ГЛАВА VII.
ПРОДОЛЖЕНІЕ ЦАРСТВОВАНІЯ ІОАННА ГРОЗНАГО.

Г. 1582—1584.

Война и перемиріе съ Швеціею. Дѣла Литовскія. Бунтъ Черемисскій. Сношенія съ разными Державами и въ особенности съ Англіею. Намѣреніе Іоанново жениться на Англичанкѣ. Описаніе невѣсты. Посольство въ Лондонъ. Посолъ Елисаветинъ. Болѣзнь и кончина Іоаннова. Любовь Россіянъ къ Самодержавію. Сравненіе Іоанна съ другими мучителями. Польза Исторіи. Смѣсь добра и зла въ Іоаннѣ. Іоаннъ образователь государственный и Законодавецъ. Приказы. Дьяки, Приказные люди. Думные Дворяне. Дворяне Сверстные и Младшіе. Князья Служилые. Стольники. Ратныя учрежденія. Законы. Цѣна рубля. Церковныя учрежденія. Достопамятный обрядъ церковный. Строеніе городовъ. Состояніе Москвы. Торговля. Роскошь и пышность. Слава Іоаннова.

Г. 1582. Война и перемиріе съ Швеціею. Великими пожертвованіями обезоруживъ Баторія, а Хана, менѣе страшнаго, но всегда опаснаго, удовольствовавъ ничтожными дарами, Іоаннъ могъ свободно наступить на Шведовъ, оставленныхъ союзникомъ; желалъ, надѣялся смирить хотя сего дерзкаго непріятеля и тѣмъ возвысить честь своего оружія въ глазахъ Европы. Успѣхъ казался несомнительнымъ, легкимъ. Баторій не только предалъ Шведскаго Короля мести Іоанновой, но еще и самъ угрожалъ ему войною за Эстонію: требуя сей области, онъ велѣлъ сказать Королю: «Ты воспользовался моими успѣхами и присвоилъ себѣ Нарву съ другими городами Нѣмецкими, собственность Польши;» а Король отвѣтствовалъ: «Что пріобрѣтено кровію нашихъ, то наше. Я былъ въ полѣ, еще не видя знаменъ твоихъ. Вспомни, что вся Европа трепетала нѣкогда имени Готѳовъ, коихъ мы изслѣдовали и силу и мужество: не боимся меча ни Русскаго, ни Седмиградскаго» (^[726]). Сія гордость, если и великодушная, могла имѣть гибельныя слѣдствія для Швеціи слабой, еще волнуемой изувѣрствомъ ея Вѣнценосца, ревностію его къ Латинству и ссорою съ братомъ, Герцогомъ Карломъ. Съ одной стороны пылкій Баторій, сказавъ: «возьму, чего требую, » готовился итти на Шведовъ; съ другой Іоанновы Воеводы, Князья Михайло Г. 1582. Катыревъ-Ростовскій, Тюменскій, Хворостининъ, Меркурій Щербатой, выступивъ изъ Новагорода, шли къ Нарвѣ, Ямѣ и за Неву въ Финляндію (^[727]): встрѣтили непріятеля въ Вотской Пятинѣ, въ селѣ Лялицахъ, и разбили его на голову. Іоаннъ прислалъ имъ золотыя медали, отличивъ истиннаго виновника сей побѣды, Князя Дмитрія Хворостинина, одного изъ Псковскихъ Героевъ, который смялъ Шведовъ ударомъ своей передовой дружины. Второе дѣло, не менѣе важное и для насъ счастливое, было на берегахъ Невы. Слѣдуя совѣту измѣнника, Аѳанасія Бѣльскаго, Генералъ де-ла-Гарди неожиданно устремился къ Нотебургу или Орѣшку, чтобы взять его смѣлымъ приступомъ. Тамъ начальствовали Воеводы Князь Василій Ростовскій, Судаковъ, Хвостовъ: они бились неустрашимо; рѣзали, топили Шведовъ въ Невѣ; а Князь Андрей Шуйскій спѣшилъ съ конными дружинами изъ Новагорода для спасенія сей важной крѣпости. Надменный де-ла-Гарди бѣжалъ.

Но Судьба помогла Швеціи. Герой Баторій, сильный въ битвахъ, увидѣлъ слабость свою на Сеймѣ, гдѣ неблагодарные, своевольные Паны, отвергнувъ всѣ его предложенія, внушенныя ему истинною любовію къ ихъ отечеству, сказали рѣшительно: «не хотимъ войны, ни съ Крымомъ, ни съ Шведами;

не даемъ ни людей, ни денегъ!» Ты Король, если вѣрно исполняешь уставы Королевства, примолвилъ одинъ изъ нихъ, Яковъ Нѣмековскій: иначе ты Баторій, а я Нѣмековскій (^[728]). Іоаннъ же, къ радостному изумленію Шведовъ, вдругъ остановивъ всѣ движенія нашихъ войскъ, предложилъ де-ла-Гардію миръ: Князь Лобановъ и Дворянинъ Татищевъ съѣхались съ нимъ въ Шелонской Пятинѣ, на рѣкѣ Плюсѣ, и 26 Мая (1583) заключили перемиріе, сперва на два мѣсяца, а послѣ на три года, оставивъ Яму, Иванъ-городъ, Копорье, въ рукахъ Шведовъ (^[729])! ... Г. 1583. Сія неожидаемая уступчивость изъясняется слѣдующими обстоятельствами:

Дѣла Литовскія. Вопервыхъ, миръ съ Литвою казался не весьма надежнымъ (^[730]). Послы Баторіевы, находясь въ Москвѣ для утвержденія договора, объявили новыя требованія: хотѣли, чтобы Іоаннъ нигдѣ не писался въ титулѣ Ливонскимъ и призналъ всю Эстонію законнымъ Стефановымъ владѣніемъ. Бояре только отчасти удовлетворили сему требованію, давъ имъ грамоту съ обязательствомъ не воевать Эстоніи въ теченіе десяти лѣтъ. Іоаннъ присягнулъ, Баторій также, исполнять честно всѣ условія; но Литовскіе Воеводы силою занимали мѣста въ Уѣздахъ Торопецкомъ, Луцкомъ, Велижскомъ; не хотѣли опредѣлить ясныхъ границъ между обѣими Державами; обижали, безчестили нашихъ сановниковъ; затрудняли обѣщанный размѣнъ плѣнниковъ: взяли за Ѳедора Шереметева 20 тысячь золотыхъ, или около 7000 рублей, и 280 соболей, за Князя Татева 4114, за Князя Хворостинина 3228, за Черемисинова 4457 рублей (^[731]), но другихъ держали въ неволѣ. Стефанъ, въ ласковымъ сношеніяхъ съ Царемъ, то находилъ жалобы его справедливыми, обязываясь немедленно унять дерзость Литовскихъ чиновниковъ, то винилъ Россіянъ, оправдывая своихъ, и принудилъ Іоанна послать на границу (въ Сентябрѣ 1583 года) 2000 Дѣтей Боярскихъ и Стрѣльцовъ, чтобы защитить ея жителей отъ дальнѣйшихъ утѣсненій Витебскаго Воеводы Паца, который основалъ новую крѣпость на землѣ Россійской. Однимъ словомъ, не смотря на всю малодушную терпѣливость Іоаннову, непріятельскія дѣйствія съ сей стороны легко могли возобновиться.

Вовторыхъ, общій бунтъ незапно вспыхнулъ въ землѣ Луговыхъ

Г. 1583. Бунтъ Черемисскій. Черемисовъ, столь опасный и жестокій, что Казанскіе Воеводы никакъ не могли усмирить его. Встревоженный Государь (въ Октябрѣ 1582 года) послалъ къ нимъ войско съ Княземъ Елецкимъ; свѣдавъ же, что бунтъ не утихаетъ, велѣлъ итти туда изъ Мурома знатнѣйшимъ Полководцамъ, Князьямъ Ивану Михайловичу Воротынскому и мужественному Дмитрію Хворостинину (^[732]). Новыя вѣсти еще болѣе устрашили Москву: узнали, что Ханъ Магметъ-Гирей, вопреки мирной грамотѣ, сносится съ Черемисскими мятежниками и готовъ устремиться на Россію; что Ногаи, дотолѣ вѣрные, имъ и Сибирскимъ Царемъ возбуждаемые, грабятъ въ Камскихъ предѣлахъ. Надлежало вдругъ дѣйствовать всѣми силами: отрядили войско къ Камѣ другое подъ начальствомъ Князей, Ѳедора Мстиславскаго, Курлятева, Шуйскихъ, заняло берега Оки; третіе плыло на судахъ Волгою къ Свіяжску. Ханъ не дерзнулъ вступить въ Россію; но бунтъ Черемисскій продолжался до конца Іоанновой жизни съ остервененіемь удивительнымъ: не имѣя ни силъ, ни искусства для стройныхъ битвъ въ полѣ, сіи дикари свирѣпые, озлобленные, вѣроятно, жестокостію Царскихъ чиновниковъ, рѣзались съ Московскими воинами на пеплѣ жилищъ своихъ, въ лѣсахъ и въ вертепахъ, лѣтомъ и зимою; хотѣли независимости или смерти. Для стѣсненія мятежниковъ Воевода, Князь Туренинъ, основалъ тогда крѣпость Козмодемьянскъ.

Такимъ образомъ, купивъ дорогою цѣною перемиріе съ Литвою, чтобы потоптать Швецію, но, вмѣсто успѣховъ важныхъ, имѣвъ стыдъ безмолвно уступить ей и города Эстонскіе и самую древнюю собственность Россіи — снова опасаясь и Баторія и Хана — наконецъ видя кровопролитный мятежъ въ восточныхъ предѣлахъ своей Державы, Іоаннъ, какъ увѣряютъ, изъявлялъ наружное спокойствіе; по крайней мѣрѣ не терялъ бодрости въ дѣлахъ государственныхъ, внутреннихъ и внѣшнихъ; жилъ въ Москвѣ, уже оставивъ злосчастную Александровскую Слободу, гдѣ, для его воображенія, обитала кровавая тѣнь убитаго имъ сына; Сношенія съ разными Державами, и въ особенности съ Англіею. присутствовалъ въ Думѣ Боярской; угощалъ Пословъ Шаха Персидскаго, Султанова, Бухарскихъ, Хивинскихъ, находясь въ тѣсномъ дружествѣ съ преемникомъ Тамасовымъ, Годабендомъ, какъ съ непріятелемъ

Г. 1583. опасной для насъ Оттоманской Имперіи, (^[733]) — Султану изъявляя учтивость, но ни слова не говоря ему ни о войнѣ, ни о мирѣ: дозволяя только его купцамъ ѣздить въ Москву, и на Азіатскія парчи вымѣнивать соболей — съ Царями Державъ Каспійскихъ также имѣя единственно дѣла торговыя. Но всего любопытнѣе были тогда сношенія Двора Московскаго съ Лондонскимъ.

Торговля Англичанъ съ 1572 года снова цвѣла въ Россіи: они снова хвалились милостію Царскою, вездѣ находили управу, защиту, вспоможеніе, къ досадѣ купцевъ Нидерландскихъ и Нѣмецкихъ, которые своими происками и навѣтами хотѣли вредить имъ въ мысляхъ Іоанновыхъ, не жалѣя денегъ въ Москвѣ, подкупая Дьяковъ и Царедворцевъ. Елисавета также не внимала представленіямъ Державъ Сѣверныхъ о вредѣ сей торговли для Европы, угрожаемой властолюбіемъ Россіянъ, и свѣдавъ, что Король Датскій требуетъ пошлинъ съ Англійскихъ мореходцевъ на пути ихъ къ берегамъ нашей Лапландіи, писала о томъ (въ 1581 году) къ Іоанну. «Знаю, отвѣтствовалъ Царь, что вѣроломный Фридерикъ Датскій, желая лишить Россію сообщенія съ Европейскими Государствами, вступается нынѣ въ Колу и Печенгу, древнюю собственность моего отечества: уничтожимъ его замыслы; очисти море и путь къ Двинѣ военными кораблями; а я велѣлъ ратнымъ своимъ дружинамъ занять пристани Сѣвернаго Океана для охраненія твоихъ гостей отъ насилія Датчанъ» (^[734]). Но Фридерикъ, объявивъ требованія несправедливыя, замолчалъ, не думая воевать съ Россіею въ дикихъ пустыняхъ Лапландскихъ, и боясь оскорбить Англію, уже сильную флотами.

