191

ПРОТОКОЛ ЗАСЕДАНИЯ МОСКОВСКОГО ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО КРУЖКА
26 февраля 1923 г.

Подготовка текста, публикация и примечания М. И. Шапира ¹

 
 
 

Присутствовали: Члены Кружка: Г. И. Винокур, Б. В. Горнунг, А. А. Буслаев, М. М. Кениг<с>берг, В. И. Нейштадт, А. И. Ромм, П. П. Свешников, Н. Ф. Яковлев, Б. И. Ярхо.

Гости: Д. Е. Михальчи, А. <К.> Соловьева, Л. В. Горнунг, Н. В. Кенигсберг, С. Д. Богдановский, А. А. Реформатский, С. И. Дмитриев.

 

Обсуждены след<ующие> вопросы<:>

 

1. В порядок дня годичного заседания кружка включить следующие пункты:

      а) Отчет за 1922/1923 год<.>

      б) Перевыборы Президиума<.>

      в) Доклад С. Я. Мазэ о синтаксисе Ф. Е. Корша ².

2. Членский взнос за февраль 1923 г. установить в 15 р.

3. Заслушан доклад М. М. Кенигсберга на тему «Опыт анализа понятия „стих“» ³.

В обсуждении доклада приняли участие: Г. И. Винокур, В. И. Нейштадт, А. И. Ромм, Б. И. Ярхо.

В ответ на вопрос А. И. Ромма об определении стиха, докладчик раз’яснил, что<,> по его мнению<,> стих есть эстетическая форма языка, и притом форма композиционная, надграмматическая. Отсюда явствует, что он может разрушать синтагматическую, морфематическую и лексемную структуру языка. Специфическим его признаком является стиховое единство, графически выражаемое отдельной строкой, а акустически — интонационными явлениями конца стиха.

Б. И. Ярхо. Полагает, что графический подход докладчика к стиху необоснован ⁴. Стих — это такая речь, в которой определенные элементы повторяются периодически, чего не наблюдается в прозе ⁵. Если мы возьмем исходный тип стиха — народный стих, то увидим, что в нем стиховые членения совпадают с синтаксическими паузами. Это и создает стих. Постепенно образуется канон, а затем и отступления от него — enjambements. Но их процент незначителен, и при определении

192

стиха их можно обойти. Стихотворение, состоящее сплошь из строк enjambementées<,> для человека, воспитанного на народной поэзии, — не стихотворение ⁶.

При недостаточно ясно выраженной периодичности или при малом числе повторяющихся элементов, мы имеем дело с промежуточными формами. Поддерживая естественно-научный взгляд на языковые явления, оппонент полагает, что резкой границы между стихом и не-стихом провести нельзя, как нельзя провести такой границы между животным и растением. Необходимо считаться с гибридными формами ⁷.

А. И. Ромм. Есть манера чтения МХТ, сглаживающая специфически стиховые интонационные явления. Есть манера писать стихи в сплошную строку, как прозу (Евг. Венский) ⁸<.> Ни то, ни другое не делает стих не-стихом. Если мы не усматриваем периодичности в структуре произведения, то не можем считать его стихом, хотя бы оно было разбито на строчки (Gustave Kahn). Прейскурант тоже разбит на строчки  ⁹. Очевидно, разница лежит в том, что автор производит эту разбивку не с той целью. Но авторское намерение критерием служить не может. Стих есть явление говорения ¹⁰<,> потому случаи эквивокации (подобно «Dico te persas vincere») бывают ¹¹. Их нельзя толковать в ту или иную сторону — надо учитывать обе интерпретации. Которая из них авторская — неважно. Иногда сам автор разно интерпретирует стихи в графике и в чтении (Маяковский). Определение должно быть структурным, а не ссылаться на автора. Мы имеем право интерпретировать стихи, как угодно, лишь бы они оставались стихами. Есть стихи (Асеев)<,> которые могут быть интерпретированы в разных метрических схемах, и мы должны учесть их все ¹². Именно благодаря многообразию интерпретаций стихи не отмирают с исчезновением поколения, жившего в каноне автора. Стихи Катулла или Горация живы для нас и посейчас, живы не меньше, чем в момент своего появления, именно потому, что они достаточно емки и для нашей интерпретации.

