325

АЛЕКСЕЙ КОНСТАНТИНОВИЧ ТОЛСТОЙ:
С НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА — НА РУССКИЙ
Стихи из писем Каролине Павловой
в переводе Нонны Слепаковой

Предисловие и примечания А. А. Илюшина

 
 
 

А. К. Толстой своих немецкоязычных стихов не переводил, но можно приблизительно представить себе, как бы он мог это сделать. Они написаны в стилистике «как будто из Гейне»: иронически-озорная интонация, склонность к полурифмовке, эксперименты с дольником. Гейне же Толстой переводил, а также «подражал» ему от имени Козьмы Пруткова. Так вот, как раз дольников в толстовских переводах и подражаниях нет — все эти стихи выдерживают метрические нормы амфибрахия, и в том числе строка из стихотворения «Довольно! Пора мне забыть этот вздор...» (1868), вчуже кажущаяся анапестом: Гладиатора смерть представляя: ее следует читать «Глад[’jа]тора» — зияние стягивается в один слог ¹.

В русскоязычных стихах Толстого колебания междуиктовых интервалов встречаются крайне редко, и притом исключительно в ранних произведениях — в балладе «Телескоп» и в стихотворении «Прости»: <...> И солнышко нам, готовясь уйти, // Сквозь ветви шептало: «Прости, прости!» К этим отроческим стихотворениям Толстого, напечатанным лишь в 1912 г., в ритмическом отношении примыкает баллада «Как филин поймал летучую мышь...», которую автор опубликовал в составе повести «Упырь» (1841), но в собрания своих стихотворений не включал. Отношение зрелого Толстого к дольнику сказалось и на судьбе его гекзаметра: в ранний период он изобилует хореическими стопами («Сказка про короля и про монаха»), в 1850-е годы их становится значительно меньше — гекзаметр дактилизируется. К концу 1860-х — началу 1870-х годов (то есть ко времени работы над немецкоязычными стихами, адресованными Каролине Павловой) Толстой уже окончательно расстался с русским дольником, решительно предпочтя ему немецкий.

По-видимому, поэт счел дольник непригодным для русской версификации. Для русской, но не для немецкой, где он был поддержан авторитетом Гейне. Некоторые свои русские стихи Толстой переводил на немецкий, используя нестандартную ритмику, отклоняющуюся от версификации оригинала. Хрестоматийное стихотворение, написанное цезурованным 6-стопным хореем, — «Острою секирой ранена береза...» (1856) — переведено Толстым так, что обратный эквиритмический перевод с немецкого должен был бы выглядеть следующим образом:

Острым топором ранена кора,
Дерево скорбит — жертва топора.
Но рану излечит ту солнца свет —
Лишь сердцу больному целенья нет.

326

В этом отношении интересен также толстовский перевод избранных строф баллады «Три побоища» (1869), где урегулированное чередование четырех— и трехстопных амфибрахиев заменено разноударным четырех— и трехиктным дольником на амфибрахической основе. Сходная картина наблюдается и в автопереводах Толстого из «Песни о походе Владимира на Корсунь» (1869) и баллады «Гакон Слепой» (декабрь 1869 или январь 1870).

Более чем вероятен обратный ход: переводя на русский свои немецкоязычные стихи, написанные неклассическими размерами, Толстой, по всей вероятности, сгладил бы их в амфибрахии. Соблазны эквиметрии его не увлекали, и вообще он полагал, что главное в поэтическом переводе — передать впечатление от подлинника, не стремясь к эквилинеарности и буквализму. В начале сентября 1867 г. он писал жене по поводу своего перевода «Коринфской невесты»: «Я стараюсь, насколько возможно, быть верным оригиналу, но только там, где верность или точность не вредит художественному впечатлению, и, ни минуты не колеблясь, я отдаляюсь от подстрочности, если это может дать на русском языке другое впечатление, чем по-немецки». «Я думаю, что не следует переводить слова, и даже иногда смысл, а главное, надо передавать впечатление» ². Вопреки мнению В. М. Жирмунского, такую позицию переводчика трудно назвать иначе как «импрессионистической» ³.

