7(20) апреля 1908 г.
Дорогая мамочка!
Получил, получил твое письмо. Что же это станется из нашей переписки, если неделями будем мы молчать... Этак всякое живое содержание из нее исчезнет и поневоле останутся одни общие места.
Была ты, значит, у В. В. Это хорошо... Жалею, что не послал для него письма...
Любопытно мне, что он скажет. Надеюсь об этом скоро узнать.
Сейчас у меня настоящая весна, в самом полном значении этого слова...
Период ожиданий и стихотворной горячки...
Время провожу так:
Утром гуляю в Люксембурге. После завтрака устраиваю у себя вечер — т. е. завешиваю окно и топлю камин и в этой обстановке провожу два-три часа...
Потом прилив энергии, прогулка, иногда кафе для писания писем, а там и обед... После обеда у нас бывает общий разговор, который иногда затягивается до позднего вечера.
Это милая комедия.
К последнему времени у нас составилось маленькое интернациональное общество из лиц, страстно жаждущих обучиться языку...
И происходит невообразимая вакханалия слов, жестов и интонаций под председательством несчастной хозяйки...
Вчера, например, я до самого вечера говорил с некиим молодым венгерским писателем о превыспренних материях, состязаясь с ним в искажении языка. Этот талантливый поэт настойчиво употребляет странное выражение: «мустар» для обозначения горчицы (...мелко, но характерно).
Не слишком ли преждевременно будет теперь думать об университетских хлопотах?
Ведь их и невозможно начать раньше осени?
А если меня не примут — то я поступлю в один из немецких университетов... и согласую занятия литературой с занятиями философией.
Маленькая аномалия: «тоску по родине» я испытываю не о России, а о Финляндии.
Вот еще стихи о Финляндии, а пока, мамочка, прощай.
Твой Ося.
‹Далее следует ст-ние «О красавица Сайма, ты лодку мою колыхала...» (1, № 3).›
Paris, 19-20/IV-08.
Осип Мандельштам.