357]): рожденіе наслѣдника было тайнымъ желаніемъ его сердца. Онъ послалъ шурина, Никиту Романовича, къ Анастасіи съ нѣжными привѣтствіями; останавливался въ Владимірѣ, въ Суздалѣ, единственно для того, чтобы молиться въ храмахъ, изъявлять чувствительность къ любви жителей, отовсюду стекавшихся видѣть лице его, свѣтлое радостію ([358]); заѣхалъ въ славную Троицкую Обитель Св. Сергія, знаменовался у гроба его, вкусилъ хлѣба съ Иноками, Встреча Іоанна. и 28 Октября ночевалъ въ селѣ Тайнинскомъ, гдѣ ждали его братъ, Князь Юрій, и нѣкоторые Бояре съ поздравленіемъ; а на другой день, рано, приближаясь къ любезной ему столицѣ, увидѣлъ на берегу Яузы ([359]) безчисленное множество

118

Г. 1552. народа, такъ, что на пространствѣ шести верстъ, отъ рѣки до посада, оставался только самый тѣсный путь для Государя и дружины его. Сею улицею, между тысячами Московскихъ гражданъ, ѣхалъ Іоаннъ, кланяясь на обѣ стороны; а народъ, цѣлуя ноги, руки его, восклицалъ непрестанно: «многая лѣта Царю благочестивому, побѣдителю варваровъ, избавителю Христіанъ!» Тамъ, гдѣ жители Московскіе приняли нѣкогда Владимірскій образъ Богоматери, несущій спасеніе граду въ нашествіе Тамерлана — гдѣ нынѣ монастырь Срѣтенскій — тамъ Митрополитъ, Епископы, Духовенство съ сею иконою, старцы Бояре, Князь Михайло Ивановичь Булгаковъ ([360]), Иванъ Григорьевичь Морозовъ, слуги отца и дѣда его, со всѣми чиноначальниками стояли подъ церковными хоругвями ([361]). Рѣчь Государева къ Духовенству. Іоаннъ сошелъ съ коня, приложился къ Образу, и благословенный Святителями, сказалъ: «Соборъ Духовенства Православнаго! Отче Митрополитъ и Владыки! я молилъ васъ быть ревностными ходатаями предъ Всевышнимъ за Царя и Царство, да отпустятся мнѣ грѣхи юности, да устрою землю, да буду щитомъ ея въ нашествія варваровъ; совѣтовался съ вами о Казанскихъ измѣнахъ, о средствахъ прекратить оныя, погасить огнь въ нашихъ селахъ, унять текущую кровь Россіянъ, снять цѣпи съ Христіанскихъ плѣнниковъ, вывести ихъ изъ темницы, возвратить отечеству и Церкви. Дѣдъ мой, отецъ, и мы посылали Воеводъ, но безъ успѣха. Наконецъ, исполняя совѣтъ вашъ, я самъ выступилъ въ поле. Тогда явился другой непріятель, Ханъ Крымскій, въ предѣлахъ Россіи, чтобы въ наше отсутствіе истребить Христіанство. Вспомнивъ слово Евангельское: бдите и молитеся, да не внидете въ напасть! вы, достойные Святители Церкви, молились — и Богъ услышалъ васъ, и помогъ намъ — и Ханъ, гонимый единственно гнѣвомъ Небеснымъ, бѣжалъ малодушно!.. Ободренные явнымъ дѣйствіемъ вашей молитвы, мы подвиглись на Казань, благополучно достигли цѣли, и милостію Божіею, мужествомъ Князя Владиміра Андреевича, нашихъ Бояръ, Воеводъ и всего воинства, сей градъ многолюдный палъ предъ нами: судомъ Господнимъ въ единый часъ изгибли невѣрные безъ вѣсти, Царь ихъ взятъ въ плѣнъ, исчезла прелесть Магометова, на ея мѣстѣ водруженъ святый крестъ;