Одобряемый умомъ государственнымъ, искренній союзъ сихъ двухъ Державъ основывался и на личномъ дружествѣ Іоанновомъ къ Королевѣ, питаемомъ разсказами Англійскихъ Купцевъ въ Москвѣ о великихъ свойствахъ и дѣлахъ Елисаветы, объ ея красотѣ и любезности, о добромъ расположеніи и любви къ Царю; писали даже, что онъ мыслилъ жениться на сей пятидесятилѣтней красавицѣ (^[735]): сказаніе, коего истина не подтверждается историческими современными свидѣтельствами; но Іоаннъ, въ шестый или въ седьмый разъ женатый, въ самый первый годъ сего несчастнаго брака, уже зная беременность

Г. 1583. Намѣреніе Іоанново жениться на Англичанкѣ. Маріи, дѣйствительно искалъ себѣ знатной невѣсты въ Англіи, чтобы еще болѣе укрѣпить дружественную связь съ Елисаветою!... Предложимъ обстоятельства дѣла, столь любопытнаго, съ нѣкоторою подробностію.

Приславъ въ Москву Лейбъ-Медика, Роберта Якоби, Королева (лѣтомъ въ 1581 году) писала къ Царю: «Мужа искуснѣйшаго въ цѣленіи болѣзней уступаю тебѣ, моему брату кровному, не для того, чтобы онъ былъ ненуженъ мнѣ, но для того, что тебѣ нуженъ. Можешь смѣло ввѣрить ему свое здравіе. Посылаю съ нимъ, въ угодность твою, Аптекарей и цырюльниковъ, волею и неволею, хотя мы сами имѣемъ недостатокъ въ такихъ людяхъ» (^[736]). Бесѣдуя съ Робертомъ, Іоаннъ спросилъ у него, есть ли въ Англіи невѣсты, вдовы или дѣвицы, достойныя руки Вѣнценосца? «Знаю одну, » сказалъ Медикъ: «Марію Гастингсъ, тридцатилѣтнюю дочь Владѣтельнаго Князя, Графа Гонтингдонскаго, племянницу Королевину по матери.» Вѣроятно, что Робертъ, угадавъ намѣреніе Іоанново, благопріятное для выгодъ Англіи, плѣнилъ его воображеніе описаніемъ необыкновенныхъ достоинствъ невѣсты: по крайней мѣрѣ Царь немедленно отправилъ Дворянина Писемскаго въ Лондонъ съ слѣдующимъ наставленіемъ: Посольство въ Лондонъ. «1) Условиться о тѣсномъ государственномъ союзѣ между Англіею и Россіею. 2) Быть наединѣ у Королевы, и за тайну открыть ей мысль Государеву въ разсужденіи женитьбы, если Марія Гастингсъ имѣетъ качества нужныя для Царской невѣсты: для чего требовать свиданія съ нею и живописнаго образа ея (на дскѣ или бумагѣ). 3) Замѣтить, высока ли она, дородна ли, бѣла ли, и какихъ лѣтъ? 4) Узнать сродство ея съ Королевою и санъ отца; имѣетъ ли братьевъ, сестеръ? Развѣдать объ ней все, что можно. Буде Королева скажетъ, что у Государя есть супруга, то отвѣтствовать: правда; но она не Царевна, не Княжна Владѣтельная, не угодна ему и будетъ оставлена для племянницы Королевиной. 5) Объявить, что Марія должна принять Вѣру Греческую, равно какъ и люди ея, которые захотятъ жить при Дворѣ Московскомъ (^[737]); что наслѣдникомъ Государства будетъ Царевичь Ѳеодоръ, а сыновьямъ Княжны Англійской дадутся особенныя частныя владѣнія или Удѣлы, какъ издревле водилось въ Россіи;

Г. 1583. что сіи условія непремѣнны, и что въ случаѣ Королевина несогласія тебѣ велѣно требовать отпуска.» —11 Августа (1582 года) отплывъ изъ Колмогоръ, Писемскій вышелъ на берегъ Англіи 16 Сентября, въ то время, когда заразительная болѣзнь (^[738]), свирѣпствуя въ Лондонѣ, принудила Елисавету удалиться въ Виндзоръ и жить уединенно. Посла возили изъ деревни въ деревню, угощали, знакомили съ Англіею, но не могли унять его жалобъ на скуку праздности въ теченіе шести или семи недѣль. Наконецъ, 4 Ноября, онъ съ Дьякомъ своимъ, Неудачею, и толмачемъ Бекманомъ былъ представленъ Королевѣ въ Виндзорскомъ замкѣ, среди многочисленнаго собранія Вельможъ, Перовъ (^[739]), сановниковъ Двора и купцевъ Лондонскаго Россійскаго Общества. Елисавета встала, слыша имя Іоанново; ступила нѣсколько шаговъ впередъ; взявъ дары и письмо Государево, сказала съ улыбкою, что не знаетъ Русскаго языка; спрашивала о здравіи своего друга; изъявила сожалѣніе о смерти Царевича; была весела, привѣтлива, и на слова Писемскаго, что Іоаннъ любитъ Королеву болѣе всѣхъ иныхъ Европейскихъ Вѣнценосцевъ, отвѣтствовала: «люблю его не менѣе и душевно желаю видѣть когда нибудь собственными глазами.» Она хотѣла знать, нравится ли Послу Англія, и спокойно ли въ Россіи? Писемскій хвалилъ Англію, изобильную, многолюдную; увѣрялъ, что всѣ мятежи утихли въ Россіи; что преступники изъявили раскаяніе, а Государь милость. — Довольный пріемомъ, честію, ласкою, Писемскій не былъ доволенъ медленностію Елисаветы въ дѣлахъ; не хотѣлъ ни гулять, ни забавляться звѣриною ловлею, какъ ему предлагали, и говорилъ: «мы здѣсь за дѣломъ, а не за игрушками; мы Послы, а не стрѣлки» (^[740]). 18 Декабря, въ селѣ Гриничѣ, онъ имѣлъ первое, важное объясненіе съ Министрами Англійскими: сказалъ, что Баторій, союзникъ Папы и Цесаря, есть врагъ Россіи; что Іоаннъ, издавна жалуя Англичанъ какъ своихъ людей, намѣренъ торжественнымъ договоромъ утвердить дружбу съ Елисаветою, дабы имѣть съ нею однихъ пріятелей и непріятелей, вмѣстѣ воевать и мириться; что Королева можетъ ему содѣйствовать, если не оружіемъ, то деньгами; что онъ, не имѣя ничего завѣтнаго для Англіи изъ произведеніи Россійскихъ, требуетъ отъ

Г. 1583. нее снаряда огнестрѣльнаго, доспѣховъ, сѣры, нефти, мѣди, олова, свинца и всего нужнаго для войны. «Но развѣ война Литовская не кончилась?» спросили Елисаветины Министры: «Папа хвалится примиреніемъ Царя съ Баторіемъ.» Папа можетъ хвалиться, чѣмъ ему угодно, отвѣтствовалъ Іоанновъ сановникъ: Государь нашъ знаетъ, кто ему другъ и недругъ. Министры изъявили согласіе Королевы на всѣ предложенія Царя и написали главныя статьи договора, именуя Іоанна братомъ и племянникомъ Елисаветинымъ, употребивъ выраженіе: «Царь проситъ Королеву, » и прибавивъ, что никакимъ иноземцамъ, кромѣ Англичанъ, не торговать въ землѣ Двинской, въ Соловкахъ, на рѣкѣ Оби, Печорѣ, Мезени. Писемскій сказалъ съ неудовольствіемъ: «Царь братъ, а не племянникъ Елисаветинъ; Царь объявляетъ волю свою, требуетъ, спрашиваетъ, а не проситъ, и никому не даетъ исключительнаго права торговли въ Россіи: пристани наши открыты для всѣхъ мореплавателей иноземныхъ.» Министры вычернили имя племянникъ, объяснивъ, что оно есть ласковое, не унизительное; вычернили и слово проситъ; доказывали, что Англичане, съ великими опасностями, трудами, издержками отыскавъ путь къ берегамъ Сѣверной Россіи, могутъ по справедливости требовать исключительныхъ для себя выгодъ въ Двинской торговлѣ. Они жаловались также на пошлину новую, тягостную для ихъ купцовъ. Писемскій возразилъ, что сія купцы, долго свободные отъ всякой пошлины, обогатились у насъ неслыханно, и что Государь уставилъ брать съ нихъ только легкую, половинную; что имѣя жестокую войну съ Литвою, съ Ханомъ и съ иными врагами, онъ въ 1581 году велѣлъ гостямъ Англійскимъ внести въ Московскую казну 1000 рублей, а въ 1582 году 500 рублей, какъ и всѣмъ другимъ гостямъ, чужеземнымъ и нашимъ, обложеннымъ соразмѣрно ихъ богатству для воинскихъ издержекъ (^[741]). — Симъ заключились государственные переговоры: началось сватовство.

18 Генваря Елисавета призвала нетерпѣливаго Писемскаго къ себѣ, осталась съ нимъ наединѣ и спросила о тайномъ дѣлѣ Государевомъ, уже ей извѣстномъ по донесенію Медика Роберта; слушала съ великимъ вниманіемъ; изъявила благодарность за желаніе Іоанна быть съ

Г. 1583. нею въ свойствѣ, но не думала, чтобы Марія Гастингсъ, отличаясь единственно нравственными достоинствами, могла полюбиться ему, извѣстному любителю красоты. «Къ тому же (примолвила Елисавета) она не давно была въ оспѣ: ни за что въ свѣтѣ не соглашусь, чтобы ты видѣлъ и живописецъ изобразилъ ее для Іоанна съ лицемъ краснымъ, съ глубокими рябинами.» Посолъ настоялъ: Королева обѣщала, требуя времени, нужнаго для совершеннаго выздоровленія невѣсты. Далѣе говорили объ условіяхъ брака. Дочь Генрика VIII, мужа шести женъ, не дивилась, что Царь, имѣя супругу, ищетъ другой; но хотѣла заблаговременно, торжественнымъ договоромъ, утвердить права будущей Царицы и дѣтей ея. Съ симъ отпустили свата, который нѣсколько мѣсяцевъ ждалъ чести видѣть невѣсту.

Между тѣмъ супруга Іоаннова (19 Октября) родила въ Москвѣ сына Уара-Димитрія (^[741]), столь несчастнаго для себя и Россіи, невиннаго виновника долговременныхъ злодѣйствъ и бѣдствій! Но счастіе быть снова отцемъ не тронуло Іоаннова сердца: онъ все еще мыслилъ удалить мать Димитріеву отъ своего ложа и жениться на Елисаветиной племянницѣ, ибо не далъ Писемскому никакихъ новыхъ повелѣній, такъ, что сей усердный чиновникъ, слыша въ Лондонѣ о рожденіи Царевича, не хотѣлъ тому вѣрить. «Злые люди» — говорилъ онъ Министрамъ Англійскимъ — «выдумали сію новость, чтобы препятствовать Государеву сватовству, благословенному для вашего и моего отечества (^[742]). Королева должна вѣрить единственно грамотѣ Царя и мнѣ, Послу его.» Наконецъ, 18 Мая, велѣли Писемскому быть въ саду у Канцлера Томаса Бромлея, гдѣ хозяинъ и братъ невѣстинъ, Графъ Гонтингдонскій, встрѣтили его и ввели въ красивую бесѣдку. Чрезъ нѣсколько минутъ явилась и Марія съ женою Канцлера, съ Графинею Гонтингдонскою, со многими знатными Англичанами. «Вотъ она, » сказалъ Бромлей Послу: «гляди, разсматривай на досугѣ. Королевѣ угодно, чтобы ты видѣлъ ее не въ темномъ мѣстѣ, не въ комнатахъ, а на чистомъ воздухѣ.» Невѣста поклонилась и стала неподвижно предъ своимъ, для женскаго самолюбія опаснымъ цѣнителемъ, который, усердствуя оправдать важную къ нему довѣренность Іоаннову, устремилъ любопытный,

Г. 1583. проницательный взоръ на скромную Англичанку, чтобы все видѣть, ничего не забыть, впечатлѣть образъ ея въ память и передать Государю безъ ошибки. Описаніе невѣсты. Сказавъ: довольно, онъ гулялъ съ невѣстою въ алеяхъ сада, расходился, встрѣчался съ нею, еще смотрѣлъ — и написалъ въ донесеніи къ Царю: «Марія Гастингсъ ростомъ высока, стройна, тонка, лицемъ бѣла; глаза у нее сѣрые, волосы русые, носъ прямый, пальцы на рукахъ долгіе.» О красотѣ, о пріятности ни слова; но Елисавета, какъ бы неохотно выставивъ племянницу на показъ, уже любопытствовала знать мнѣніе Писемскаго; говорила, что Марія ему конечно не нравится; что изображеніе лица ея, съ нимъ посылаемое и ни мало не украшенное художникомъ, безъ сомнѣнія такъ же не плѣнитъ разборчиваго Іоанна. Сватъ увѣрялъ Елисавету въ противномъ — и, казалось, угодилъ ей своими хвалами. Слѣдственно она желала сего брака; желала и невѣста, какъ пишутъ (^[743]), но скоро перемѣнила мысли, устрашенная разсказами о свирѣпости жениха вѣнценоснаго, и безъ труда убѣдила Королеву избавить ее отъ сей чести.

