Я в тесной могиле лежу одиноко,
Объятый мучительно-тягостным сном,
Засыпан землею, без слов и движенья,
Бессильные руки сложивши крестом.
И давит меня сон тяжелый, глубокий,
И насыпь могильная грудь мне гнетет,
И слышится смутно мне чье-то рыданье,
И кто-то меня из могилы зовет.
И чья-то слеза, прорывая могилу,
Мне грудь прожигает сильнее огня.
О, знаю я, кто эти слезы роняет,
Кто кличет из темной могилы меня.
Голубка моя, это ты там рыдаешь!
Горячие слезы роняешь по мне:
Одна только ты мои песни любила,
Как ни были грустны и скорбны оне.
Одной я тебе только в жизни был дорог,
Одна только ты озаряла мой путь;
Когда же я падал на трудной дороге,
Ты верой своей согревала мне грудь.
Теперь ты желаешь поднять меня снова
Для песен былых, — но заглох их родник
Лежу я придавлен холодной землею,
Мой ум без движенья, и нем мой язык.
Не кличь, не зови ты меня из могилы,
Не трать понапрасну слез горьких своих:
Не верю я в счастье, растратил я силы —
И мне не воскреснуть для песен былых.
1875