119

Г. 1552. области Арская и Луговая платятъ дань Россіи; Воеводы Московскіе управляютъ землею; а мы, во здравіи и веселіи, пришли сюда къ образу Богоматери, къ мощамъ великихъ Угодниковъ, къ вашей Святынѣ, въ свою любезную отчизну — и за сіе Небесное благодѣяніе, вами испрошенное, тебѣ, отцу своему, и всему Освященному Собору, мы съ Княземъ Владиміромъ Андреевичемъ и со всѣмъ воинствомъ въ умиленіи сердца кланяемся» ([362]). Тутъ Государь, Князь Владиміръ и вся дружина воинская поклонились до земли. Іоаннъ продолжалъ: «Молю васъ и нынѣ, да ревностнымъ ходатайствомъ у престола Божія и мудрыми своими наставленіями способствуете мнѣ утвердить законъ, правду, благіе нравы внутри Государства; да цвѣтетъ отечество подъ сѣнію мира въ добродѣтели; да цвѣтетъ въ немъ Христіанство; да познаютъ Бога истиннаго невѣрные, новые подданные Россіи, и вмѣстѣ съ нами да славятъ Святую Троицу во вѣки вѣковъ. Аминь!»

Отвѣтъ Митрополитовъ. Митрополитъ отвѣтствовалъ: «Царю благочестивый! мы, твои богомольцы, удивленные избыткомъ Небесной къ намъ милости, что речемъ предъ Господомъ? развѣ токмо воскликнемъ: дивенъ Богъ творяй чудеса!.. Какая побѣда! какая слава для тебя и для всѣхъ твоихъ свѣтлыхъ сподвижниковъ. Что мы были? и что нынѣ? Вѣроломные, лютые Казанцы ужасали Россію, жадно пили кровь Христіанъ, увлекали ихъ въ неволю, оскверняли, разоряли святыя церкви. Терзаемый бѣдствіемъ отечества, ты, Царь великодушный, возложивъ неуклонную надежду на Бога Вседержителя, произнесъ обѣтъ спасти насъ; ополчился съ вѣрою; шелъ на труды и на смерть; страдалъ до крови; предалъ свою душу и тѣло за Церковь, за отечество — и благодать Небесная возсіяла на тебѣ, якоже на древнихъ Царяхъ, угодныхъ Господу: на Константинѣ Великомъ, Св. Владимірѣ, Димитріи Донскомъ, Александрѣ Невскомъ. Ты сравнялся съ ними — и кто превзошелъ тебя? Сей царствующій градъ Казанскій, гдѣ гнѣздился змій какъ въ глубокой норѣ своей, уязвляя, поядая насъ — сей градъ, столь знаменитый и столь ужасный, лежитъ бездушный у ногъ твоихъ; ты растопталъ главу змія, освободилъ тысячи Христіанъ плѣненныхъ, знаменіями истинной Вѣры освятилъ скверну Магометову — навѣки, навѣки успокоилъ

120

Г. 1552. Россію! Се дѣло Божіе, но чрезъ тебя совершенное! ибо ты помнилъ слово Евангельское: рабе благій! въ малѣ былъ еси вѣренъ: надъ многими тя поставлю! Веселися, о Царь любезный Богу и отечеству! Даровавъ побѣду, Всевышній даровалъ тебѣ и вожделѣннаго, первороднаго сына! Живи и здравствуй съ добродѣтельною Царицею Анастасіею, съ юнымъ Царевичемъ Димитріемъ, съ своими братьями, Боярами и со всѣмъ православнымъ воинствомъ въ богоспасаемомъ царствующемъ градѣ Москвѣ и на всѣхъ своихъ Царствахъ, въ сей годъ и въ предыдущія многія, многія лѣта. А мы тебѣ, Государю благочестивому, за твои труды и подвиги великіе со всѣми Святителями, со всѣми православными Христіанами кланяемся.» Митрополитъ, Духовенство, сановники и народъ пали ницъ предъ Іоанномъ; слезы текли изъ глазъ; благословенія раздавались, долго и непрерывно.