В нашем случае об этом можно лишь пожалеть, ибо во многом теряет смысл очень заманчивая проблема: перевести так, как перевел бы автор, выполнить за него ту работу, которой сам он не сделал, и таким образом восполнить пробел в истории русской переводной поэзии ХIХ в. Эта проблема становится в принципе нерешаемой: неясно, что получилось бы у Толстого (заведомо было бы неточно, однако в чем неточность — неведомо). Возникает парадоксальная ситуация: чем ближе будет перевод к немецкому оригиналу, тем дальше он окажется от русских стихов Толстого, и наоборот. Тем не менее задача осуществить по возможности точный, эквиритмичный перевод Толстого с немецкого языка на русский, проявив при этом «чудеса изобретательности», кажется куда интереснее и содержательнее, чем произвольная замена одной ритмической системы на другую. Но относится это исключительно к немецкоязычным дольникам и не относится к чистым хореям и ямбам, каковые тоже встречаются в письмах к Каролине Павловой. Эти размеры Толстой, наверное, перевел бы на русский правильной силлабо-тоникой, подобно тому как она была им использована в переводах хореев Гёте и ямбов Гервега, а также в автопереводах на немецкий: «Что ни день, как поломя со влагой...» (в оригинале и в переводе — 5-стопный хорей), «Не верь, мой друг, когда, в избытке горя...» (в оригинале и в переводе — 5-стопный ямб).

В 30-е и 60-е годы ХХ в. были предприняты по меньшей мере две попытки перевести Толстого стихами с немецкого языка на русский ⁴. В поэтическом и филологическом отношении они, в отличие от публикуемых ныне переводов Нонны Слепаковой, были очень далеки от совершенства. Их неадекватность как бы являлась нормой: нарочитые иронические несообразности в духе Пруткова не находили себе должных эквивалентов, непонятно зачем стихотворный размер оригинала неумело подменялся другим, нерифмованные стихи превращались в рифмованные. Во множестве были допущены фактические и стилистические погрешности (от первых,

327

впрочем, не свободен и сам Толстой). В полной мере сказанное относится к опыту проф. Н. В. Водовозова. В его версии баллады «Святой Антон Новгородский» вместо толстовского полурифмованного дольника — 4-стопный хорей перекрестной рифмовки abab (что противоречит не только оригиналу, но и метрическому репертуару русскоязычного Толстого, который сплошь мужскими хореями не писал). В переводных стихах много запретных переакцентуаций, отнюдь не призванных имитировать дольниковые ритмы, но свидетельствующих о технической беспомощности версификатора (С добрым утром, святой мних!; Конца службы ожидал и т. п.). Колокольный звон назван «монастырским боем», при этом сообщается, что «бьют часы двенадцать раз» (это в древнерусском-то монастыре!). Монах, желая перекрестить черта, «пальцы в крест сложил» (?!). Подобными неловкостями текст изобилует.

Несколько удачнее старые переводы М. А. Фромана, достаточно известного мастера, переводившего, в том числе, Гейне, однако и в его стихах обнаруживаются досадные промахи и просчеты. В «Краткой литературной энциклопедии» о переводах Фромана сказано, что они «отличаются верностью подлиннику, гибкостью и многообразием ритмов, чистотой поэтич<еской> речи» ⁵. Но это не распространяется на его переводы из Толстого. В них немало отклонений от оригинала; в 3-стопный ямб стихотворения «Крепкие поговорки» («Kraftsprüche») «укладывается» строка Союз осóбей двух; в «Простой истории», требующей 3-иктного дольника, есть неоправданное отступление от метра: Полюбила молодая клопиха; в оригинале все анакрузы — односложные, в переводе — и нулевые, и двусложные (причем последние преобладают); стилистическим диссонансом звучит невозможная у Толстого неравносложная рифма Дебельн : мебелью (по-немецки — Döbeln : Möbeln); дважды использована примитивная тавтологическая рифма их : них ⁶.