Следует горячо приветствовать взгляд докладчика на стих, как на знак.

В. И. Нейштадт полагает, что с исторической точки зрения мы можем устанавливать единую интерпретацию стиха, с чисто же ритмической мы имеем право многообразных интерпретаций любого стиха, как самого по себе, так и в системе стихотворения ¹³.

Г. И. Винокур напоминает о том, что Б. Арватов рассматривает стих Маяковского, как ораторскую речь, ряд коротких, «ударных» синтагм. Таким образом, графическое дробление стиха Маяковского имеет свои

193

основания и игнорировать их, как делает это А. И. Ромм, нельзя ¹⁴. Неверно, что стихи сохраняются во времени: Катулл для нас — нечто совсем иное, чем для своих современников и для себя ¹⁵.

Возражая докладчику, Г. И. Винокур указывает, что vers libre есть такой же канон, как и всякая другая форма стиха. При историческом изучении с этим необходимо считаться.

Приветствуя выступление докладчика против «звукоедства» слуховой филологии, Г. И. поддерживает ту точку зрения, что графика есть одно из весьма существенных явлений, которые при изучении стиха необходимо учитывать. Но надо подробнее разработать это учение, чтобы не получалось, что всё разбитое на строчки — стихи ¹⁶.

В. И. Нейштадт указывает, что при переводе стихов Маяковского на немецкий язык, ему пришлось написать стих «Schritt vor Schritt» в 3 строки, чтобы показать, что на слове «vor» тоже стоит самостоятельное ударение. Но, конечно, считать стихом можно только все эти 3 строки вместе ¹⁷.

А. И. Ромм замечает, что показания Б. Арватова и В. И. Нейштадта, чтение самого Маяковского, наконец наиболее распространенное восприятие его печатных стихов ясно показывают, что разбивка на строки у Маяковского обозначает не специфически стиховую интонацию и не деление на стихи, а манеру дробного чтения внутри стиха, манеру, не уничтожающую стиховых явлений и членений, которых Маяковский в графике никак не отмечает. Это останется несомненным<,> даже если мы станем на точку зрения докладчика и заглянем в авторское намерение ¹⁸.

В заключительном слове М. М. Кенигсберг отвечает В. И. Нейштадту, что ударения слов можно отмечать и акутами. А. И. Ромм разъяснил, что у Маяковского деление на строки имеет не то значение, какое обычно в поэтической графике. Тем самым Маяковский впадает в эквивокацию. Докладчик продолжает считать каждую строчку стихом.

Возражая Б. И. Ярхо, докладчик утверждает, что периодически повторяемым элементом языка во всякой системе версификации является конец стиха и связанные с ним графические и акустические явления. Все прочее: ударения, количеств<енные> различия и т. д. — подчиняются этому основному и первостепенному факту. Поэтому vers libre есть стих, как композиционная форма, имеющая свое графическое и акустическое выражение.

Гибридных явлений докладчик не признает, а естественно-научный подход к языку вообще и к стиху в частности принципиально отвергает,

194

ибо язык есть историческое явление, толкуемое не материально, а по отношению к его смыслу ¹⁹.

Возражая А. И. Ромму, докладчик указывает, что то, что Катул и Гораций отходят в область истории<,> означает только, что они адэкватно могут быть поняты лишь в своем историческом контексте — специально культурно-историческом. «Наш Катул», взятый без должной филологической интерпретации<,> не есть Катул I века до РХ ²⁰. Утверждение — «отходит в область истории — значит: фактически сходит на-нет» — противоречиво. Только в истории, во всей исторической полноте получает смысл историческое явление ²¹.

По вопросу об эквивоках типа «Dico te Persas vincere» докладчик думает, что квалификация его как такого есть также дело контекста. Контексту же, понимаемому, впрочем<,> распространительно, надлежит указать и возможность решенья его в ту или иную сторону ²². Короче говоря<,> это есть дело исторического ученья о языке, в данном случае истории латинского языка. От исторического ученья должно строго отличать учение теоретическое. Оно может пользоваться выше приведенным примером лишь экземплификационно. Но впрочем<,> сама проблема эквивока для этого теоретического ученья — «общей граматики» <—> далеко не решена<,> и не так уж очевидно, как она должна ставиться «общей граматикой».