Угостивъ Посла великолѣпнымъ обѣдомъ въ Гриничѣ, Елисавета дала ему два письма къ Іоанну: въ одномъ благодарила его за предложеніе союза, въ другомъ за намѣреніе посѣтить Англію (какъ она слышала), не въ случаѣ какой либо опасности, мятежа, бѣдствія (^[744]), но только для свиданія и личнаго знакомства съ нѣжною сестрою, готовою доказать ему, что ея земля есть для него вторая Россія. — Съ Писемскимъ отправился въ Москву Посолъ Англійскій, Іеронимъ Баусъ, для рѣшительнаго окончанія всѣхъ дѣлъ, государственныхъ и тайныхъ, какъ объявила Елисавета. Посолъ Елисаветинъ.

Іоаннъ былъ доволенъ: принялъ Бауса (24 Октября 1583) весьма милостиво; съ живѣйшимъ участіемъ разспрашивалъ о Елисаветѣ и велѣлъ Боярину Никитѣ Романовичу Юрьеву, Богдану Яковлевичу Бѣльскому, Дьяку Андрею Щелкалову, условиться съ нимъ о государственномъ союзѣ Англіи съ Россіею, чтобы, заключивъ его, немедленно приступить къ тайному дѣлу о сватовствѣ. То и другое казалось Царю уже легкимъ, несомнительнымъ, по донесеніямъ Писемскаго; но Царь ошибся: ошиблась, можетъ быть, и Елисавета, избравъ

Г. 1583. Бауса для утвержденія пріязни съ Іоанномъ: человѣка неуклоннаго, грубаго, который въ первомъ словѣ объявилъ рѣшительно, что не можетъ перемѣнить ни буквы въ статьяхъ, врученныхъ Англійскими Министрами нашему Послу въ Лондонѣ; что Елисавета готова мирить Царя, съ кѣмъ ему угодно, а не воевать съ нашими врагами, ибо щадитъ кровь людей, ввѣренныхъ ей Богомъ; что Англія въ пріязни съ Литвою, Швеціею и Даніею. «Если главные враги мои» — сказалъ Іоаннъ — «друзья Королевѣ, то могу ли быть ей союзникомъ? Елисавета должна или склонить Баторія къ истинному миру съ Россіею (заставивъ его возвратить мнѣ Ливонію и Полоцкую область), или вмѣстѣ со мною наступить на Литву.» Баусъ отвѣтствовалъ съ жаромъ: «Королева признала бы меня безумнымъ, если бы я заключилъ такой договоръ» (^[745]). Онъ требовалъ неотмѣнно, чтобы одни Англичане входили въ наши сѣверныя гавани, какъ было прежде; но Бояре изъясняли ему, что прежде мы имѣли, для общей Европейской мѣны, гавань Бельгійскую, Нарву, отнятую у насъ Шведами: что купцы Нѣмецкіе, Нидерландскіе, Французскіе торгуютъ съ Россіею уже единственно въ сѣверныхъ пристаняхъ, откуда ихъ нельзя выгнать въ угодность Елисаветѣ; что святѣйшій законъ для Государствъ есть народная польза; что мы находимъ ее въ свободной торговлѣ со всѣми Европейцами и не можемъ дать на себя кабалы Англичанамъ, гостямъ, а не повелителямъ въ Россіи; что они не стыдятся обмановъ въ дѣлахъ купеческихъ, и привозятъ къ намъ гнилыя сукна; что нѣкоторые изъ нихъ сносились тайно съ непріятелями Царя, съ Королями Шведскимъ и Датскимъ, усердствовали, помогали имъ, писали изъ Москвы въ Англію худое о нашемъ Государствѣ, именуя Россіянъ невѣждами, глупцами; что Іоаннъ единственно для Королевы предалъ забвенію такія вины; что она безъ сомнѣнія не вздумаетъ указывать Вѣнценосцу, коему не указываютъ ни Императоры, ни Султаны, ни Короли знаменитѣйшіе. Тутъ Посолъ съ досадою возразилъ, что нѣтъ Вѣнценосцевъ знаменитѣе Елисаветы; что она не менѣе Императора, коего отецъ ея нанималъ воевать съ Франціею; не менѣе и Царя. За сіе слово, какъ пишетъ Баусъ, Іоаннъ съ гнѣвомъ выслалъ его изъ дворца, но скоро одумался, и хваля

Г. 1583. усердіе Посла къ Королевиной чести, примолвилъ: «Дай Богъ, чтобъ у меня самого былъ такой вѣрный слуга» (^[746])! Въ знакъ особеннаго снисхожденія Государь соглашался, чтобы одни Англичане входили въ пристань Корельскую, Варгузскую, Мезенскую, Печенгскую и Шумскую, оставляя Пудожерскую и Кольскую для иныхъ гостей. Баусъ твердилъ: «мы не хотимъ совмѣстниковъ!» Думая, что Вельможи Царскіе, въ особенности Государственный Дьякъ Андрей Щелкаловъ, подкуплены Нидерландскими купцами, онъ требовалъ личныхъ сношеній съ Царемъ: Іоаннъ призывалъ — и всегда съ неудовольствіемъ отсылалъ его, какъ упрямаго, непреклоннаго.

Надѣясь по крайней мѣрѣ кончить съ нимъ дѣло о сватовствѣ, Государь велѣлъ ему быть у себя (Декабря 13) тайно, безъ меча и кинжала (^[747]). Всѣ царедворцы вышли изъ комнаты: остались только Бояре, Князь Ѳедоръ Трубецкій, Никита Романовичь Юрьевъ, Дмитрій Ивановичь Годуновъ, Бѣльскій, и Думные Дворяне: Татищевъ, Черемисиновъ, Воейковъ: они сидѣли далѣе отъ Царя; а Дьяки (Щелкаловъ, Фроловъ, Стрѣшневъ) стояли у печи. Давъ знакъ рукою, чтобы Баусъ съ толмачемъ своимъ, Юрьевъ, Бѣльскій, Андрей Щелкаловъ къ нему приближились, Іоаннъ разсказалъ всю исторію Англійскаго сватовства, все слышанное имъ отъ Медика Роберта и Писемскаго; изъявилъ добрую волю жениться на Маріи Гастингсъ; хотѣлъ знать, желаетъ ли Королева сего брака, и согласна ли, чтобы невѣста приняла нашу Вѣру? Баусъ отвѣтствовалъ, что Христіанство вездѣ одно: что Марія едва ли рѣшится перемѣнить Законъ; что она слабаго здоровья и не хороша лицемъ; что у Королевы есть другія ближайшія и прелестнѣйшія свойственницы, хотя онъ, безъ ея вѣдома, и не смѣетъ назвать ихъ; что Царь можетъ свататься за любую... «Съ чѣмъ же ты пріѣхалъ?» спросилъ Іоаннъ: «съ отказомъ? съ пустословіемъ? съ неумѣренными требованіями, на которыя мой Посолъ уже отвѣтствовалъ въ Лондонѣ Министрамъ Елисаветинымъ? съ предложеніемъ новаго, безыменнаго, слѣдственно невозможнаго сватовства?» Назвавъ его Посломъ неученымъ, безтолковымъ; сказавъ: «не прошу Елисаветы быть судіею между Баторіемъ и мною, а хочу только союза

Англіи» (^[748]), Іоаннъ велѣлъ Баусу готовиться къ отъѣзду. Тутъ, жалѣя о худомъ успѣхѣ своего дѣла, Посолъ началъ извиняться незнаніемъ Русскихъ обыкновеній; убѣждалъ Государя снова объясниться съ Елисаветою; увѣрялъ, что она радуется мыслію о кровномъ союзѣ съ такимъ великимъ Царемъ, доставитъ ему изображенія десяти или болѣе знатныхъ, прелестныхъ дѣвицъ Лондонскихъ, и можетъ, не взирая на свое миролюбіе, усердно помогать намъ въ войнахъ, людьми или деньгами, если Іоаннъ возвратитъ Англійскимъ купцамъ всѣ ихъ старыя, исключительныя права въ Двинской торговлѣ. Г. 1584. Еще надежда быть супругомъ любезной Англичанки плѣняла Іоанна; высоко цѣня и дружбу Елисаветы, онъ рѣшился отправить новое Посольство въ Лондонъ, и хотя лично досадовалъ на Бауса, однакожь, свѣдавъ его жалобу на Приставовъ, велѣлъ наказать ихъ, даже безъ изслѣдованія, чтобы сей человѣкъ корыстолюбивый, сварливый по свидѣтельству нашихъ Министерскихъ бумагъ, не выѣхалъ съ злобою изъ Россіи. Но Баусъ не успѣлъ выѣхать, ни Государь назначить Посла въ Лондонъ!....

Болѣзнь и кончина Іоаннова. Приступаемъ къ описанію часа торжественнаго, великаго!.... Мы видѣли жизнь Іоаннову: увидимъ конецъ ея, равно удивительный, желанный для человѣчества, но страшный для воображенія: ибо тиранъ умеръ, какъ жилъ — губя людей, хотя въ современныхъ преданіяхъ и не именуются его послѣднія жертвы (^[749]). Можно ли вѣрить безсмертію и не ужаснуться такой смерти?.... Сей грозный часъ, давно предсказанный Іоанну и совѣстію и невинными мучениками (^[750]), тихо близился къ нему, еще не достигшему глубокой старости, еще бодрому въ духѣ, пылкому въ вожделѣніяхъ сердца. Крѣпкій сложеніемъ, Іоаннъ надѣялся на долголѣтіе; но какая тѣлесная крѣпость можетъ устоять противъ свирѣпаго волненія страстей, обуревающихъ мрачную жизнь тирана? Всегдашній трепетъ гнѣва и боязни, угрызеніе совѣсти безъ раскаянія, гнусные восторги сластолюбія мерзостнаго, мука стыда, злоба безсильная въ неудачахъ оружія, наконецъ адская казнь сыноубійства истощили мѣру силъ Іоанновыхъ: онъ чувствовалъ иногда болѣзненную томность, предтечу удара и разрушенія, но боролся съ нею и не слабѣлъ замѣтно до зимы 1584 года. Въ

Г. 1584. сіе время явилась Комета съ крестообразнымъ небеснымъ знаменіемъ между церковію Іоанна Великаго и Благовѣщенія: любопытный Царь вышелъ на Красное крыльцо, смотрѣлъ долго, измѣнился въ лицѣ и сказалъ окружающимъ: вотъ знаменіе моей смерти (^[751])! Тревожимый сею мыслію, онъ искалъ, какъ пишутъ, Астрологовъ, мнимыхъ волхвовъ, въ Россіи и въ Лапландіи, собралъ ихъ до шестидесяти, отвелъ имъ домъ въ Москвѣ, ежедневно посылалъ любимца своего, Бѣльскаго, толковать съ ними о Кометѣ, и скоро занемогъ опасно: вся внутренность его начала гнить (^[752]), а тѣло пухнуть. Увѣряютъ, что Астрологи предсказали ему неминуемую смерть черезъ нѣсколько дней, именно 18 Марта, но что Іоаннъ велѣлъ имъ молчать, съ угрозою сжечь ихъ всѣхъ на кострѣ, если будутъ нескромны. Въ теченіе Февраля мѣсяца онъ еще занимался дѣлами; но 10 Марта велѣно было остановить Посла Литовскаго на пути въ Москву, ради недуга Государева (^[753]). Еще самъ Іоаннъ далъ сей приказъ; еще надѣялся на выздоровленіе, однакожь созвалъ Бояръ и велѣлъ писать завѣщаніе; объявилъ Царевича Ѳеодора наслѣдникомъ престола и Монархомъ; избралъ знаменитыхъ мужей, Князя Ивана Петровича Шуйскаго (славнаго защитою Пскова), Ивана Ѳедоровича Мстиславскаго (сына родной племянницы Великаго Князя Василія), Никиту Романовича Юрьева (брата первой Царицы, добродѣтельной Анастасіи), Бориса Годунова и Бѣльскаго (^[754]) въ совѣтники и блюстители Державы, да облегчаютъ юному Ѳеодору (слабому тѣломъ и душею) бремя заботъ государственныхъ; младенцу Димитрію съ матерію назначилъ въ удѣлъ городъ Угличь и ввѣрилъ его воспитаніе одному Бѣльскому; изъявилъ благодарность всѣмъ Боярамъ и Воеводамъ: называлъ ихъ своими друзьями и сподвижниками въ завоеваніи Царствъ невѣрныхъ, въ побѣдахъ одержанныхъ надъ Ливонскими Рыцарями, надъ Ханомъ и Султаномъ; убѣждалъ Ѳеодора царствовать благочестиво, съ любовію и милостію; совѣтовалъ ему и пяти главнымъ Вельможамъ удаляться отъ войны съ Христіанскими Державами; говорилъ о несчастныхъ слѣдствіяхъ войны Литовской и Шведской; жалѣлъ объ истощеніи Россіи; предписалъ уменьшить налоги, освободить всѣхъ узниковъ, даже плѣнниковъ,

Г. 1584. Литовскихъ и Нѣмецкихъ. Казалось, что онъ, готовясь оставить тронъ и свѣтъ, хотѣлъ примириться съ совѣстию, съ человѣчествомъ, съ Богомъ — отрезвился душею, бывъ дотолѣ въ упоеніи зла, и желалъ спасти юнаго сына отъ своихъ гибельныхъ заблужденій; казалось, что лучь святой истины въ преддверіи могилы освѣтилъ наконецъ сіе мрачное, хладное сердце; что раскаяніе и въ немъ подѣйствовало, когда Ангелъ смерти невидимо предсталъ ему съ вѣстію о вѣчности....