Переводы Фромана были включены в первое издание большой серии «Библиотеки поэта». Во втором издании немецкоязычные тексты даны в сопровождении прозаических подстрочников. А между тем к этому времени стал доступен целый ряд немецкоязычных стихотворений из писем Толстого к Павловой, которые в 1930-е годы еще не были извлечены на свет. Поэтому попытку сделать квалифицированный перевод как давно известных, так и позднее найденных произведений Толстого можно только приветствовать. Нонна Слепакова выполнила работу, свидетельствующую о ее стремлении к адекватной передаче их стихотворных особенностей. Это значит, что она пошла путем, который скорее всего не вызвал бы одобрения у Толстого. Но из этого отнюдь не следует, что она пренебрегла стилистикой русскоязычных произведений поэта. Заметна ее забота о том, чтобы «проницательный читатель» не был вправе воскликнуть: «Толстой не мог бы употребить такое-то слово или выражение!» Результаты этих усилий впечатляют: иногда кажется, что мы слышим голос самого Толстого (хотя ритмических отклонений от оригинала могло быть, кажется, и поменьше). В заключение осмелимся высказать одно пожелание: Нонне Слепаковой осталось перевести еще несколько сравнительно небольших по объему стихотворений, и тогда весь немецкоязычный цикл Толстого обретет наконец изящное поэтическое выражение на родном языке поэта.

А. А. Илюшин

328—329

FÜNF GEDICHTE von Alexis Grafen TOLSTOY 7	ПЯТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ графа Алeксея Константиновича ТОЛСТОГО

KRAFTSPRÜCHE

АФОРИЗМЫ 8

	1	1
	Die ehelichen Bande Sind ganz in der Natur; Die Hirten auf dem Lande Seh’n sie öfters auf der Flur.	Природой управляет Здоровый брачный дух, Что часто наблюдает На пастбище пастух.
	2	2
	Das Geld nützt jedem Stande, Und wenn man keines hat, So fühlt man’s auf dem Lande, Sowohl wie in der Stadt.	Отсутствие наличных Всегда наводит дрожь На жителей столичных, Да и на сельских тож 9.
	3	3
	Das schöne Geschlecht zuweilen Benimmt sich tapfer und kühn; Wenn wir auf der Wiese weilen, So seh’n wir’s unter den Küh’n.	Пол женский, если надо, Отважен и суров: Тому примером стадо Рассерженных коров.
	4	4
	Laßt uns ihr Beispiel nützen, Wir tun ja nicht zu viel, Indem wir laufen und schwitzen, Wenn unsre Ehr’ im Spiel.	Последуй их примеру, Вынашивая месть: Зови врага к барьеру, Когда задета честь.
	5	5
	Es sagten einst die Griechen Dem Xerxes rund heraus: «Die Nas’ ist da zum Riechen, So geh’ und riech’ zu Haus!»	Однажды греки сухо Сказали Ксерксу враз: «Хоть нос и дан для нюха, Не нюхай здесь у нас!»
	6	6
	Drauf aber sagte Xerxes: «Ich wette was ich hab’,	Он молвил: «Вы не правы! Могу пообещать:

330—331

	Tut ihr auch euer Ärgstes, Ich geb’ euch doch eine Schlapp!»	Коль тронете меня вы, Заставлю вас пищать!»
	7	7
	Da wurde gleich geschlagen Die Schlacht von Salamis, Worauf mit Unbehagen Er Griechenland verließ.	Был дан со всем искусством При Саламине бой, И с неприятным чувством Убрался Ксеркс домой.
	8	8
	Laßt uns sein Beispiel nützen, Daß es zur Vorsicht ruft: Will man im Ernste sitzen, Man setze sich nicht auf Luft.	Не будем вроде Ксеркса, Чтоб не было вреда! Коль хочется усесться, Смотри сперва — куда! 10
	9	9
	Ich aber wahrlich lügte, Wenn ich nicht sagte Sie, Dies alles sein die Früchte Der Brunnenphantasie.	Я был бы лжец природный, Когда б замел следы, — Всё это лишь курортной Фантазии плоды! 11
	10	10
	Die Hunde sind verwegen, Dabei auch etwas dumm, Sie laufen in dem Regen Mit nassem Pelz herum.	Считать собаку дурой, Конечно, подождем, — Но кто там с мокрой шкурой Гуляет под дождем?
	11	11
	Die Katzen sei’n gescheiter, Sie sitzen heim gemach, Und erst wenn das Wetter heiter, Da steigen sie aufs Dach.	Коты разумней сроду И выбирают лишь Хорошую погоду Для посещенья крыш.
	12	12
	Laßt uns ihr Beispiel nützen, Und wenn es regnet drein, Nicht gehen in die Pfützen, Zu Hause bleiben fein.	Последуй их примеру И, как смышленый кот, Не покидай квартеру, Покуда с неба льет!

