Люблю в душе моей уныние питать. Природа всякий час готова нам внимать, Наставник истинный, товарищ драгоценный! Но более всего люблю тот час священный,
519
Как гаснет в облаках, прощаясь с миром, день, Как длинная с холмов в долины ляжет тень, Полдневных шум работ умолкнет постепенно, И пение певцов слабеет отдаленно, Скрываются цветы, чернеют зыби вод, Как света царь, скончав торжественный свой ход, Померкшее чело скрывает за туманом, И теплится заря на западе багряном. Тогда, мечтается, с прохладным ветерком Молчание летит под маковым венком, Друг ночи и о ней желанный возвеститель! Ты мир и сон ведешь оратая в обитель. Час вечера в полях — печальный жизни вид! Струя сокрытых вод вокруг меня журчит, И аромат с цветов невидимых восходит; Тогда во глубину свою мой дух нисходит; Спят чувства — и мечта его оживлена! Парениям ее вселенная тесна. Сюда питать ее, под наклоненной ивой, Сажусь — и углублен в беседе молчаливой — Сюда, уныния и мудрости друзья! Лик месяца блеснул на зеркале ручья! Пред мною храм села, в очах моих кладбище, Отшедших от земли пустынное жилище, Не бронза, не гранит — вещатели похвал! Полуобрушенный, покрытый дерном вал, Заросших ряд могил, где мох лишь, поседевший На камнях гробовых иль вновь зазеленевший, Почивших время сна являет для очей; Здесь пепел их свежит извивистый ручей. Как братья, как друзья, гроб вместе старца, млада, Их персти не делит железная ограда! При них взор странника стремится отдохнуть, О братья, вместе течь и вместе кончить путь! О тленности мечта здесь дух мой посещает, Шаг каждый мой себе подобных попирает, Из праха нашего составилась земля. А там, где день и ночь гремит творцу хвала, В природной простоте ума не озаренна, Не хитростью его, а чувством соплетенна, Где, мнится, сам отец внимает чад своих, Вселяет в злобных страх и милует благих,
520
Где древность на стенах секирой твердой стали Неизгладимые означила скрижали, — В сем храме мысль моя со трепетом парит, Приникши к алтарям, поющи лики зрит, Дух — верою, мольбой — ланиты воспаленны, Уста, несущи песнь, и очи умиленны; Там молится, предстать готовясь пред судом, Раскаянье, к земле приникшее челом, В потоке слез свое сретает искупленье; Благословляя там от мира удаленье, Согбенный летами, под бременем скорбей, Желая ускорить кончиною своей, Дом тесный труженик себе уготовляет, Не кончен зрится труд... а старец истлевает!.. Сюда, в час осени, стекайтеся, друзья! Как с шорохом листов смесится шум ручья И ток, рассвирепев, в расширенном стремленье, К окрестным понесет жилищам потопленье; Как ветер восшумит, внезапный гость лесов, И обнажит верьхи дряхлеющих дубов; Когда отцветшие дубравы и долины Представят взорам вид печальныя картины И вы не встретите в зерцале мутных вод Ни утра зарево, ни неба ясный свод; Феб скроется, узрев природы разрушенье, И, в скорби, сократит для ней свое теченье; Когда она, сорвав красот своих венец, Сама — как старица, сретающа конец, — Тогда, мои друзья, в сей мрачный лес вступайте; Свой собственный закат всеобщим услаждайте, Смерть менее страшна, коль думаем о ней. Сидящим вам в мечтах, быть может, вестник сей, На мшистой высоте повременно звучащий, Которым говорит нам миг, от нас летящий, Моленья скажет час... во храме огнь блеснет. Всяк к месту, в нем себе избра́нному, придет. Торжествен час хвалы, предвечному несомый! Быть может, окружив почивших тесны домы, Благословения на прах их притекут, Моление и скорбь свой тихий гимн сольют, И взыдет фимиам над дремлющим в покое... Там веры чувствуйте величие простое!
521
Или всю скорбь в себе стремитеся вместить, Всю силу ближнего несчастие делить, Когда, сквозь частый кров, составленный ветвями, С бледнеющим челом, с померкшими очами, С власами, падшими в небрежности на грудь, Вы узрите красу, таящу робкий путь К могиле, где ее отрада заключенна: Дух скорбью услажден, грудь плачем облегченна! Склонясь на мшистый крест задумчивым челом, Уныния она вам будет божеством.
<1811>
Милонов M.В. Уныние // Поэты 1790-1810-х годов. Л.: Советский писатель, 1971. С. 519—522. (Библиотека поэта; Большая серия).