Но въ то время, когда безмолвствовалъ Дворъ въ печали (ибо о всякомъ умирающемъ Вѣнценосцѣ искренно и лицемѣрно Дворъ печалится); когда любовь Христіанская умиляла сердце народа: когда, забывъ свирѣпость Іоаннову, граждане столицы молились въ храмахъ о выздоровленіи Царя; когда молились о немъ самыя опальныя семейства, вдовы и сироты людей, невинно избіенныхъ.... что дѣлалъ онъ, касаясь гроба? въ минуты облегченія приказывалъ носить себя на креслахъ въ палату, гдѣ лежали его сокровища дивныя (^[755]); разсматривалъ каменья драгоцѣнные, и 15 Марта показывалъ ихъ съ удовольствіемъ Англичанину Горсею, ученымъ языкомъ знатока описывая достоинство алмазовъ и яхонтовъ!.... Вѣрить ли еще сказанію ужаснѣйшему? Невѣстка, супруга Ѳеодорова, пришла къ болящему съ нѣжными утѣшеніями и бѣжала съ омерзѣніемъ отъ его любострастнаго безстыдства (^[756])!.... Каялся ли грѣшникъ? думалъ ли о близкомъ грозномъ судѣ Всевышняго?

Уже силы недужнаго исчезали; мысли омрачались: лежа на одрѣ въ безпамятствѣ, Іоаннъ громко звалъ къ себѣ убитаго сына, видѣлъ его въ воображеніи, говорилъ съ нимъ ласково .... 17 Марта ему стало лучше, отъ дѣйствія теплой ванны, такъ, что онъ велѣлъ Послу Литовскому немедленно ѣхать изъ Можайска въ столицу, и на другой день (если вѣрить Горсею) сказалъ Бѣльскому (^[757]): «объяви казнь лжецамъ Астрологамъ: нынѣ, по ихъ баснямъ, мнѣ должно умереть, а я чувствую себя гораздо бодрѣе.» Но день еще не миновалъ, отвѣтствовали ему Астрологи. Для больнаго снова изготовили ванну: онъ пробылъ въ ней около трехъ часовъ, легъ на кровать, всталъ, спросилъ шахматную доску, и сидя въ халатѣ на постелѣ, самъ разставилъ шашки;

Г. 1584. 18 Марта. хотѣлъ играть съ Бѣльскимъ.... вдругъ упалъ и закрылъ глаза навѣки, между тѣмъ, какъ врачи терли его крѣпительными жидкостями, а Митрополитъ — исполняя, вѣроятно, давно извѣстную волю Іоаннову — читалъ молитвы постриженія надъ издыхающимъ, названнымъ въ Монашествѣ Іоною (^[758])... Въ сіи минуты царствовала глубокая тишина во дворцѣ и въ столицѣ: ждали, что будетъ, не дерзая спрашивать. Іоаннъ лежалъ уже мертвый, но еще страшный для предстоящихъ царедворцевъ, которые долго не вѣрили глазамъ своимъ и не объявляли его смерти. Когда же рѣшительное слово: «не стало Государя!» раздалося въ Кремлѣ, народъ завопилъ громогласно.... отъ того ли, какъ пишутъ, что зналъ слабость Ѳеодорову и боялся худыхъ ея слѣдствій для Государства, или платя Христіанскій долгъ жалости усопшему Монарху, хотя и жестокому?.... На третій день совершилось погребеніе великолѣпное въ храмѣ Св. Михаила Архангела; текли слезы; на лицахъ изображалась горесть, и земля тихо приняла въ свои нѣдра трупъ Іоанновъ! Безмолвствовалъ судъ человѣческій предъ Божественнымъ — и для современниковъ опустилась на ѳеатръ завѣса: память и гробы остались для потомства!

Любовь Россіянъ къ Самодержавію. Между иными тяжкими опытами Судьбы, сверхъ бѣдствій Удѣльной Системы, сверхъ ига Моголовъ, Россія должна была испытать и грозу Самодержца-мучителя: устояла съ любовію къ Самодержавію, ибо вѣрила, что Богъ посылаетъ и язву и землетрясеніе и тирановъ; не преломила желѣзнаго скиптра въ рукахъ Іоанновыхъ, и двадцать-четыре года сносила губителя, вооружаясь единственно молитвою и терпѣніемъ, чтобы, въ лучшія времена, имѣть Петра Великаго, Екатерину Вторую (Исторія не любитъ именовать живыхъ). Въ смиреніи великодушномъ страдальцы умирали на лобномъ мѣстѣ, какъ Греки въ Термопилахъ, за отечество, за Вѣру и вѣрность, не имѣя и мысли о бунтѣ. Напрасно нѣкоторые чужеземные Историки, извиняя жестокость Іоаннову, писали о заговорахъ, будто бы уничтоженныхъ ею: сіи заговоры существовали единственно въ смутномъ умѣ Царя, по всѣмъ свидѣтельствамъ нашихъ лѣтописей и бумагъ государственныхъ. Духовенство, Бояре, граждане знаменитые не вызвали бы звѣря изъ вертепа

Г. 1584. Слободы Александровской (^[759]), если бы замышляли измѣну, взводимую на нихъ столь же нелѣпо, какъ и чародѣйство. Нѣтъ, тигръ упивался кровію агнцевъ — и жертвы, издыхая въ невинности, послѣднимъ взоромъ на бѣдственную землю требовали справедливости, умилительнаго воспоминанія отъ современниковъ и потомства!

Сравненіе Іоанна съ другими мучителями. Не смотря на всѣ умозрительныя изъясненія, характеръ Іоанна, Героя добродѣтели въ юности, неистоваго кровопійцы въ лѣтахъ мужества и старости, есть для ума загадка, и мы усомнились бы въ истинѣ самыхъ достовѣрныхъ о немъ извѣстій, если бы лѣтописи другихъ народовъ не являли намъ столь же удивительныхъ примѣровъ; если бы Калигула, образецъ Государей и чудовище, если бы Неронъ, питомецъ мудраго Сенеки, предметъ любви, предметъ омерзѣнія, не царствовали въ Римѣ (^[760]). Они были язычники; но Людовикъ ХІ былъ Христіанинъ, не уступая Іоанну ни въ свирѣпости, ни въ наружномъ благочестіи, коимъ они хотѣли загладить свои беззаконія (^[761]): оба набожные отъ страха, оба кровожадные и женолюбивые, подобно Азіатскимъ и Римскимъ мучителямъ. Изверги внѣ законовъ, внѣ правилъ и вѣроятностей разсудка: сіи ужасные метеоры, сіи блудящіе огни страстей необузданныхъ озаряютъ для насъ, въ пространствѣ вѣковъ, бездну возможнаго человѣческаго разврата, да видя содрогаемся! Польза Исторіи. Жизнь тирана есть бѣдствіе для человѣчества, но его Исторія всегда полезна, для Государей и народовъ: вселять омерзѣніе ко злу есть вселять любовь къ добродѣтели — и слава времени, когда вооруженный истиною Дѣеписатель можетъ, въ правленіи Самодержавномъ, выставить на позоръ такого Властителя, да не будетъ уже впредь ему подобныхъ! Могилы безчувственны; но живые страшатся вѣчнаго проклятія въ Исторіи, которая, не исправляя злодѣевъ, предупреждаетъ иногда злодѣйства, всегда возможныя, ибо страсти дикія свирѣпствуютъ и въ вѣки гражданскаго образованія (^[762]), веля уму безмолвствовать или рабскимъ гласомъ оправдывать свои изступленія.

Смѣсь добра и зла въ Іоаннѣ. Такъ Іоаннъ имѣлъ разумъ превосходный (^[763]), не чуждый образованія и свѣдѣній, соединенный съ необыкновеннымъ даромъ слова, чтобы безстыдно раболѣпствовать гнуснѣйшимъ

Г. 1584. похотямъ. Имѣя рѣдкую память, зналъ наизусть Библію, Исторію Греческую, Римскую, нашего отечества, чтобы нелѣпо толковать ихъ въ пользу тиранства; хвалился твердостію и властію надъ собою, умѣя громко смѣяться въ часы страха и безпокойства внутренняго (^[764]); хвалился милостію и щедростію, обогащая любимцевъ достояніемъ опальныхъ Бояръ и гражданъ; хвалился правосудіемъ, карая вмѣстѣ, съ равнымъ удовольствіемъ, и заслуги и преступленія; хвалился духомъ Царскимъ, соблюденіемъ Державной чести, велѣвъ изрубить присланнаго изъ Персіи въ Москву слона, не хотѣвшаго стать передъ нимъ на колѣна, и жестоко наказывая бѣдныхъ царедворцевъ, которые смѣли играть лучше Державнаго въ шашки или въ карты (^[765]); хвалился наконецъ глубокою мудростію государственною, по системѣ, по эпохамъ (^[766]), съ какимъ-то хладнокровнымъ размѣромъ истребляя знаменитые роды, будто бы опасные для Царской власти — возводя на ихъ степень роды новые, подлые, и губительною рукою касаясь самыхъ будущихъ временъ: ибо туча доносителей, клеветниковъ, Кромѣшниковъ, имъ образованныхъ, какъ туча гладоносныхъ насѣкомыхъ, исчезнувъ, оставила злое сѣмя въ народѣ; и если иго Батыево унизило духъ Россіянъ, то безъ сомнѣнія не возвысило его и царствованіе Іоанново.

Но отдадимъ справедливость и тирану: Іоаннъ въ самыхъ крайностяхъ зла является какъ бы призракомъ великаго Монарха, ревностный, неутомимый, часто проницательный въ государственной дѣятельности; хотя, любивъ всегда равнять себя въ доблести съ Александромъ Македонскимъ (^[767]), не имѣлъ ни тѣни мужества въ душѣ, но остался завоевателемъ; въ Политикѣ внѣшней неуклонно слѣдовалъ великимъ намѣреніямъ своего дѣда; любилъ правду въ судахъ, самъ не рѣдко разбиралъ тяжбы, выслушивалъ жалобы, читалъ всякую бумагу, рѣшилъ немедленно; казнилъ утѣснителей народа, сановниковъ безсовѣстныхъ, лихоимцевъ, тѣлесно и стыдомъ (рядилъ ихъ въ великолѣпную одежду, сажалъ на колесницу и приказывалъ живодерамъ возить изъ улицы въ улицу); не терпѣлъ гнуснаго пьянства (только на Святой недѣлѣ и въ Рождество Христово дозволялось народу веселиться въ кабакахъ; пьяныхъ во всякое иное время