332—333

	13	13
	Ich aber wär’ ein Halunke, Gestünd, ich Ihnen nicht, Daß in dem Sprudeltrunke Entstanden diese Gedicht’.	Я был бы плут нахальный, Сокрыв, что сей наказ Водою минеральной Рожден во мне сейчас.
	14	14
	Man muß die Weisen loben, Die heilig es geschwor’n, Das Unten wäre nicht oben, Das Hinten wäre nicht vorn.	Восхвалим, правды ради, Мыслителей слова, Что наш перёд — не сзади, А низ — не голова!
	15	15
	Laßt uns ihr Beispiel nützen, Nicht setzen auf unsern Kopf, Statt würdiger Hüte und Mützen, Den so unwürdigen Topf!	Не будем отставать мы От них ни на вершок И станем надевать мы Картуз, а не горшок!
	16	16
	Doch wär’ ich ein Lump, meine Gnäd’ge, Wenn ich zu sagen vermied’, Daß ich meines Grams mich entled’ge, Indem ich schreibe dies Lied.	Я был бы сущей швалью, Когда бы скрыл от вас, Что сладил я с печалью Посредством этих фраз! 12
	17	17
	Es war einmal ein Kapauner, Der freit’ eine Henn’ im Land; Die aber sagte: «Du, Gauner, Es ich mir alles bekannt!»	Каплун посватал честно Несушку, но она: — Подлец, мне всё известно! — Кричит, возмущена.
	18	18
	Laßt uns dieses Beispiel nützen, Nicht sein wie’s Federvieh — Und nun bin ich auf den Spitzen Der Brunnenphilosophie.	Не будем, о народ мой, Глупей домашних птиц! Здесь мудрости курортной Достигнут мною шпиц 13
	19	19
	Gewiß, es war kein Geringes So hoch zu steigen hinauf;	Высоко по карнизу Сумевши восползти,

334—335

	Von hier nur abwärts ging’ es, Drum hemm’ ich meinen Lauf;	Помедлим! Только книзу Отсюда есть пути.
	20	20
	Doch will ich sogleich verrecken Und heißen ein totes Rind, Wenn nicht mir selber zum Schrecken, Die Verse entstanden sind.	Прослыл бы я на свете Скотиной, господа, Сказав, что строки эти Читаю без стыда.

	EINFACHE GESCHICHTE	ПРОСТАЯ ИСТОРИЯ
	Es liebt’ eine junge Wanze Einst einen kraftlosen Wanz, Da lud er sie ein zum Tanze, Schenkt ihr einen Jungfernkranz.	Влюбилась одна Клопиха В Клопа, что немощен был, Но в танце кружил ее лихо И ей венок подарил 14.
	Drauf ließen sich beide trauen Am Sonntag, just um zehn, Von Pastor Moritz in Plauen — ’S war eklig anzusehn.	Любовь закипела, спорясь, И вскорости, говорят, Венчал их герр пастор Мориц. Премерзкий то был обряд!
	Der Wanz frohlockte, doch weinte Ein bißchen die junge Braut, Und die gesamte Gemeinde Vor Rührung schluchzte laut.	Значительным Клоп казался, Невеста всплакнула чуть-чуть. И всем, кто вблизи оказался, Пришлось умиленно всплакнуть.
	Herr Moritz hielt eine Predigt, Und sagt’, es sei evident, Daß wenn man die Steuer erledigt, Man sich auch verheiraten könnt!	И проповеди в итоге Герр Мориц примолвил так: «Кто может платить налоги, Тот может вступить и в брак!»
	Drauf war nun nichts einzuwenden, Man grüßte das Ehepaar Und kratzte sich Rücken und Lenden Da groß ihre Sippschaft war.	Их гости держались бодро: Чету поздравляя, они Чесали спины и бедра От многой клопиной родни.
	Sie gingen von Plauen nach Döbeln Und mieteten fröhlich hier Mit ganz passabelen Möbeln Ein hübsches Sommerquartier.	Чета сняла себе дачу — Нельзя отыскать милей! Вся мебель была впридачу Удобных полна щелей 15.