Переходя к примерам из Вл. Маяковского<,> докладчик отмечает, что метод, которым оперирует его опонент<,> скорей подтверждает мысли докладчика, чем опровергает их, ибо А. И. определяет границы стихов<,> как раз апелируя к тому, что ему угодно называть «авторским намереньем». Не входя в подробности, докладчик считает необходимым указать по вопросу о Маяковском, что если А. И. прав, то мы имеем дело со своеобразным извращеньем понятия «стих», диаметрально противоположным тому извращенью, что мы находим в творчестве некоторых указанных в докладе французских поэтов ²³.

Заканчивая, докладчик благодарит М. Л. К. за вниманье, оказанное его работе ²⁴.

Председатель: Секретарь

Винокур А. Ромм

Кенигсберг Вл. Нейштадт Николай Дурново

Н. Яковлев Л. Жирков 25

 

195

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

¹     Работа подготовлена при финансовой поддержке Фонда «Культурная инициатива». Публикуется впервые. Печатается по черновому автографу [Институт русского языка РАН, Рукописный отдел (= ИРЯ), ф. 20 (Московский лингвистический кружок), л. 247—248 об. (рукой А. И. Ромма), 249 (рукой М. М. Кенигсберга, начиная со слов: «Возражая А. И. Ромму, докладчик указывает <...>»)]. Явные описки устранены. Орфография и пунктуация оставлены без изменения (см. примеч. 2 к статье М. М. Кенигсберга «Из стихологических этюдов. 1. Анализ понятия „стих“»). Издаваемые материалы продолжают ряд публикаций из архива МЛК [ранее были напечатаны (полностью или частично) протоколы прений по докладам Б. В. Томашевского «О пятистопном ямбе Пушкина» (8.VI 1919), «Буало и Пушкин» (конец 1919 — начало 1920; без даты), «О ритме пушкинской прозы» (13.II 1920; все три см.: ‘Томашевский и Московский лингвистический кружок’, [Предисловие и публикация Л. С. Флейшмана], Ученые записки Тартуского университета, 1977, вып. 422, 125—127, 129—132), прения по докладу Г. О. Винокура «О „Курсе общей лингвистики“ Ф. де Соссюра» [5.III 1923; см.: Е. А. Тоддес, М. О. Чудакова, ’Первый русский перевод «Курса общей лингвистики» Ф. де Соссюра и деятельность Московского лингвистического кружка: (Материалы к изучению бытования научной книги в 1920-е годы)’, Федоровские чтения 1978, Москва 1981, 242—245] и по докладу Р. О. Якобсона «О поэтическом языке произведений Хлебникова» [11.V 1919; см.: М. И. Шапир, ‘Материалы по истории лингвистической поэтики в России (конец 1910-х — начало 1920-х годов)’, Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка, 1991, т. 50, № 1, 45—48].

²     На годичном заседании МЛК 12.III 1923 был прочитан доклад Б. И. Ярхо «Евфоника сербских двенадцатисложных заплачек» (тезисы и протокол обсуждения см.: ИРЯ, ф. 20, л. 390—391, 254—254 об.). Доклад С. Я. Мазэ о работах Ф. Е. Корша по синтаксису, видимо, не состоялся [сообщение на ту же тему («Синтаксические взгляды Корша») сделал в МЛК М. Н. Петерсон (29.II 1920); протокол обсуждения см.: Там же, л. 80—81 об.].

³     10.III 1925, уже после смерти Кенигсберга, эта его работа (в редакции, подготовленной к печати Б. В. Горнунгом) обсуждалась также на заседании Комиссии по изучению проблемы художественной формы при Философском отделении РАХН. В прениях приняли участие Г. О. Винокур, Н. Н. Волков, Б. В. Горнунг, Н. И. Жинкин, В. И. Нейштадт; присутствовали Н. В. Волькенау, В. П. Зубов, М. А. Петровский, А. Г. Цирес и Л. Г. Шпет [протокол обсуждения см.: Российский государственный архив литературы и искусства (= РГАЛИ), ф. 941 (Государственная академия художественных наук), оп. 14, ед. хр. 15, л. 44].