отсылали въ темницу). Но любя смѣлой укоризны, Іоаннъ не любилъ иногда и грубой лести: представимъ доказательство. Воеводы, Князья Іосифъ Щербатый и Юрій Борятинскій, выкупленные Царемъ изъ Литовскаго плѣна, удостоились его милости, даровъ и чести съ нимъ обѣдать. Онъ разспрашивалъ ихъ о Литвѣ: Щербатый говорилъ истину; Борятинскій лгалъ безсовѣстно, увѣряя, что Король не имѣетъ ни войска, ни крѣпостей, и трепещетъ Іоаннова имени. «Бѣдный Король!» сказалъ тихо Царь, кивая головою: «какъ ты мнѣ жалокъ!» и вдругъ, схвативъ посохъ, изломалъ его въ мелкія щепы о Борятинскаго, приговаривая: «вотъ тебѣ, безстыдному, за грубую ложь» (^[768])! — Іоаннъ славился благоразумною терпимостію Вѣръ (за исключеніемъ одной Іудейской); хотя, дозволивъ Лютеранамъ и Кальвинистамъ имѣть въ Москвѣ церковь (^[769]), лѣтъ черезъ пять велѣлъ сжечь ту и другую (опасаясь ли соблазна, слыша ли о неудовольствіи народа?): однакожь не мѣшалъ имъ собираться для богослуженія въ домахъ у Пасторовъ; любилъ спорить съ учеными Нѣмцами о Законѣ и сносилъ противорѣчія: такъ (въ 1570 году) имѣлъ онъ въ Кремлевскомъ дворцѣ торжественное прѣніе съ Лютеранскимъ Богословомъ Роцитою, уличая его въ ереси: Роцита сидѣлъ предъ нимъ на возвышенномъ мѣстѣ, устланномъ богатыми коврами; говорилъ смѣло, оправдывалъ Догматы Аугсбургскаго Исповѣданія, удостоился знаковъ Царскаго благоволенія и написалъ книгу о сей любопытной бесѣдѣ (^[770]). Нѣмецкій Проповѣдникъ, Каспаръ, желая угодить Іоанну, крестился въ Москвѣ по обрядамъ нашей Церкви и вмѣстѣ съ нимъ, къ досадѣ своихъ единоземцевъ, шутилъ надъ Лютеромъ (^[771]); но никто изъ нихъ не жаловался на притѣсненіе. Они жили спокойно въ Москвѣ, въ новой Нѣмецкой Слободѣ, на берегу Яузы, обогащаясь ремеслами и художествами. — Іоаннъ изъявлялъ уваженіе къ Искусствамъ и Наукамъ, лаская иноземцевъ просвѣщенныхъ: не основалъ Академій, но способствовалъ народному образованію размноженіемъ школъ церковныхъ, гдѣ и міряне учились грамотѣ, Закону, даже Исторіи (^[772]), особенно готовясь быть людьми Приказными, къ стыду Бояръ, которые еще не всѣ умѣли тогда писать (^[773]). — Наконецъ Іоаннъ знаменитъ въ Исторіи какъ

Іоаннъ образователь государственный и законодавецъ. законодавецъ и государственный образователь.

Нѣтъ сомнѣнія, что истинно великій Іоаннъ III, издавъ Гражданское Уложеніе, устроилъ и разныя Правительства для лучшаго дѣйствія Самодержавной власти: кромѣ древней Боярской Думы, въ дѣлахъ сего времени упоминается о Казенномъ Дворѣ, о Приказахъ (^[774]); но болѣе ничего не знаемъ, имѣя уже ясныя, достовѣрныя извѣстія о многихъ Расправахъ и Судебныхъ Мѣстахъ, которыя существовали въ Москвѣ при Іоаннѣ IV. Приказы. Главные Приказы, или Чети, именовались Посольскимъ, Розряднымъ, Помѣстнымъ, Казанскимъ: первый особенно вѣдалъ дѣла внѣшнія или Дипломатическія, вторый воинскія, третій земли розданныя чиновникамъ и Дѣтямъ Боярскимъ за ихъ службу, четвертый дѣла Царства Казанскаго, Астраханскаго, Сибирскаго и всѣхъ городовъ Волжскихъ; первые три Приказа, сверхъ означенныхъ должностей, также занимались и расправою областныхъ городовъ (^[775]): смѣшеніе странное! Жалобы, тяжбы, слѣдствія поступали въ Чети изъ областей, гдѣ судили и рядили Намѣстники съ своими Тіунами и Старостами, коимъ помогали Сотскіе и Десятскіе въ Уѣздахъ; изъ Чети же, гдѣ засѣдали знаменитѣйшіе государственные сановники, всякое важное дѣло уголовное, самое гражданское, шло въ Боярскую Думу, такъ, что безъ Царскаго утвержденія никого не казнили, никого не лишали достоянія (^[776]). Только Намѣстники Смоленскіе, Псковскіе, Новогородскіе и Казанскіе, почти ежегодно смѣняемые, могли, въ случаяхъ чрезвычайныхъ, наказывать преступниковъ (^[777]). Новые законы, учрежденія, налоги объявлялись всегда чрезъ Приказы. Собственность или вотчина Царская, въ коей заключались многіе города, имѣла свою Расправу. Сверхъ того именуются еще Избы (или Приказы): Стрѣлецкая, Ямская, Дворцовая, Казенная, Разбойная, Земскій Дворъ или Московская Управа, Большой Приходъ или Государственное Казначейство, Бронный или Оружейный Приказъ, Житный или Запасный, и Холопій Судъ, гдѣ рѣшились тяжбы о крѣпостныхъ людяхъ (^[778]). Дьяки, Приказные люди. Какъ въ сихъ, такъ и въ областныхъ Правительствахъ или Судахъ главными дѣйствователями были Дьяки-грамотѣи, употребляемые и въ дѣлахъ Посольскихъ, ратныхъ, въ осадахъ, для

письма и для совѣта, къ зависти и неудовольствію Дворянства воинскаго (^[779]). Думные Дворяне. Умѣя не только читать и писать лучше другихъ, но зная твердо и законы, преданія, обряды, Дьяки или Приказные люди составляли особенный родъ слугъ государственныхъ, степенію ниже Дворянъ и выше Жильцовъ или нарочитыхъ Дѣтей Боярскихъ, гостей или купцевъ именитыхъ; а Дьяки Думные уступали въ достоинствѣ только Совѣтникамъ Государственнымъ: Боярамъ, Окольничимъ и новымъ Думнымъ Дворянамъ, учрежденнымъ Іоанномъ въ 1572 году (^[780]), для введенія въ Думу сановниковъ отличныхъ умомъ, хотя и не знатныхъ родомъ: ибо, не смотря на всѣ злоупотребленія власти неограниченной, онъ уважалъ иногда древніе обычаи: на примѣръ, не хотѣлъ дать Боярства любимцу души своей, Малютѣ Скуратову, опасаясь унизить сей верховный санъ такимъ скорымъ возвышеніемъ человѣка худороднаго. Дворяне Сверстные и Младшіе, Князья Служилые. Стольники. Умноживъ число людей Приказныхъ и давъ имъ болѣе важности въ государственномъ устройствѣ, Іоаннъ, какъ искусный Властитель, образовалъ еще новыя степени знаменитости для Дворянъ и Князей, раздѣливъ первыхъ на двѣ статьи, на Дворянъ Сверстныхъ и Младшихъ (^[781]), а вторыхъ на Князей простыхъ и Служилыхъ; къ числу же царедворцевъ прибавилъ Стольниковъ, которые, служа за столомъ Государевымъ, отправляли и воинскія должности, будучи сановитѣе Дворянъ Младшихъ. — Ратныя учрежденія. Мы писали о ратныхъ учрежденіяхъ сего дѣятельнаго Царствованія (^[782]): своимъ малодушіемъ срамя наши знамена въ полѣ, Іоаннъ оставилъ Россіи войско, какого она не имѣла дотолѣ: лучше устроенное и многочисленнѣйшее прежняго; истребилъ Воеводъ славнѣйшихъ, но не истребилъ доблести въ воинахъ, которые всего болѣе оказывали ее въ несчастіяхъ, такъ, что безсмертный врагъ нашъ, Баторій, съ удивленіемъ разсказывалъ Поссевину, какъ они въ защитѣ городовъ не думаютъ о жизни: хладнокровно становятся на мѣста убитыхъ или взорванныхъ дѣйствіемъ подкопа и заграждаютъ проломы грудью; день и ночь сражаясь, ѣдятъ одинъ хлѣбъ; умираютъ отъ голода, но не сдаются, чтобы не измѣнить Царю-Государю; какъ самыя жены мужествуютъ съ ними, или гася огонь или съ высоты стѣнъ пуская бревна и камни въ непріятелей.

Въ полѣ же сіи вѣрные отечеству ратники отличались если не искусствомъ, то хотя чудеснымъ терпѣніемъ, снося морозы, вьюги и ненастье подъ легкими наметами и въ шалашахъ сквозящихъ (^[783]). — Въ древнѣйшихъ Розрядахъ именовались единственно Воеводы: въ Розрядахъ сего времени именуются обыкновенно и Головы, или частные Предводители, которые вмѣстѣ съ первыми отвѣтствовали Царю за всякое дѣло (^[784]).

Законы. Іоаннъ, какъ мы сказали, дополнилъ въ Судебникѣ Гражданское Уложеніе своего дѣда, включивъ въ него новые законы, но не перемѣнивъ системы или духа старыхъ. Дѣдъ не велитъ судіямъ лихоимствовать: внукъ опредѣляетъ тяжкую денежную пеню за ихъ лихоимство и неправосудіе умышленное (^[785]), оставляя только неумышленное безъ наказанія: криводушныхъ Дьяковъ сажали въ темницу, Подъячихъ сѣкли кнутомъ. Обиженные Намѣстникомъ должны были приносить жалобы до его смѣны (^[786]); но клеветники наказывались тѣлесно, сверхъ денежнаго взысканія за безчестье. Цѣна рубля. Судейскія и казенныя пошлины не были умножены, хотя цѣна монеты нѣсколько унизилась (въ 1557 году считалось въ рублѣ 16 шиллинговъ и 8 пенсовъ, въ 1582 около трехъ старыхъ Польскихъ злотыхъ, въ царствованіе Ѳеодора Іоанновича марка (^[787]), а въ началѣ XVII вѣка два рейхсталера и 10 денегъ). Тяжбы рѣшились, какъ и дотолѣ, свидѣтельствами, клятвою, поединкомъ, а между иноземцами и Русскими жеребьемъ: чей вынимался въ судѣ, того объявляли правымъ (^[788]). Дьякъ записывалъ дѣло, а Старосты и Цѣловальники прикладывали руки къ сей бумагѣ. Въ случаѣ мира, всегда желаемаго Законодателемъ, судимые освобождались отъ пошлинъ (^[789]). Кого винили въ воровствѣ, о томъ надлежало развѣдать у сосѣдей, или сдѣлать обыскъ: человѣка, извѣстно худаго, пытали и навсегда заключали въ темницу, если онъ не признавался въ винѣ; человѣка, объявленнаго добрымъ въ обыскѣ, судили по закону (^[790]). Казни были прежнія: кнутъ за первое воровство, смерть за второе; смерть убійцѣ, измѣннику, предателю города, церковному и головному татю (^[791]), зажигателю, разбойнику, подметчику, даже злому обманщику и ябеднику (^[792]). Обговорамъ татя не вѣрили безъ свидѣтельства честныхъ гражданъ, пятнадцати или двадцати. Люди

или чиновники Намѣстниковъ не могли никого ни взять, ни оковать безъ вѣдома Старостъ и Цѣловальниковъ (^[793]). Здѣсь видимъ болѣе осторожности, болѣе уваженія къ человѣчеству, нежели въ законахъ Іоанна III. — Гражданскіе уставы Судебника также совершеннѣе и полнѣе: на примѣръ, въ немъ уже различаются имѣнія наслѣдственное и купленное: въ случаѣ продажи или залога оныхъ, родственники могли выкупать первое, въ теченіе сорока лѣтъ, если не подписались свидѣтелями въ крѣпости или въ закладной; доказавъ, что сіе имѣніе не стоитъ денегъ, означенныхъ въ крѣпости, они вносили за него только истинную цѣну (^[794]). Достояніе благопріобрѣтенное не выкупалось. — Письма заемныя не были дѣйствительны безъ печати Боярской и надписи Дьяка: за что собиралась пошлина (^[795]). Въ денежныхъ искахъ надлежало всегда справляться съ государственными книгами (^[796]), гдѣ означались имена, достатокъ гражданъ и платимая ими дань въ казну: одинъ списокъ сихъ книгъ хранился въ Московскихъ Приказахъ, другой у чиновниковъ областныхъ, у Старостъ и Цѣловальниковъ. Требованіе, превосходящее достатокъ отвѣтчика, вмѣнялось въ вину истцу. — Уважая права господъ въ отношеніи къ крѣпостнымъ людямъ или холопямъ, Законодатель прибавилъ къ древнимъ уставамъ, что дѣти закабаленнаго слуги, рожденныя до его холопства, суть вольные люди; что ключники и Тіуны сельскіе, безъ особенной, докладной крѣпости, не рабы; что отецъ и мать, вступивъ въ Монашество, лишаются права отдавать дѣтей своихъ въ крѣпость; что заимодавцы не могутъ кабалить должниковъ, обязанныхъ единственно платить имъ ростъ; а если кого нибудь возьмутъ къ себѣ въ домъ для рабской услуги, и если сей человѣкъ уйдетъ, даже обокравъ хозяина, то послѣднему нѣтъ суда, ни удовлетворенія; что Дѣти Боярскіе и потомство ихъ навѣки отчуждаются отъ рабскаго состоянія (^[797]). — Утверждая силу отпускныхъ, Царь велѣлъ давать ихъ единственно въ Москвѣ, въ Новѣгородѣ и Псковѣ, за печатію Бояръ или Намѣстниковъ: безъ чего онѣ, хотя бы и рукою господъ писанныя, не имѣли силы. — Въ законѣ о свободномъ переходѣ крестьянъ изъ села въ село сказано, что они, сверхъ пожилаго за дворъ, платятъ еще владѣльцу за повозъ два алтына съ двора, и