336—337

	So kamen die beiden Wanzen An ihren Lebensziel Und lebten glücklich im Ganzen Und zeugten der Kinder viel.	И счастливы были в целом Клопы, коротая дни, И множество между делом Детей воспитали они.
	Aus dieser schlichten Geschichte Will ich aber ziehen den Schluß: Die Herzen nach dem Gesichte Man niemals beurteilen muß.	Простая моя баллада Мораль припасла к концу: О сердце судить не надо По внешности, по лицу!
	Wie eklig die Wanzen auch waren, Einander gefielen sie doch. Und schwer ist’s die Lieb’ zu bewahren, Wenn man gespannt ins Joch.	Отвратны и Клоп, и супруга — Но разве об этом речь? Любили они друг друга И чувство смогли сберечь!
	Oh, wenn diese beiden Insekten Mit ihrem Beispiel so neu Auch in den Menschen erweckten Die eingeschlafene Treu’!	И скверность была б не скверность, Когда бы пример такой Уснувшую крепко верность В душе пробудил людской!
	Doch da es einmal geschrieben, So mag es auch halten stand! Und so ist es nun geblieben Zu meiner Reu’ und Schand’!	Каким это всё написалось, Таким и остаться ему; Таким оно и осталось, К смущению моему.
	Nun lassen wir aber das Alte, Geschehen ist leider geschehen! Wer kann eine Felsenspalte Mit Zwirn zusammennäh’n?	Прошедшего не исправить, Сокрылось оно во мгле — Иголкой зашить нельзя ведь Расщелину в дикой скале.
	Sie sehen, aus Bergen und Höhlen Ich mir meine Beispiele nehm, — Doch will auch was erzählen, Wenn,s Ihnen nur genehm.	Я горные эти примеры Приплел, чтобы мой рассказ Тянулся без края и меры, Коль это приятно для вас! 16

DER ZEHNTE MANN Ballade	ДЕСЯТЫЙ Баллада

Der Kaiser Barbarossa, Auf Deutsch, der Rote Bart,

Герр Фридрих Барбаросса Осаду вел три дня

338—339

	Sitzt, grollend, hoch zu Rosse, Belagert eine Wart’.	И на твердыню косо Поглядывал с коня.
	Er spricht: «Wenn nicht erlangen Die Wart’ ich morgen kann, Bei Gott! ich lasse hangen Darin den zehnten Mann!»	«Сдавайтесь ровно в десять, Не то отдам приказ Я каждого повесить Десятого из вас!»
	Da senket sich die Brücke, Es tritt ein Mann heran: «Auf mich, Herr Kaiser, blicke, Ich bin der zehnte Mann!	Спускают мост подъятый, Выходит человек: «Герр Кайзер, я — десятый!» — С достоинством он рек. —
	Wir schlagen dein Verlangen Rund ab, samt deiner Frist, Doch kannst mich lassen hangen, Wenn so dein Wille ist!»	«Твой срок, твое условье Принять не могут здесь! Меня же на здоровье, Коль хочется, повесь!»
	Ob dieser Heldenworte Der Kaiser schaut verdutzt; Zieht ab von jenem Orte, Wo man so kühn ihm trutzt.	Смущен таким геройством, Герр Кайзер стал пунцов. Он отступает с войском От замка храбрецов.
	Er sagt: «Bei meiner Ehre! Ich hier nicht bleiben kann, Gerühret hat zu sehre Mich dieser zehnte Mann!	«Твердыню брать осадой Не позволяет честь, Когда такой Десятый В твердыне этой есть!
	Man mach’ ihn ohne Säumen Im Heer zum Korporal! Ein Pferd soll man ihm zäumen Und satteln allzumal!	В капралы удостою Его произвести! Седлать коня герою, Взнуздать и подвести!
	Er soll daraufen sitzen, Und halten meine Fahn’, Und reiten an der Spitzen Des Heers mit mir voran!»	Пусть знамя нашей чести Сожмет его рука И пусть со мною вместе Возглавит он войска!»
	Das Pferd es wird bereitet, Der Kaiser obenan Voran dem Heere reitet Mit ihm der zehnte Mann;	И вот перед отрядом Герр Кайзер поскакал; С ним бойко скачет рядом Десятый, герр Капрал.