⁴     Ср. возражения Б. И. Ярхо на концепцию Ю. Н. Тынянова: «Смешение <...> графического явления со стихом, может быть, еще встречается в широкой публике, но наука от этого свободна. Никто не назовет постоянную конечную рифму внутренней, потому что она написана внутри строки. В современных футуристических изданиях печатание чуть ли не каждого слова в отдельной строке может только несколько затруднить чтение, но не изменить реального количества стихов» (Б. И. Ярхо, ‘Границы

196

научного литературоведения’, Искусство, 1927, т. III, вып. I, 37; ср. примеч. 18). Об отношении Ярхо к Тынянову-стиховеду см. также: М. Л. Гаспаров, ‘Работы Б. И. Ярхо по теории литературы’, Ученые записки Тартуского университета, 1969, вып. 236, 514; М. И. Шапир, ‘Б. И. Ярхо: штрихи к портрету’, Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка, 1990, т. 49, № 3, 283 примеч. 14).

⁵     На идее периодической повторяемости Б. И. Ярхо основывал вероятностное — а по терминологии Кенигсберга, «относительное и квантитативное» [Центральный муниципальный архив г. Москвы (= ЦМАМ), ф. 2900 (Н. И. Жинкин), оп. 1, д. 293, л. 32] — определение стиха: Б. И. Ярхо, ‘Ритмика так наз. «Романа в стихах»’ [1926], Ars poetica, Москва 1928, вып. II: Стих и проза, 9—11; Он же, ‘Свободные звуковые формы у Пушкина’, Там же, с. 169—170 и др.; Он же, ‘Действо о десяти девах’, Памяти П. Н. Сакулина, Москва 1931, 350 примеч. 1; Н. В. Лапшина, И. К. Романович, Б. И. Ярхо, Метрический справочник к стихотворениям А. С. Пушкина, [Ленинград] 1934, 15; РГАЛИ, ф. 2186 (Б. И. и Г. И. Ярхо), оп. 1, ед. хр. 41, л. 171—172 («Методология точного литературоведения», § 10, 2в). О «периодичности» как необходимом факторе стихового ритма см. также: Б. Томашевский, ‘Андрей Белый и художественная <проза>’, Жизнь искусства, 1920, 18 мая, № 454, 3; ИРЯ, ф. 20, л. 385; ‘Томашевский и Московский лингвистический кружок’, 128, и мн. др.

⁶     Ср.: «Прием „переноса“ (enjambement), несовпадения метрической единицы (стиха) с единицей синтаксической (предложением) <...> становится ощутимым только на фоне привычного совпадения синтаксических групп с ритмическими. Исторически-первоначальная, песенная лирика „переноса“ не знает» (В. Жирмунский, Композиция лирических стихотворений, Петербург 1921, 9; со ссылкой на специальные исследования вопроса).

⁷     Ср.: «Растение и животное, индивидуум и колония, мужчина и женщина — все это раздельные понятия до тех пор, пока мы имеем дело с крайними формами» [Б. И. Ярхо, ‘Методология точного литературоведения: (набросок плана): [Предисловие; План; Введение]’, Контекст-1983: Литературно-теоретические исследования, Москва 1984, 208]. Ср. также слова Гумилева, приводимые в статье Кенигсберга (ЦМАМ, ф. 2900, оп. 1, д. 293, л. 26): «<...> невозможно найти точной границы между прозой и поэзией, как не найдем ее между растениями и минералами, животными и растениями» (Н. Гумилев, ‘Читатель’, Цех поэтов, Петроград 1922, кн. 3, 33). В МЛК к той же биологической аналогии прибегнул О. М. Брик («„Композиция лирических стихотворений“ В. М. Жирмунского», 9.VI 1922). Отвечая на возражение А. И. Ромма, будто невозможно установить строгий «лингвистический критерий отличия поэтического яз<ыка> от практического», Брик заметил: «Всем известно, что есть такие организмы, которые можно счесть и животными, и растениями. Критерия, резкой черты нет. Это не мешает, однако, ботанике существовать отдельно от зоологии» (ИРЯ, ф. 20, л. 214; ср. реплику Кенигсберга: Там же, л. 215). Напомним также, что принцип «непрерывности» (continuitas) Ярхо считал универсальным для любых литературных явлений: «<...> непрерывность естественных рядов в литературе является законом <...> если удастся провести абсолютную границу между смежными явлениями: то это означает,