если оставили хлѣбъ въ землѣ, то, снявъ его, даютъ господину два же алтына; что имъ всегда дозволяется продавать себя въ крѣпость владѣльцамъ (^[798]). — Согласно съ древнимъ обыкновеніемъ Царь утвердилъ судъ Святительскій: оставилъ Епископамъ право судить Іереевъ, Діаконовъ, Монаховъ и старыхъ вдовъ, которыя питаются отъ церкви Божіей; позволилъ нищимъ, а людямъ торговымъ запретилъ жить въ монастыряхъ (^[799]) — Уставъ о куплѣ дополненъ слѣдующими статьями: «1) Не льзя ничего купить на торгу или съ лавки безъ поруки; 2) всякая купленная лошадь должна быть въ тотъ же день заклеймена у Царскихъ пятнальщиковъ и вписана въ ихъ книгу, съ платежемъ двухъ денегъ въ казну, для избѣжанія споровъ; преступникъ сего устава наказывается пенею не менѣе двухъ рублей» (^[800]). — Упомянемъ еще о новомъ законѣ касательно безчестья: оно платилось Дѣтямъ Боярскимъ соразмѣрно съ ихъ доходомъ или жалованьемъ, а Дьякамъ Дворцовымъ по Государеву назначенію; гостю или знатному купцу 50 рублей; людямъ торговымъ, посадскимъ, среднимъ, и Боярскимъ добрымъ слугамъ 5 рублей, а чернымъ людямъ и крестьянамъ рубль; женамъ же всегда вдвое противъ мужей, въ знакъ особеннаго уваженія къ чести слабаго пола (^[801]).

Сказавъ въ концѣ Судебника, что законы его не касаются дѣлъ старыхъ и не отмѣняетъ рѣшеній прежнихъ, хотя еще и не исполненныхъ; что новые случаи могутъ встрѣтиться въ судахъ и произвести новые уставы, которые должны быть приписаны къ сему Гражданскому Уложенію, Іоаннъ отъ 1550 до 1580 года издалъ многіе дополнительные указы, важные по тогдашнимъ обстоятельствамъ Государства: отмѣнивъ (въ 1556 году) судные платежи (^[802]), вмѣсто ихъ опредѣливъ жалованье Намѣстникамъ, положивъ общую дань на города и волости, велѣвъ разбирать уголовныя дѣла судьямъ избраннымъ гражданами и сельскими жителями, Головамъ, Старостамъ, Сотскимъ, онъ запретилъ судебные поединки во всѣхъ случаяхъ, гдѣ можно было рѣшить дѣло свидѣтельствами или крестнымъ цѣлованіемъ (^[803]), то есть, уничтожилъ навѣки сіе древнее обыкновеніе временъ Рыцарства и невѣжества; уставилъ наказывать лжесвидѣтелей кнутомъ и тяжкою денежною пенею; прибавилъ слѣдующія

статьи къ законамъ: 1) «Если въ обыскѣ люди говорятъ разно, одни за истца, другіе за отвѣтчика, то вѣрить большинству голосовъ, пятидесяти или шестидесяти; если число голосовъ на обѣихъ сторонахъ равное, то сдѣлать новый обыскъ: призвать людей изъ иныхъ ближнихъ селеніи, дабы узнать истину. Свидѣтельство пяти или шести человѣкъ, мало извѣстныхъ, недостаточно для обвиненія; но слово Боярина, Дьяка и Приказнаго всегда уважается какъ достовѣрное. Если истецъ и отвѣтчикъ шлются на одного человѣка, то онъ рѣшитъ тяжбу. За ложное свидѣтельство Боярскихъ и Дворянскихъ людей подвергается ихъ господинъ Царскому гнѣву; но если самъ господинъ объявитъ Царю о лжи ихъ, то невиненъ. Главное дѣло Старостъ есть предупреждать обманы и заговоры въ мірскихъ показаніяхъ; въ случаѣ небреженія, криводушія, пристрастія сихъ избранныхъ чиновниковъ, имъ казнь безъ милосердія (^[804]). 2) Если господинъ будетъ искать способъ на вольномъ человѣкѣ, который, служивъ ему безъ крѣпости, оставилъ его или даже тайно ушелъ изъ дому: то не давать суда господину, ибо онъ можетъ съ досады всклепать на слугу невиннаго, коего держалъ безъ кабалы, негласно для закона и неосторожно. 3) Холопъ освобожденный уже не долженъ служить старому господину, или его отпускная уничтожается. 4) Если господинъ присвоиваетъ себѣ кого въ рабы, а сей человѣкъ доказываетъ свою вольность, и будучи отданъ на поруку, уйдетъ: то ручатель платитъ истцу за бѣглаго четыре рубли, кромѣ всякаго инаго иска. 5) Кто сочинитъ подложную крѣпость на вольнаго человѣка, тому смертная казнь. 6) Плѣнникъ можетъ быть рабомъ, но смертію господина освобождается; а дѣти его всегда свободны, если онъ не женится на рабѣ или не дастъ на себя крѣпости. Крещеные иноземцы могутъ итти въ кабалу, но только съ вѣдома Казначея Государева, и если они не въ Царской службѣ (^[805]). 7) Для взысканія ста рублей долгу назначается мѣсяцъ сроку, а съ человѣка служиваго два мѣсяца: послѣ чего должникъ неисправный выдается головою истцу до выкупа, но не въ вѣчное рабство (^[806]).» Сіе взысканіе долговъ, называемое Правежемъ, дѣлалось такимъ образомъ: Приставъ выводилъ должника разутаго на улицу, къ

дверямъ Судной Избы, и сѣкъ его въ часы засѣданія, по голой ногѣ прутомъ, иногда для вида, иногда больно, до самаго того времени, какъ судьи уѣзжали домой (^[807]): обыкновеніе Азіатское, отмѣненное Петромъ Великимъ. — 8) «Съ людей служивыхъ взыскивать старые долги въ теченіе пяти лѣтъ (отъ 1558 до 1563) безъ лихвы, а новые съ половинными ростами или 10 на 100 (^[808]): ибо Государь отмѣняетъ навсегда старую тягостную лихву (20 на 100). 9) Взысканіе по ряднымъ грамотамъ должно быть для всѣхъ непремѣнное и точное, но безъ ростовъ (^[809]). 10) Кто не выкупитъ ручнаго заклада, того надобно извѣстить, что срокъ минулъ, и назначить новый для платежа, недѣлю или двѣ; ежели и послѣ не выкупить, то нести закладъ къ Старостѣ и къ Цѣловальникамъ, продать честно, не безъ надежныхъ свидѣтелей, и взять долгъ съ ростами, а лишнее отдать должнику; если же вырученныхъ денегъ мало для уплаты займа, то остальное взыскать съ должника (^[810]). 11) Истецъ-заимодавецъ не имѣетъ нужды въ письменномъ обязательствѣ, если отвѣтчикъ въ судѣ признаетъ себя должникомъ. 12) Многіе заложили свои вотчины, съ тѣмъ, чтобы, вмѣсто ростовъ, заимодавцы пахали и сѣяли тамъ хлѣбъ: для облегченія должниковъ повелѣвается возвратить имъ всѣ такія земли, съ обязательствомъ не продавать никому, и въ теченіе пяти лѣтъ удовлетворить заимодавцевъ, коимъ, въ случаѣ неисправнаго платежа, снова отдается вотчина» (^[811]). Въ семъ указѣ говорится о книгахъ вотчинныхъ, крѣпостныхъ и закладныхъ, которыя находились у Дьяковъ. — 13) «Если жена, умирая, назначитъ въ духовной душеприкащикомъ мужа своего, то сей духовной не вѣрить: ибо жена въ волѣ мужа: что онъ велитъ писать ей, то она и пишетъ. 14) Налагать эпитимію на Христіанъ, которые, бывъ въ плѣну или въ неволѣ, дали клятву не бѣжать, и бѣжали: ибо клятвопреступленіе есть грѣхъ смертный, и лучше умереть, нежели нарушить обѣтъ священный. — 15) Иногородные, истецъ съ отвѣтчикомъ, судятся въ Москвѣ у Царскихъ Казначеевъ, буде они изъ разныхъ городовъ; а если изъ одного, то отсылаются къ ихъ Намѣстнику въ дѣлахъ земскихъ, но не въ уголовныхъ, судимыхъ на мѣстѣ преступленія (^[812]). — 16) Въ столицѣ нѣтъ ни смертной, ни

торговой казни въ день большой Панихиды, когда Митрополитъ обѣдаетъ у Государя.» — Запретивъ Духовенству покупать недвижимое имѣніе безъ Царскаго вѣдома (^[813]), Іоаннъ предписалъ въ сихъ дополненіяхъ Судебника отнять у Епископовъ и монастырей всѣ казенныя земли, села, рыбныя ловли, коими они несправедливо завладѣли въ смутныя времена Боярской власти (^[814]). «Иноки» (писалъ онъ къ Святителю Казанскому, Гурію) «должны орать не землю, а сердца — сѣять не хлѣбъ, а словеса Божественныя — наслѣдовать не села, а Царство Небесное... Многіе Епископы наши думаютъ о бренномъ стяжаніи болѣе, нежели о Церкви» (^[815]). Мысля такимъ образомъ, Іоаннъ смѣлѣе дѣда своего обогащалъ казну достояніемъ безмолвнаго Духовенства.

Съ сего времена Новый Судебникъ былъ общею книгою законовъ для Россіи до царствованія Алексія Михайловича. Сверхъ того Іоаннъ давалъ областнымъ начальствамъ Грамоты Уставныя и Губныя: первыя опредѣляли доходы, права, обязанности Намѣстниковъ и другихъ Царскихъ сановниковъ, заключая въ себѣ и важнѣйшія уголовныя статьи Судебника, вмѣстѣ съ нѣкоторыми частными, особенными постановленіями. Въ одной изъ нихъ, данной Колмогорскимъ жителямъ въ 1557 году, сказано, что Царь освобождаетъ ихъ отъ суда Намѣстниковъ, съ условіемъ, чтобы они вносили въ казну ежегодно по двадцати рублей съ сохи, то есть, съ шестидесяти-четырехъ дворовъ (^[816]); что Головы Двинскіе для истребленія воровства, разбоевъ, пьянства, ябеды, должны выбрать Сотскихъ, Пятидесятниковъ, Десятскихъ, которые отвѣтствуютъ за безопасность и благоустройство въ ихъ вѣдомствахъ; что ежели Головы или народные судьи дерзнутъ употребить во зло довѣренность согражданъ, тѣснить людей, лихоимствовать, то будутъ казнены смертію; что всякія дѣла, обыскныя и судныя, записываются у нихъ земскими Дьяками; что Двиняне вольны смѣнять судей, и въ такомъ случаѣ обязаны присылать новыхъ въ Москву, да цѣлуютъ крестъ предъ Дьякомъ Государевымъ въ соблюденіи правды. Въ другой Уставной, также Двинской грамотѣ означена мѣра дворовъ, избъ, ледниковъ и всего, что жители должны были выстроить для Намѣстниковъ и Тіуновъ (^[817]). — Слово

Губа знаменовало въ древнемъ Нѣмецкомъ Правѣ усадьбу, а въ нашемъ волость или вѣдомство (^[818]): Губныя грамоты давались областнымъ судьямъ и содержали въ себѣ единственно уголовные законы; въ нихъ предписывалось Старостамъ, Губнымъ Цѣловальникамъ и Дьякамъ начинать исправленіе своей должности обыскомъ или съѣздомъ съ знатнѣйшими жителями ихъ волости: съ Князьями, Дѣтьми Боярскими, Архимандритами, Игуменами, Іереями, и съ Повѣренными каждой выти или участка (^[819]), обязанными подъ крестнымъ цѣлованіемъ заявить всѣхъ извѣстныхъ имъ воровъ и лихихъ людей. Сіи показанія вносились въ книгу; обвиняемыхъ предавали суду, пытали: достояніе ихъ описывали для удовлетворенія истцевъ; кто винился, того казнили по Судебнику; кто запирался, не могъ быть уличенъ вѣрными свидѣтельствами и представлялъ за себя надежныхъ ручателей, того освобождали; не уличенныхъ совершенно, но сильно подозрѣваемыхъ сажали навсегда въ темницу; кто рѣшительно одобрялъ человѣка судимаго уголовнымъ судомъ, тотъ имѣніемъ и жизнію отвѣтствовалъ за его будущія преступленія. Стараясь обуздать злодѣевъ для спокойствія честныхъ гражданъ, Іоаннъ лучше хотѣлъ быть жестокимъ, нежели слабымъ, въ противность новѣйшей мысли Россійскаго уголовнаго законодательства, что лучше десять виновныхъ оставить безъ наказанія, нежели казнить одного безвиннаго.

