АВГУСТ

В ночь звездопад; днем солнце парит,
Предсмертным пылом пышет Лев.
Спрячь голову: стрелой ударит
Любовь небесная — иль гнев.

Был небу мил, кто дали мерил
Кометным бегом — и сгорел;
Кто «золотому блеску верил»,
Поэт, — и пал от жарких стрел.

В бестенный полдень сколько милых
Теней глядится через смерть!
И сколько глаз в твоих светилах
Сверкнет, полуночная твердь!

И скольких душ в огнях падучих
Мгновенный промелькнет привет!
Угаснет пламень искр летучих,
Начальный не иссякнет свет.

А времена в извечном чуде
Текут. За гриву Дева Льва
С небес влачит. На лунном блюде
Хладеет мертвая глава.

Едва медовый справлен Спас,
Светает Спас Преображенский.
Спас третий — с вечери успенской.
Иванов день : всему свой час.
Крест, свет нагорный, Лика чудо,
С главой усекновенной блюдо :
Страстных святынь иконостас.

Мед с краю, горечь в сердце кубка.
Путь к обновленью естества
Доколе будет — с оцтом губка,
Усекновенная глава ?

В юдоли слез трех райских кущей,
Как Петр восторженный, ищу.
Покинутый, к Мимоидущей
Тянусь и — сирота — ропщу,

Что, лишь в нетварном убеленье
Земля завидит свой Фавор,
Над полым гробом уж Успенье
Величит ангельский собор.

Преображенью праздник смежный,
Ты, риза белая души,
Ты, в зное вихрь Марии Снежной,
Пожар чистилища туши
И, след стопы лелея нежной,
Остылый пепл запороши.

С тех пор как путник у креста
Пел «De Profundis», — и печали,
И гимнам чужды, одичали
В безлирной засухе уста.

Благословенный, вожделенный
Я вновь увидел Вечный Град,
И римским водометам в лад
Взыграл родник запечатленный.

Не на́долго. Был духу мил
Отказ суровый Палинодий:
Прочь от языческих угодий
Он замысл творческий стремил.

Но в час, когда закат оденет
Полнеба в злато, хоровод
Взовьется ласточек, — вот, вот
Одна, другая вдруг заденет

Тебя крылом, в простор спеша :
Так ныне каждый миг летучий
Волной лирических отзвучий
Спешит напутствовать душа.

Все никнут — ропщут на широкко :
Он давит грудь и воздух мглит.
А мой пристрастный суд велит
Его хвалить, хвалить барокко,

Трастеверинцев соль и спесь,
Их р раскатистое, твердо
Меняющее сольдо в сордо,
Цвет Тибра, Рима облик весь, —

Чуть не малярию, с которой,
Бредя «вне стен» из веси в весь,
Я встарь спознался и доднесь
Не развяжусь, полвека хворый.

Коль правда, что душа пред тем,
Как в мир сойти, на мир иной взирала,
Поэтом тот родится, с кем
София вечная играла.

Веселой тешиться игрой
Ей с человеками услада.
Но мудрецам, в закон и строй
Вперившим все вниманье взгляда,
Не до веселия порой :
У ней с поэтом больше лада.

У темной Знаменья иконы, в ночь, елей
Лампадный теплится; я ж, отрок, перед ней
Один молясь, не знал, что кров мой был каютой
Судна, носимого во мраке бурей лютой,
Что голосами тьмы не бес меня пугал,
А в доски бьющийся осатанелый шквал,
Что малый, кроткий свет, по серебру скользящий,
Елея данью был, валы миротворящей.

«Идти, куда глядят глаза,
Пряма летит стрелой дорога!
Простор — предощущенье Бога
И вечной дали бирюза» . . .

Исхожены тропы сухие,
И сказку опровергла быль.
Дорога — бег ползучий змия,
С высот низринутого в пыль.
Даль — под фатой лазурной Лия,
Когда любовь звала Рахиль.

И ныне теснотой укромной,
Заточник вольный, дорожу;
В себе простор, как мир огромный,
Взор обводя, не огляжу;
И светит памяти бездомной
Голубизна за Летой темной, —
И я себе принадлежу.

Рубиться ныне бы, Денис,
И петь, и пить тебе ! Все страны,
Куда лицом не повернись,
Освобождают партизаны.

Что ж не как прежде весела
Беспечных удальцов ватага?
Забота ль черная легла
На обреченные чела?
Иссякла ль пьяных гроздий влага?
Хмель веледушный бы влила
Твоя в них песнь, твоя отвага,
Угрюмой злобы враг Денис, —
Ты, в партизанах Дионис!

Не медлит солнце в небесах,
И дно колодцев света мелко.
Дрожит на зыблемых весах,
Не хочет накрениться стрелка,

Мгновенный возвещая суд.
И кто отчаялся, кто чает;
И с голода крещеный люд
В долготерпении дичает.

—«Хочешь всем владеть?
Не владей ничем.
Насладиться всем?
Всё умей презреть.
Чтобы всё познать,
Научись не знать.
Быть ли хочешь всем, —
Стань ничем».

Ночь и камень твой Кармил,
Иоанн Креста,
Дальний цвет мне в Боге мил,
Радость — красота.

«Всё — ничто». — Ты славил, свят,
Бога, — ключ в ночи;
Что ж хвалы твои струят
Темные лучи ?

Не Ничто глядит с небес
Из-под звездных век.
На земле моей воскрес
Богочеловек.

Смертный возглас Илои
С высоты креста —
Все ль, что̀ в ночь могли твои
Простонать уста?

Не хочу богатств, услад,
Веденья, Всего:
Быть хочу одним из чад
Бога моего.

Воля детская моя —
Сыном быть, не Всем.
Стать как Бог звала змея,
Вползшая в Эдем.

Не затем, что хлынет Свет
Землю обновить,
Хочет сердце каждый цвет
Здесь благословить.

Не затем, что может Бог
Тварь обожествить,
Гость во мне тоску зажег —
Крест Его обвить.

И я был чадо многих слез;
И я под матерним покровом
И взором демонским возрос,
Не выдан ею вражьим ковам.

А после ткач узорных слов
Я стал, и плоти раб греховной,
И в ересь темную волхвов
Был ввержен гордостью духовной.

И я ответствовал: «Иду»,
От сна воспрянув на ночлеге;
И, мнится, слышал я в саду
Свирельный голос: «tolle, lege».