Тутъ Государь снялъ съ себя воинскую одежду, возложилъ на плеча порфиру, на выю и на перси крестъ Животворящій, на главу вѣнецъ Мономаховъ, и пошелъ за святыми иконами въ Кремль; слушалъ молебенъ въ храмѣ Успенія; съ любовію и благодарностію поклонился мощамъ Россійскихъ Угодниковъ Божіихъ, гробамъ своихъ предковъ; обходилъ всѣ храмы знаменитые, и спѣшилъ наконецъ во дворецъ. Царица еще не могла встрѣтить его: лежала на постелѣ; но увидѣвъ супруга, забыла слабость и болѣзнь: въ восторгѣ упала къ ногамъ Державнаго Героя, который, обнимая Анастасію и сына, вкусилъ тогда всю полноту счастія, даннаго въ удѣлъ человѣчеству.

Москва и Россія были въ неописанномъ волненіи радости. Вездѣ въ отверстыхъ храмахъ благодарили Небо и Царя; отовсюду спѣшили усердные подданные видѣть лице Іоанна; говорили единственно о великомъ дѣлѣ его, о преодолѣнныхъ трудностяхъ похода, усиліяхъ, хитростяхъ осады; о злобномъ ожесточеніи Казанцевъ, о блистательномъ мужествѣ Россіянъ, и возвышались сердцемъ, повторяя: «мы завоевали Царство! что скажутъ въ свѣтѣ» ([363])?

Нѣсколько дней посвятивъ счастію семейственному, Іоаннъ, Ноября 8, далъ торжественный обѣдъ, въ Большой Грановитой палатѣ, Митрополиту, Епископамъ, Архимандритамъ, Игуменамъ, Князьямъ Юрію Василіевичу и Владиміру

121

Г. 1552. Царь во дворцѣ и дары Іоанновы. Андреевичу, всѣмъ Боярамъ, всѣмъ Воеводамъ, которые мужествовали подъ Казанью. «Никогда, говорятъ Лѣтописцы, не видали мы такого великолѣпія, празднества, веселія во дворцѣ Московскомъ, ни такой щедрости.» Іоаннъ дарилъ всѣхъ, отъ Митрополита до простаго воина, ознаменованная или славною раною, или замѣченнаго въ спискѣ храбрыхъ; Князя Владиміра Андреевича жаловалъ шубами, златыми Фряжскими кубками и ковшами; Бояръ, Воеводъ, Дворянъ, Дѣтей Боярскихъ и всѣхъ воиновъ по достоянію одеждами съ своего плеча, бархатами, соболями, кубками, конями, доспѣхами или деньгами; три дни пировалъ съ своими знаменитѣйшими подданными, и три дни сыпалъ дары, коихъ по счету, сдѣланному въ казначействѣ, вышло на сорокъ-восемь тысячь рублей (около милліона нынѣшнихъ), кромѣ богатыхъ отчинъ и помѣстьевъ, разданныхъ тогда воинскимъ и Придворнымъ чиновникамъ ([364]).

122

Г. 1552. Чтобы ознаменовать взятіе Казани достойнымъ памятникомъ для будущихъ столѣтій, Государь заложилъ великолѣпный храмъ Покрова Богоматери, у воротъ Флоровскихъ или Спасскихъ, о девяти куполахъ: онъ есть донынѣ лучшее произведеніе такъ называемой Готической Архитектуры въ нашей древней столицѣ ([365]).

Сей Монархъ, озаренный славою, до восторга любимый отечествомъ, завоеватель враждебнаго Царства, умиритель своего, великодушный во всѣхъ чувствахъ, во всѣхъ намѣреніяхъ, мудрый Правитель, Законодатель, имѣлъ только 22 года отъ рожденія: явленіе рѣдкое въ Исторіи Государствъ! Казалось, что Богъ хотѣлъ въ Іоаннѣ удивить Россію и человѣчество примѣромъ какого-то совершенства, великости и счастія на тронѣ... Но здѣсь восходитъ первое облако надъ лучезарною главою юнаго Вѣнценосца.



Н.М. Карамзин. История государства Российского. Том 8. [Текст] // Карамзин Н.М. История государства Российского. Том 8. [Текст] // Карамзин Н.М. История государства Российского. М.: Книга, 1988. Кн. 2, т. 8, с. 1–188 (4—я паг.). (Репринтное воспроизведение издания 1842–1844 годов).
© Электронная публикация — РВБ, 2004—2024. Версия 3.0 от от 31 октября 2022 г.