Церковныя учрежденія. Отъ учрежденій гражданскихъ перейдемъ къ церковнымъ, равно достопамятнымъ. Мы упоминали о Московскомъ Соборѣ 1551 года (^[820]): означимъ здѣсь важнѣйшіе или любопытнѣйшіе его уставы. Слѣдуя наказу Іоаннову, Святители опредѣлили: «1) Въ Москвѣ и во всемъ Государствѣ быть Епархіальнымъ Старостамъ и Десятскимъ, избираемымъ изъ лучшихъ Іереевъ для надзиранія надъ церковною службою, да исполняются въ точности всѣ святые обряды ея, и надъ поведеніемъ Духовенства, обязаннаго учить людей и словомъ и дѣломъ. — 2) Строго блюсти, чтобы въ книгахъ церковныхъ не было ошибокъ, и чтобы иконы списывались съ древнихъ Греческихъ, или какъ писалъ ихъ Андрей Рублевъ (^[821]) и другіе знаменитые художники: симъ святымъ дѣломъ занимаются единственно люди признанные отъ Государя и Епископовъ

достойными онаго, не только искусствомъ, но и жизнію непорочною: наградою же имъ да будетъ всеобщее уваженіе!» Слѣдуютъ предписанія о звонѣ, пѣніи церковномъ, Литургіи, утренней и вечерней службѣ, гдѣ сказано: «3) Да никто изъ Князей, Вельможъ и всѣхъ добрыхъ Христіанъ не входитъ въ церковь съ главою покровенною, въ тафьяхъ Мусульманскихъ! Да не вносятъ въ Олтарь ни пива, ни меду, ни хлѣба, кромѣ просфоръ! Да уничтожится навѣки нелѣпый обычай возлагать на престолъ такъ называемыя сорочки, въ коихъ родятся младенцы (^[822])! — 4) Злоупотребленія и соблазны губятъ нравы Духовенства. Что видимъ въ монастыряхъ? Люда ищутъ въ нихъ не спасенія души, а тѣлеснаго покоя и наслажденій (^[823]). Архимандриты, Игумены не знаютъ братской трапезы, угощая свѣтскихъ друзей въ своихъ келліяхъ; Иноки держатъ у себя отроковъ и юношей, принимаютъ безъ стыда и женъ и дѣвицъ, веселятся и разоряютъ села монастырскія. Отнынѣ да будетъ въ Обителяхъ едина трапеза для всѣхъ: Инокамъ выслать юныхъ слугъ (^[824]); не впускать женщинъ; не держать вина (кромѣ Фряжскаго), ни крѣпкихъ медовъ; не ѣздить для забавы по селамъ и городамъ. Преступникъ да будетъ изверженъ или отлученъ отъ всякія Святыни. Сей законъ умѣренности, воздержанія, цѣломудрія, данъ всему Духовенству: Іереямъ, Діаконамъ, Причетникамъ. — 5) Обители, богатыя землями и доходами, не стыдятся требовать милостыни отъ Государя: впредь да не стужаютъ ему! — 6) Святители и монастыри вольны ссужать земледѣльцевъ и гражданъ деньгами, но безъ всякой лихвы. — 7) Милосердіе Христіанское устроило во многихъ мѣстахъ богадѣльни для недужныхъ и престарѣлыхъ, а злоупотребленіе ввело въ оныя молодыхъ и здоровыхъ тунеядцевъ: да будутъ послѣдніе изгнаны, а на ихъ мѣста введены первые, согласно съ намѣреніемъ благотворителей, и вездѣ да смотрятъ за богадѣльнями добрые Священники, люди градскіе и Цѣловальники (^[825]). — 8) Многіе Иноки, Черницы, міряне, хваляся какими-то сверхъестественными сновидѣніями и пророчествомъ, скитаются изъ мѣста въ мѣсто съ святыми иконами, и требуютъ денегъ для сооруженія церквей, непристойно, безчинно, къ удивленію иноземцевъ: нынѣ объявить на торгахъ

заповѣдь Государеву, чтобы впредь не быть такому соблазну. Если не уймутся бродяги, то ихъ выгонять, а иконы отдавать въ церкви. — 9) Храмы древніе пустѣютъ, новые вездѣ воздвигаются, не усердіемъ къ Вѣрѣ, а тщеславіемъ, и скоро также пустѣютъ, отъ недостатка въ Іереяхъ, въ иконахъ, въ книгахъ. Видимъ еще иное зло: празднолюбцы уходятъ изъ монастырей, заводятъ Пустыни въ лѣсахъ и стужаютъ Христіанамъ о денежномъ вспоможеніи. Государь указалъ Епископамъ не дозволять ни того, ни другаго безъ особеннаго, строгаго разсмотрѣнія (^[826]). — 10) Прихожане избираютъ Священниковъ и Діаконовъ: первые должны быть не менѣе тридцати, а вторые двадцати-пяти лѣтъ отъ рожденія, житія нравственнаго, и грамотные: кто изъ нихъ читаетъ или пишетъ худо, того отсылать въ училища, нынѣ во всѣхъ городахъ заводимыя. Ставленикъ даетъ Митрополиту и Епископамъ только указное: Священникъ рубль Московскій и благословенную гривну; Діаконъ полтину (^[827]). Слѣдуя уставу Великихъ Князей, Іоанна Василіевича и сына его, новобрачные платятъ за вѣнецъ алтынъ, за вторый бракъ вдвое, за третій четыре алтына; но крещеніе, исповѣдь, причастіе, погребеніе, не терпятъ никакой мзды. Никто изъ церковниковъ не долженъ носить одежды странной: всякой имѣетъ свою, и воинъ и Тысящникъ, и купецъ и ремесленникъ (^[828]): служителю ли Церкви украшаться златомъ и бисеромъ, плетеніемъ и шитьемъ, подобно женѣ? Въ Игумены, въ Архимандриты избираютъ Святители, а Царь утверждаетъ выборъ. Снова запрещается вдовымъ Іереямъ и Діаконамъ священнодѣйствовать, Монахамъ и Монахинями жить въ единой Обители, или въ мірѣ. — 11) Митрополиту и Епископамъ безъ Государева вѣдома не перемѣнять ни Бояръ своихъ, ни Дворецкихъ; а на мѣсто убылыхъ брать изъ тѣхъ же родовъ старинныхъ (^[829]). — 12) Духовенство обязано искоренять языческія и всякія гнусныя обыкновенія. На примѣръ: когда истецъ съ отвѣтчикомъ готовятся въ судѣ къ бою, тогда являются волхвы, смотрятъ на звѣзды, гадаютъ въ какія-то Аристотелевы Врата и въ Рафли, предсказываютъ побѣду счастливому, умножаютъ зло кровопролитія (^[830]). Легковѣрные держатъ у себя книги Аристотелевскія, звѣздочетный, Зодіаки,

Алманахи, исполненные еретической мудрости. На канунѣ Іоаннова дни люди сходятся ночью, пьютъ, играютъ, пляшутъ цѣлыя сутки; такъ же безумствуютъ и на канунѣ Рождества Христова, Василія Великаго и Богоявленія. Въ Субботу Троицкую плачутъ, вопятъ и глумятъ на кладбищахъ, прыгаютъ, бьютъ въ ладоши, воютъ Сатанинскій пѣсни. Въ утро Великаго Четверга палятъ солому и кличутъ мертвыхъ; а Священники въ сей день кладутъ соль у престола а лечатъ ею недужныхъ. Лживые пророки бѣгаютъ изъ села въ село, нагіе, босые, съ распущенными волосами; трясутся, падаютъ на землю, баснословятъ о явленіяхъ Св. Анастасіи и Св. Пятницы. Ватаги скомороховъ, человѣкъ до ста, скитаются по деревнямъ, объѣдаютъ, опиваютъ земледѣльцевъ, даже грабятъ путешественниковъ на дорогахъ. Дѣти Боярскіе толпятся въ корчмахъ, играютъ зернью, разоряются. Мужчины и женщины моются въ однѣхъ баняхъ, куда самые Иноки, самыя Инокини ходить не стыдятся. На торгахъ продаютъ зайцевъ, утокъ, тетеревей удавленныхъ; ѣдятъ кровь или калбасы, вопреки уставу Соборовъ Вселенскихъ; слѣдуя Латинскому обычаю, брѣютъ бороду, подстригаютъ усы, носятъ одежду иноземную, клянутся во лжи именемъ Божіимъ и сквернословятъ; наконецъ — что всего мерзостнѣе, и за что Богъ казнить Христіанъ войнами, гладомъ, язвою — впадаютъ въ грѣхъ Содомскій (^[831]). Отцы духовные! пресѣките зло; наставляйте, грозите, казните эпитиміею: ослушники да не входятъ въ церковь! Учите Христіанъ страху Божію и Цѣломудрію, да живутъ мирно въ сосѣдствѣ, безъ ябеды, кражи, разбоевъ, лжесвидѣтельства и клятвопреступленія; да будетъ вездѣ благонравіе въ вашемъ любезномъ отечествѣ, и дѣти да чтутъ родителей!»

Сіе церковное законодательство принадлежитъ Царю болѣе, нежели Духовенству: онъ мыслилъ и совѣтовалъ; оно только слѣдовало его указаніямъ. Слогъ достоинъ удивленія своею чистотою и ясностію.

Замѣтимъ странность: желая истребить обыкновенія древнія, противныя Святой Вѣрѣ, Іоаннъ и Духовенство не коснулись, въ Стоглавѣ, обычая давать людямъ имена не-Христіанскія, по ихъ свойствамъ нравственнымъ: не только простолюдины, но и знатные сановники,

уже считая за грѣхъ называться Олегами или Рюриками, назывались въ самыхъ государственныхъ бумагахъ Дружинами, Тишинами, Истомами, Неудачами, Хозяинами (^[832]), единственно съ прибавленіемъ Христіанскаго отчества. Сей обычай казался Царю невиннымъ.

Въ Февралѣ 1581 года, по кончинѣ Митрополита Антонія, избравъ на его мѣсто Діонисія, Хутынскаго Игумена, Іоаннъ съ Епископами и Боярами уставилъ обрядъ посвященія въ сей верховный санъ, не прибавивъ, кажется, ничего къ старому, но только утвердивъ оный слѣдующею Соборною грамотою: «Кому благоволитъ Господь быть Митрополитомъ, Епископу ли, Игумену или Старцу, того немедлено извѣстить о сей чести. Въ день нареченія и возведенія звонятъ и поютъ молебны. Святители, отпѣвъ Канонъ Богоматери и Петру Чудотворцу, шлютъ двухъ Архимандритовъ, Рожественскаго и Троицкаго, за Нареченнымъ, который вмѣстѣ съ ними идетъ къ Государю. Царь сажаетъ будущаго Митрополита, и говоритъ ему рѣчь о молитвѣ. Послѣ того Нареченный знаменуется въ храмѣ Успенія, у святыхъ иконъ и гробовъ, идетъ вмѣстѣ съ Епископами на Дворъ Митрополитовъ, въ Бѣлую Палату, и тамъ, сѣвъ на свое мѣсто, ждетъ, встрѣчаетъ Царя, бесѣдуетъ съ нимъ; слушаетъ Литургію въ Соборной церкви, стоя у Митрополитскаго мѣста; обѣдаетъ въ Бѣлой Палатѣ со всѣми Святителями; оттолѣ же, до поставленія, никого не принимаетъ, обѣдая въ келліи съ немногими ближними Иконами. Дни чрезъ два совершается избраніе, объявляемое ему Благовѣстниками, Архимандритами Спасскимъ и Чудскимъ. Уготовляютъ мѣсто въ церкви и пишутъ орла надъ онымъ. Въ день назначенный, во время звона, Святители облачаются, а съ ними и будущій Митрополитъ, если онъ Епископъ; если же не Епископъ, то облачается въ придѣлѣ. Окруженный Боярами, Государь вступаетъ въ храмъ, знаменуется у святыхъ иконъ, восходитъ на уготованное мѣсто, и садится: Владыки также. Избранный, между осьмью стоящими огненниками, подъ орломъ, читаетъ Исповѣданіе Вѣры. Ничинаютъ Обѣдню. Лампадѣ и посоху быть Архіепископа Новогородскаго или Казанскаго. Когда въ третій разъ запоютъ: Святъ, Святъ,