197

что исследователь еще не знает промежуточных форм» (Б. И. Ярхо, ‘Методология точного литературоведения...’, 233). Совпадение между Ярхо и Гумилевым по вопросу о стихе и прозе не кажется нам случайным: так, Мандельштам позволял себе «мечтать о создании органической поэтики, незаконодательного, а биологического характера <...> обладающей всеми чертами биологической науки». «Задачи построения такой поэтики взяла на себя органическая школа русской лирики, возникшая по творческой инициативе Гумилева и Городецкого в начале 1912 года» (О. Мандельштам, О природе слова, Харьков 1922, 11). Ср: «Литературоведу надлежит черпать мужество главным образом из успехов биологии, так как она представляет ступень научности, ближайшую к нашей дисциплине <...> Наша цель <...> не возвращать литературоведение на стадию нормативной, оценочной науки, а сообщить ей характер описательный и номографический» (Б. И. Ярхо, ‘Методология точного литературоведения...’, 212, 230; ср. также более частные схождения: О. Мандельштам, Указ. соч., 12; Б. И. Ярхо, ‘Границы научного литературоведения’, Искусство, 1925, № 2, 50, 54 и др.).

⁸     См., например, «стихотворения» Евг. Венского (= Е. О. Пяткина) из его сборников Мое копыто: Книга великого пасквиля: Литературные шаржи, каррикатуры<,> пародии, памфлет (2-е изд., С.-Петербург 1911, 128—131, 134—135) и В тылу: Сатира; Юмор; Лирика ([Петроград 1916], 7—8, 17—23, 59—62, 106—109, 118—122, 139—145). Ср.: «<...> классические стихи Пушкина, даже будучи напечатаны прозой, — все же стихи. Песнь о буревестнике Горького, баллады Поля Фора, стихи Шкапской — настоящие стихи, хотя и печатаются прозой» (Б. Томашевский, ‘[Рецензия на книгу:] Ю. Тынянов, Проблема стихотворного языка, Ленинград 1924’, Русский современник, 1924, кн. 3, 267; Он же, Стих и язык, Москва 1958, 8; ср. также: М. Л. Гаспаров, Очерк истории русского стиха: Метрика; Ритмика; Рифма; Строфика, Москва 1984, 238; Учебный материал по литературоведению: Русский стих, Составление и примечания М. Л. Гаспарова, Таллин 1987, 14—15; Ю. Б. Орлицкий, Стих и проза в русской литературе: Очерки истории и теории, Воронеж 1991, 24 и далее). Стоит отметить, что Евг. Венский отдал дань и противоположной крайности — см.: в частности, его пародии на фигурные стихи И. Рукавишникова: Я. // гдѣ? // на Удѣ- // льной сижу // докторъ мой, жу- // ликъ, сбрилъ мнѣ лыси- // ну... Написалъ письмо Анфисѣ <...> («Пирамида биллиарда в „Белграде“», 1909?) и др.

⁹     Прочесть прейскурант как стихи пробовали футуристы. Так, Крученых в одной из статей «цитирует» счет из прачечной и заявляет: «<...> если сравнить эти строки с 8-ю строчками из „Онегина“ —

в тоскѣ безумных сожалѣнiй и т. д.

то окажется: стиль их выше Пушкинскаго!» (А. Крученых, ‘Сонные свистуны’, А. Крученых, И. Клюн, К. Малевич, Тайные пороки академиков, [Москва] 1916, 14).

¹⁰    А. И. Ромм хочет сказать, что стих — это явление не языка, а речи; говорение — наиболее распространенный в то время терминологический эквивалент соссюровского la parole (см.: М. И. Шапир, ‘Приложения: Комментарии; Библиографии;

198

Указатели’, Г. О. Винокур, Филологические исследования: Лингвистика и поэтика, Москва 1990, 275 примеч. 9, 422 и др.).

¹¹    Имеется в виду грамматическая двузначность пророчества: не то ‛ты победишь персов’, не то ‛персы победят тебя’ (уклончивый ответ оракула на вопрос о том, каким будет исход войны).