340—341

	Kund wird die große Märe Im ganzen deutschen Bahn, Und jeder ruft: «Oh, wäre Ich auch der zehnte Mann!»	Преданья нет дороже Для немцев, видит Бог. Всяк шепчет: «О, я тоже Десятым быть бы мог!» 17
	PHILOSOPHISCHE FRAGE	ФИЛОСОФСКИЙ ВОПРОС
	Um einander hier zu lieben, Haben wir nur zwei Geschlechter; Doch wenn ihrer wären sieben — Wär’ es besser oder schlechter?	Чтобы нам любить хотелось, Ты два пола создал, Боже. Если б семь полов имелось — Лучше было б или плоше?
	Nämlich, wenn, ein Kind zu machen, Sieben müßten sich vereinen, Wäre dies ein Stoff zum Lachen Oder wohl ein Stoff zum Weinen?	Если б чадо, как изделье, Всемером изготовляли — Был бы повод для веселья Или повод для печали?
	Unbestreitig, wär’ es beides, Ja, so denk’ ich heutzutage; Sonsten tat ich mir ein Leides Beim Ergrübeln dieser Frage.	Все бы плакали, конечно, И смеялись бы при этом (А иначе безуспешно Я трудился б над ответом).
	Denn ich dachte an die Ehen, An den Zuspruch all’ der Eltern; Ist doch heute oft aus Zween Dieser schwer herauszukeltern!	И двоим-то для женитьбы, Для обычной нашей свадьбы, — Всех родителей склонить бы, Их согласие достать бы!
	Freilich, lehrt man vom Katheder, Daß die Hindernisse würzig — Doch wenn sieben hätte jeder, Wär’ der Eltern neunundvierzig!	И хотя барьер, преграда Могут цель желанней сделать, Семерым осилить надо Тех барьеров — сорок девять!
	Neunundvierzig Hindernisse, Eine einz’ge Eh, zu schließen! Eine meistens ungewisse! Ja, es wär’ zum Sicherschießen!	Сорок девять! Вот задача, Чтоб в едином браке слиться! Ну а если неудача? Остается застрелиться!
	Ja, die schlechteste der Welten Wär’s für jene armen Seelen, Denn, wenn sich auch sechse stellten, Könnt’ die siebente doch fehlen!	Как же тут не ужаснуться? Мы не взвидели бы свету! Скажем, шестеро сойдутся, А седьмого, скажем, нету!

342—343

	Sechse gingen dann beisammen, Um die siebente zu finden, Um zu löschen ihre Flammen Und die Ehe zu verkünden.	За седьмой гоняться частью Будут шестеро во мраке, Чтобы справиться со страстью И сойтись в законном браке!
	Welcher Anblick! Nein, dem Himmel, Mit emporgehob’nen Händen, Dank’ ich, daß im Weltgetümmel Er’s bei zweien ließ bewenden!	Перспектива так нелепа, Что с воздетыми руками Я и впредь просил бы небо Обойтись двумя полами! 18

DER HEILIGE ANTON VON NOVGOROD	СВЯТОЙ АНТОН НОВГОРОДСКИЙ

	1	1
	Zu Novgorod, im Kloster, Bei frühem Glockenton, Steht auf von seinem Lager Der heilige Mönch Anton.	Однажды в Новеграде Под утренний трезвон В монастыре проснулся Святой монах Антон 19.
	2	2
	Und wie er greift zum Becken, Um sich zu waschen rein, Da sitzet auf dem Rande Ein kleines Teufelein.	Монах покинул ложе И умываться стал. Глядит — а рукомойник Чертенок оседлал!
	3	3
	«Ei, schönen guten Morgen, Du heiliger Mönch Anton! Was hast denn du geträumet? Erzähle mir doch davon!	«Эй, доброго тебе утра, Святейший монах Антон! Поведай, какой сегодня Тебе привиделся сон?
	4	4
	Denn diese Nacht, im Schlafe, Sprachst viel von schönen Frau<’>n; Ich hört’s und dachte bei mir: „Es wär’ ihm zu helfen, traun!“»	О женщинах прекрасных Ты бредил целую ночь, Услышал я и подумал: Пора бы ему помочь!»
	5	5
	Dem Heiligen graut es ein wenig, Jedoch er wanket nicht,	Не дрогнул святой подвижник, Он три сложил перста