тогда Владыки ставятъ Митрополита по древнему обычаю. Онъ совершаетъ Литургію, и Архіепископъ именуетъ его въ молитвѣ послѣ Изрядна. Свѣщеносецъ, держа въ рукѣ свѣщу и лампаду, кланяется Митрополиту и занимаетъ предъ нимъ свое мѣсто въ Олтарѣ; когда же возгласятъ: со страхомъ Божіимъ, тогда уносятъ Архіепископову лампаду съ посохомъ, а Митрополитовы Поддіаконы становятся у Царскихъ дверей съ лампадою и посохомъ новаго Архипастыря. Отпѣвъ Литургію, Епископы возводятъ его на мѣсто, гдѣ сидѣлъ Государь; сажаютъ трижды, произнося Исполлаэти Деспота; снимаютъ съ него одежду служебную, возлагаютъ ему на грудь икону вратную, мантію съ источниками на плеча, клобукъ бѣлый или черный (какъ Государь укажетъ) на главу, и ведутъ на каменное Святительское мѣсто. Царь приближается, говоритъ рѣчь и даетъ Святителю посохъ въ десницу. Тутъ знатное Духовенство, Бояре, Князья многолѣтствуютъ Митрополиту. Онъ благословляетъ Царя и говоритъ рѣчь. Духовенство и Бояре многолѣтствуютъ Царю. На крылосахъ поютъ также многая лѣта. Выходятъ изъ церкви. У Государя столъ для всего знатнаго Духовенства, для Вельможъ и сановниковъ. Митрополитъ ѣздитъ вокругъ Москвы на ослѣ, коего ведутъ Бояринъ Царскій и Святительскій. Послѣ стола чаши: Петра Чудотворца, Государева и Митрополитова» (^[833]).

Достопамятный обрядъ церковный. Упомянемъ здѣсь также о Церковномъ любопытномъ обрядѣ сего времени, уже давно забытомъ въ Россіи. Въ Недѣлю Ваій, предъ Обѣднею, собирался весь народъ Московскій въ Кремлѣ. Изъ храма Успенія выносили большое дерево, обвѣшенное разными плодами (яблоками, изюмомъ, смоквами, финиками); укрѣпляли его на двухъ саняхъ и везли тихо. Подъ деревомъ стояли пять отроковъ въ бѣлой одеждѣ и пѣли молитвы. За санями шли многіе юноши съ пылающими восковыми свѣчами и съ огромнымъ фонаремъ; за ними несли двѣ высокія хоругви, шесть кадильницъ и шесть иконъ; за иконами слѣдовали Іереи, числомъ болѣе ста, въ великолѣпныхъ ризахъ, осыпанныхъ жемчугомъ; за нами Бояре и сановники; наконецъ самъ Государь и Митрополитъ: послѣдній ѣхалъ верхомъ, сидя бокомъ на ослѣ (или на конѣ) одѣтомъ бѣлою

тканію (^[834]): лѣвою рукою придерживалъ (Митрополитъ) на своихъ колѣнахъ Евангеліе, окованное золотомъ, а правою благословлялъ народъ. Осла велъ Бояринъ: Государь, одною рукою касаясь длиннаго повода узды, несъ въ другой вербу. Путь Митрополиту устилали сукнами. Далѣе шли еще Бояре и сановники; за ними безчисленное множество людей. Обходивъ такимъ образомъ вокругъ главныхъ церквей Кремлевскихъ, возвращались въ храмъ Успенія, гдѣ Митрополитъ служилъ Литургію: послѣ чего давалъ обѣдъ Царю и Вельможамъ. — Сей церковный ходъ, въ память срѣтенія Христова въ Іерусалимѣ, былъ уставленъ, какъ вѣроятно, въ древнѣйшія времена, но сдѣлался намъ извѣстенъ только съ Іоаннова, по описанію иноземныхъ наблюдателей.

Строеніе городовъ. Къ достохвальнымъ дѣяніямъ сего царствованія принадлежитъ еще строеніе многихъ новыхъ городовъ для безопасности нашихъ предѣловъ. Кромѣ Лаишева, Чебоксаръ, Козмодемьянска, Болхова, Орла и другихъ крѣпостей, о коихъ мы упоминали, Іоаннъ основалъ Донковъ, Епифань, Веневъ, Чернь, Кокшажскъ (^[835]), Тетюши, Алатырь, Арзамасъ. Состояніе Москвы. Но воздвигая красивыя твердыни въ лѣсахъ и въ степяхъ, онъ съ прискорбіемъ видѣлъ до конца жизни своей развалины и пустыри въ Москвѣ, сожженной Ханомъ въ 1571 году (^[836]), такъ, что въ ней, если вѣрить Поссевинову исчисленію, около 1581 года считалось не болѣе тридцати тысячь жителей, въ шесть разъ менѣе прежняго, какъ говоритъ другой иноземный Писатель, слышавъ то отъ Московскихъ старожиловъ въ началѣ XVII вѣка (^[837]). Стѣны новыхъ крѣпостей были деревянныя, насыпанныя внутри землею съ пескомъ, или крѣпко сплетенныя изъ хвороста (^[838]); а каменныя единственно въ столицѣ, Александровской Слободѣ, Тулѣ, Коломнѣ, Зарайскѣ, Старицѣ, Ярославлѣ, Нижнемъ, Бѣлозерскѣ, Порховѣ, Новѣгородѣ, Псковѣ.

Торговля. Размноженіе городовъ благопріятствовало и чрезвычайнымъ успѣхамъ торговли, болѣе и болѣе умножавшей доходы Царскіе (которые въ 1588 году простирались до шести милліоновъ (^[839]) нынѣшнихъ рублей серебряныхъ). Не только на ввозъ чужеземныхъ издѣлій ила на выпускъ нашихъ произведеній, но даже и на съѣстное, привозимое въ города, была значительная пошлина,

иногда откупаемая жителями. Въ Новогородскомъ таможенномъ уставѣ 1571 года (^[840]) сказано, что со всѣхъ товаровъ, ввозимыхъ иноземными гостями и цѣнимыхъ людьми присяжными, казна беретъ семь денегъ на рубль: купцы же Россійскіе платили 4, а Новогородскіе 1¹/₂ денги: съ мяса, скота, рыбы, икры, меду, соли (Нѣмецкой и морянки), луку, орѣховъ, яблокъ, кромѣ особеннаго сбора съ телегъ, судовъ, саней. За ввозимые металлы драгоцѣнные платили, какъ и за все иное; а вывозъ ихъ считался преступленіемъ. Достойно замѣчанія, что и Государевы товары не освобождались отъ пошлины. Утайка наказывалась тяжкою пенею. — Въ сіе время древняя столица Рюрикова, хотя и среди развалинъ, начинала-было снова оживляться торговою дѣятельностію, пользуясь близостію Нарвы, гдѣ мы съ цѣлою Европою купечествовали; но скоро погрузилась въ мертвую тишину, когда Россія въ бѣдствіяхъ Литовской и Шведской войны утратила сію важную пристань. Тѣмъ болѣе цвѣла наша Двинская торговля, въ коей Англичане должны были дѣлиться выгодами съ купцами Нидерландскими, Нѣмецкими, Французскими, привозя къ намъ сахаръ, вина, соль, ягоды, олово, сукна, кружева, и вымѣнивая на нихъ мѣха, пеньку, ленъ, канаты, шерсть, воскъ, медъ, сало, кожи, желѣзо, лѣсъ (^[841]). Французскимъ купцамъ, привезшимъ къ Іоанну дружественное письмо Генрика III, дозволялось торговать въ Колѣ, а Испанскимъ или Нидерландскимъ въ Пудожерскомъ Устьѣ: знаменитѣйшій изъ сихъ гостей назывался Иваномъ Девахомъ Бѣлобородомъ, доставлялъ Царю драгоцѣнные каменья и пользовался особеннымъ его благоволеніемъ, къ неудовольствію Англичанъ. Въ разговорѣ съ Елисаветинымъ Посломъ, Баусомъ, Іоаннъ жаловался, что Лондонскіе купцы не вывозятъ къ намъ ничего хорошаго; снялъ съ руки перстень, указалъ на изумрудъ колпака своего и хвалился, что Девахъ уступилъ ему первый за 60 рублей, а вторый за тысячу: чему дивился Баусъ, оцѣнивъ перстень въ 300 рублей, а изумрудъ въ 40, 000 (^[842]). Въ Швецію и въ Данію отпускали мы знатное количество хлѣба. «Сія благословенная земля» (пишетъ Кобенцель о Россіи) «изобилуетъ всѣмъ необходимымъ для жизни человѣческой, не имѣя дѣйствительной нужды ни въ какихъ

иноземныхъ произведеніяхъ» (^[843]). — Завоеваніе Казани и Астрахани усилило нашу мѣну Азіатскую.

Роскошь и пышность. Обогативъ казну торговыми, городскими и земскими налогами, также и присвоеніемъ церковнаго имѣнія, чтобы умножить войско, завести арсеналы (гдѣ находилось всегда въ готовности не менѣе двухъ тысячь осадныхъ (^[844]) и полевыхъ орудій), строить крѣпости, палаты, храмы, Іоаннъ любилъ употреблять избытокъ доходовъ и на роскошь: мы говорили объ удивленіи иноземцевъ, видѣвшихъ въ казнѣ Московской груды жемчугу, горы золота и серебра во дворцѣ (^[845]), блестящія собранія, обѣды, за коими въ теченіе пяти, шести часовъ пресыщалось 600 или 700 гостей, не только изобильными, но и дорогими яствами, плодами и винами жаркихъ, отдаленныхъ климатовъ: однажды, сверхъ людей именитыхъ, въ Кремлевскихъ палатахъ обѣдало у Царя 2000 Ногайскихъ союзниковъ, шедшихъ на войну Ливонскую (^[846]). Въ торжественныхъ выходахъ и выѣздахъ Государевыхъ все также представляло образъ Азіатскаго великолѣпія: дружины тѣлохранителей, облитыхъ золотомъ — богатство ихъ оружія, убранство коней. Такъ Іоаннъ, 12 Декабря (^[847]), обыкновенно выѣзжалъ верхомъ за городъ, видѣть дѣйствіе снаряда огнестрѣльнаго: предъ нимъ нѣсколько сотъ Князей, Воеводъ, сановниковъ, по-три въ рядъ; предъ сановниками 5000 отборныхъ Стрѣльцевъ по-пяти въ рядъ. Среди обширной, снѣжной равнины, на высокомъ помостѣ, длиною саженей въ 200 или болѣе, стояли пушки и воины, стрѣляли въ цѣль, разбивали укрѣпленія, деревянныя, осыпанныя землею, и ледяныя. Въ торжествахъ церковныхъ, какъ мы видѣли, Іоаннъ также являлся народу съ пышностію разительною, умѣя видомъ искусственнаго смиренія придавать себѣ еще болѣе величія (^[848]), и съ блескомъ мірскимъ соединяя наружность Христіанскихъ добродѣтелей: угощая Вельможъ и Пословъ въ свѣтлые праздники, сыпалъ богатую милостыню на бѣдныхъ.

Слава Іоаннова. Въ заключеніе скажемъ, что добрая слава Іоаннова пережила его худую славу въ народной памяти: стенанія умолкли, жертвы истлѣли, и старыя преданія затмились новѣйшими; но имя Іоанново блистало на Судебникѣ и напоминало пріобрѣтеніе трехъ Царствъ

Могольскихъ: доказательства дѣлъ ужасныхъ лежали въ книгохранилищахъ, а народъ въ теченіе вѣковъ видѣлъ Казань, Астрахань, Сибирь какъ живые монументы Царя-Завоевателя; чтилъ въ немъ знаменитаго виновника нашей государственной силы, нашего гражданскаго образованія; отвергнулъ или забылъ

названіе Мучителя, данное ему современниками, и по темнымъ слухамъ о жестокости Іоанновой донынѣ именуетъ его только Грознымъ, не различая внука съ дѣдомъ, такъ названнымъ древнею Россіею болѣе въ хвалу, нежели въ укоризну (^[849]). Исторія злопамятнѣе народа!

КОНЕЦЪ ДЕВЯТАГО ТОМА.