¹²    Скорее всего, предполагается возможность иного деления на стихи, помимо авторского: ср. шесть начальных строк стихотворения Асеева «И последнее морю» (1914), которые с легкостью могли бы быть преобразованы в восемь строк 3-стопного ямба или в четыре строки 6-стопного (с наращением слога на цезуре). Иногда такую потенцию реализовывал сам поэт — так, внутренние рифмы в «Весне войны» (1916) помогли превратить заключительные двустишия с парной рифмовкой в четверостишия с перекрестной. Метрическая двойственность у Асеева не обязательно связана с делением на строки — см., например, «Начало зора» (1914), первые четыре стиха. Каждый из них состоит из трех выделенных цезурою отрезков, ритмика которых позволяет определить их и как 3-стопный ямб, и как 2-стопный пеон II: (Мечами просекают людские голоса тоскующее время, // Отвсюду треск и блекоть, оскалы и озевы, как уши мне зажать, // Чтоб вывести из меры коснеющего тука воинственное дремя, // Врематые дружины сомкнуть окрай межины, грозить и одружать). В стихотворении «День» из диптиха «Башни радио» (1922) чередование 4- и 2-иктных хореических строк с равным основанием можно интерпретировать как сочетание 2-стопного пеона III с 2-стопным хореем: Галереи балерин — // Башни в танце, // Лорелеи перелив: // — Здесь останься!; И мельканье паутин // Режет пряди:// Их извиву на пути // Реет радий — и т. д. Наконец, целый ряд стихотворений («Безумная песня», 1912; «Над Гоплой», 1916; «Взвив», 1922; и др.) находятся на грани между логаэдом и изосиллабическим дольником.

¹³    О проблеме метрически неоднозначных стихов В. И. Нейштадт писал в заметке «Несколько слов о ритме стихотворения Верфеля „Есть ли радость в мире осиянней“»: «<...> можно ли вообще говорить об обязательности в интерпретациях стиха? Количество различных чтений одного и того же заданного стиха велико, в особенности в немецкой метрике, при величайшей подвижности ударения в слове. А какое из этих чтений истинно? Официальные теории ритма этого вопроса вообще не ставили. В последнее время его выдвинул мой сотоварищ по Моск. Лингвист. Кружку А. И. Ромм. Но определенного ответа он тоже еще не дает. Вопрос слишком сложен. Указания <самих. — М. Ш.> авторов <...> конечно, очень интересны, но, являясь по существу лишь частным случаем разночтения, проблемы не решают» — и т. д. (В. Нейштадт, Чужая лира, Москва — Петербург 1923, 150—151 и др.). С. И. Бернштейн полемизировал с Б. В. Томашевским о размере поэмы Гумилева «Дракон» («Поэма начала. Книга первая. Дракон», 1920—1921): «Трудно было бы объяснить возможность <...> двойственной интерпретации случайностью или несовершенством графики: синтактико-семантическое строение отдельных стихов на протяжении всей первой <...> песни <...> допускает <...> как то, так и другое толкование. Повидимому, надо признать, что метрическая зыбкость является структурным фактором данного поэтического произведения.

199

Между тем, в декламации неизбежен выбор между представляемыми им возможностями. На месте двойственной метрической схемы <...> в декламации выступит с  полной отчетливостью одна из двух взаимно исключающих ритмических форм» (С. Бернштейн, ‘Эстетические предпосылки теории декламации’, Поэтика: Временник Отдела Словесных Искусств Государственного Института Истории Искусств, Ленинград 1927, [вып.] III, 40—41). О метрически двойственных стихах см. также: М. И. Шапир, ‘Metrum et rhythmus sub specie semioticae’, Даугава, 1990, № 10, 65 (здесь же приведена обширная библиография).

¹⁴    См.: Б. Арватов, ‘Синтаксис Маяковского’, Печать и революция, 1923, кн. 1, 84—102 (о графике — на с. 84 и 96); ср.: у Маяковского — «новая запись стихов: не по строкам, а по дыханию, потому что каждое слово надо кричать полной грудью» (Б. Эйхенбаум, ‘Трубный глас: (В. Маяковский: «Война и мир» 1917 г. и «Человек» 1918 г.)’, Книжный угол, 1918, № 1, 4); «Поэзия Маяковского есть поэзия выделенных слов» (Р. Якобсон, О чешском стихе преимущественно в сопоставлении с русским, [Москва — Берлин] 1923, 107); «<...> во-первых, то обстоятельство, что <у Маяковского. — М. Ш.> слово = отдельному стиху, во-вторых, что оно стоит на разделе, — значительно увеличивает его силу» (Ю. Тынянов, Проблема стихотворного языка, Ленинград 1924, 68, 40, 76) и др. (ср. также примеч. 18).

¹⁵    Ср.: «Я хочу снова Овидия, Пушкина, Катулла и меня не удовлетворяет исторический Овидий, Пушкин, Катулл» (О. Мандельштам, ‘Слово и культура’, Дракон: Альманах стихов, Петербург 1921, вып. I, 75; см. также примеч. 20).

¹⁶    Ср.: Н. Гумилев, Указ. соч., 32; а также: «Вопрос заключается в том только, исчерпывается ли графическими признаками характеристика стиха, как особого знака, и где следует искать дополнительных ее признаков» (Г. Винокур, ‘[Рецензия на книгу:] Ю. Тынянов, Проблема стихотворного языка’, Печать и революция, 1924, кн. 4, 270; Г. О. Винокур, ‘Русская поэтика и ее достижения’ [1924], Г. О. Винокур, Филологические исследования..., 76). Иную точку зрения на роль графики в стихе высказывали Б. В. Томашевский (‘Томашевский и Московский лингвистический кружок’, 124; Он же, ‘[Рецензия на книгу и статью:] В. Брюсов, Краткий курс науки о стихе, Москва 1919, ч. I: Частная метрика и ритмика русского стиха; А. Белый, О художественной прозе, Горн, 1919, кн. 2/3, 49—55’, Книга и революция, 1921, № 10/11, 33; Он же, ‘[Рецензия на книгу:] Ю. Тынянов, Проблема стихотворного языка’, 267) и Б. И. Ярхо (см. примеч. 4).

¹⁷    Текст перевода обнаружить не удалось. Речь, возможно, идет о строке Маяковского: <...> Отвоевывают за шажками шажок <...> (из поэмы «Пятый Интернационал», 1922; стих 242-й).

¹⁸    Ср.: «Строки Маяковского не есть ритмические строки-стихи, и у него стихотворение делится на стихи, обычно не совпадающие с делением на строки» [Б. Томашевский, ‘[Рецензия на книгу:] Ю. Тынянов, Проблема стихотворного языка’, 267; а также: Ш. Вильдрак, Ж. Дюамель, Теория свободного стиха: (Заметки о поэтической технике), Перевод и примечания В. Шершеневича, Москва 1920, 29 примеч. 1]. Кажущийся конфликт между метрическим и ритмико-синтаксическим делением на строки был снят в «лесенке» Маяковского (с 1923 г.): она подчеркивает «вложенность»

200

одних членений (более мелких) в другие (более крупные) (см.: М. Л. Гаспаров, ‘Ритм и синтаксис: происхождение «лесенки» Маяковского’, Проблемы структурной лингвистики 1979, Москва 1981, 149—168; М. И. Шапир, ‘Metrum et rhythmus sub specie semioticae’, 73). Вопрос о стиховой графике (деление на строки) был в центре внимания во время дискуссии 10.III 1925 в РАХН (см. выступления В. И. Нейштадта, Г. О. Винокура, Н. И. Жинкина и Н. Н. Волкова: РГАЛИ, ф. 941, оп. 14, ед. хр. 15, л. 44; ср. примеч. 4).

¹⁹    Проблема отношений литературоведения и естествознания с полярных позиций рассматривалась в «симметричных» докладах Б. И. Ярхо «Границы научного литературоведения» и Г. Г. Шпета «О границах научного литературоведения» [доклад Ярхо был заслушан и обсужден на заседаниях подсекции теоретической поэтики при Литературной секции РАХН 24 и 31.X 1924 (тезисы и протоколы см.: РГАЛИ, ф. 941, оп. 6, ед. хр. 25, л. 3—9, 11—11 об., 14—19, 21), доклад Шпета прозвучал на объединенных пленарных заседаниях Философского отделения, Литературной секции и подсекции теоретической поэтики РАХН 24.XI и 1.XII 1924 (тезисы и протоколы см.: Там же, оп. 6, ед. хр. 25, л. 38—40; оп. 14, ед. хр. 9, л. 6—7 об., 11—12 об.; ед. хр. 10, л. 25—25 об.); ср. также выступление Шпета по докладу Ярхо (Там же, оп. 6, ед. хр. 25, л. 5—6) и выступление Ярхо по докладу Шпета (Там же, оп. 14, ед. хр. 9, л. 6—6 об.)]. Важно при этом подчеркнуть, что, согласно воспоминаниям А. А. Реформатского (архив Н. И. Ильиной) и Б. В. Горнунга (Институт русского языка. Лаборатория экспериментальной фонетики, А—790), Кенигсберг учился и у Шпета, и у Ярхо и активно участвовал в работе их семинариев.

²⁰    Ср.: «<...> чтобы наслаждаться Эсхилом и Тютчевым, нет никакой надобности помнить <...> что Эсхил был рабовладелец, а Тютчев монархист; но ведь наслаждение и понимание — вещи разные. Вечных ценностей нет, а есть только временны́е, поэтому постигать их непосредственно нельзя (иначе как в порядке самообмана), а можно лишь преодолев историческую дистанцию <...> Неизвестно, как представлял себе Гораций тех, кто будет читать его через столетия, но заведомо ясно, что воображаемые им читатели нимало не походили на нас» (М. Гаспаров, ‘Филология как нравственность’, Литературное обозрение, 1979, № 10, 26—27; ср. примеч. 15).

²¹    Ср. также: «<Н>еобходимы исторические свидетельства о принадлежности того или иного слова к искусству. Без такого свидетельства мы всегда неизбежно в сомнении, не обладаем должной исторической достоверностью, художественное ли слово перед нами, должны ли мы предполагать в нем какие-либо sensi reconditi или на то у нас нет никакого права. Нет ничего противоречащего в том, что вопрос решается здесь историческими свидетельствами, ибо поэзия существует исторически — hic et nunc — и то, что поэзия для одной эпохи<,> другой эпохе как искусство непонятно, и нужна филологическая реконструкция исторического контекста, чтобы вновь зазвучали забытые и непонятные поэтические произведения» [из статьи М. М. Кенигсберга «Идея филологии и поэтика», 1924 (ЦМАМ, ф. 2900, оп. 1, д. 294, л. 9; ср.: Там же, д. 293, л. 51; а также: М. Гаспаров, ‘Филология как нравственность’, 26—27].

²²    Не так давно стиховеды вновь заговорили о том, что при определении размера может иметь значение не только ритмический, но и исторический контекст: «воля автора»,

201

«стиль эпохи» и т. д. (см.: А. А. Илюшин, ‘О метрике силлабо-тонического стиха’, Советское славяноведение, 1986, № 5, 53—54; С. Ю. Мазур, ‘Эротика стиха: Герменевтический этюд’, Даугава, 1990, № 10, 89—90).

²³    Кенигсберг противопоставляет крайние тенденции: чуть ли не каждое слово (а в пределе — каждый слог) считать стихом [как у Белого: В // Долине // Когда-то Мечтательно // Перед // Вами // Я, — // Старый // Дурак // Игрывал // На Мандолине («Шутка», 1915) — и Маяковского: <...> рез- // че. // Че- // рез <...> («Из улицы в улицу», 1913); Ле- // Зем // Зем- // Ле <...> («Мы», 1913) etc.] — или же писать «стихи» сплошь, без деления на строки (как П. Фор, П. Клодель, Сен-Поль-Ру, М. Горький, Евг. Венский, М. Шкапская).

²⁴    Ср.: «Доклады С. Я. Мазэ и М. М. Кенигсберга не получили ни критики, ни обсуждения по существу» [из заявления А. И. Ромма «В Президиум Московского Лингвистического Кружка», 23.VIII 1923 (ИРЯ, ф. 20, л. 335; М. И. Шапир, ‘М. М. Кенигсберг и его феноменология стиха’, Russian Linguistics, 1994, vol. 18, № 1, 75—76, 100 примеч. 12)].

²⁵    Протокол заседания МЛК от 26.II 1923 был заслушан и утвержден 5.III (ИРЯ, ф. 20, л. 250) — этим объясняются расхождения между списком присутствовавших на докладе Кенигсберга (л. 247) и подписями на протоколе (л. 249); ср. также: М. И. Шапир, ‘Материалы по истории лингвистической поэтики в России...’, 55 примеч. 52.

Philologica,   1994,   т. 1,   № 1/2,   191—201