344—345

	Er legt drei Finger zusammen, Bekreuzet den kleinen Wicht.	И осенил чертенка Священным знаком креста 20.
	6	6
	Der purzelt sofort in den Becken Und ruft mit jammerndem Ton: «Zu Hülfe mir! Ich ertrinke! Zu Hülfe, oh Mönch Anton!»	Черт шлепнулся в рукомойник И взвизгнул, меняя тон: «Тонý! Тонý! Спасите! На помощь, монах Антон!»
	7	7
	Der Heil’ge spricht aber: «Herre! Bist wohl ein Kuppler gar? Wart, daß ich dir versperre Den Ausgang auf immerdar!»	Сказал монах: «Господине! Не сводник ли ты, ответь? Придется тебе отныне В холодной воде сидеть!» 21
	8	8
	Er spricht’s und bekreuzet und segnet Den Becken die Läng’ und die Quer; Der kleine Gott — sei — bei — uns Drin keuchet und pustet sehr,	Со всех сторон рукомойник Крестил он, крестил и крестил 22, И черт, Господь нас помилуй, Пыхтел из последних сил,
	9	9
	Und winselt: «Ich tu’ es nie wieder! Nur diesmal gib mir Pardon! Will dir’n allem gehorchen, Du heiliger Mönch Anton!	Скулил: «Я больше не буду! Прости! Извини! Пардон! Во всём тебе покоряюсь, Святейший монах Антон!
	10	10
	Bis heute war ich katholisch, Doch geh’ ich, bei meiner Treu, Zur griechischen Kirche über So du mich lassest frei!»	Доселе я был католик, Но честью своей клянусь: Отпустишь — и православным Немедленно обернусь!»
	11	11
	Da lacht der Heil’ge: «Wir wissen, Der Teufel bekehrt sich gar bald, Doch wollen wir deinem Gewissen Antuen keine Gewalt!	Смеется монах: «Не новость, Что оборотень сатана, Но всё же пусть твоя совесть Останется без пятна!
	12	12
	Du magst katholisch bleiben, Sollst aber sofort indeß	Ты будешь и впредь католик, Но службу сослужишь мне:

346—347

	Auf deinem Rücken mich tragen Nach Kiew, zur frühen Mess’!	К святой заутрене в Киев Меня свезешь на спине.
	13	13
	Da will ich beten und hören Die heiligen Litanein, Um Mittag aber schon wieder Zurücke nach Hause sein!	Я там помолюсь прилежно, Отслушаю литию, Но только учти — обедню Я в Новеграде стою!
	14	14
	Nun sattle dich selbst und zäume, Ung mach dich zum stattlichen Tier, Daß ich den Dienst nicht versäume Zu Mittag im Kloster hier!»	Взнуздайся и оседлайся Как следует, чтобы я К обедне без опозданья Вернулся в свои края!»
	15	15
	Da wird aus dem kleinen Teufel Auf einmal ein schwarzer Bock, Der Heil,ge darauf sich setzet, Schürzt auf seinen langen Rock,	И черным козлом чертенок Явился, взметая прах, И, подобравши рясу, Воссел на него монах.
	16	16
	Und fort nun fliegen beide; Dem heiligen Mönch Anton Vergehet beinahe der Atem, So eilig geht es davon.	И мигом они взлетели, Пронзив небесную высь, И дух у святого сперло, Так быстро они неслись.
	17	17
	Sie fahren im Flug über Wälder, Und Wiesen, und Feld, und Morast, Und Bäche, und Flüsse, und Seen, Und Dörfer, und Städte in Hast.	Летели они над лесом, Над озером, над холмом, Над речкой, ручьем, болотом, Над городом и селом.
	18	18
	Wie eine Windsbraut gehet Der Ritt auf luftiger Bahn, Des Heiligen Mantel wehet Wie eine schwarze Fahn’!	Как буря, подвижник с чертом Неслись надо всей страной, И ряса знаменем черным Вилась у них за спиной.
	19	19
	Und wie über Kursk sie fliegen, Fürst Wsewolod jagt derweil,	Князь Всеволод подле Курска Охотился, и стрелу

348—349

	Und sieht den Bock in den Lüften, Und schießt nach ihm einen Pfeil.	Пустил из тугого лука И в ляжку попал козлу.
	20	20
	Der Pfeil fährt dem Bock durch die Lenden, Der blöcket, schlägt aus, und gellt, Der Mönch mit beiden Händen Sich fest an den Hörnern hält.	Козел заблеял тревожно, Забился и задрожал, Однако монах надежно Его за рога держал.
	21	21
	Bald sehen sie Kiew vom Weiten, Den schönen Sophia-Dom; Die heiligen Glocken läuten, Es glänzet der Dnjeperstrom;	Вот Киев под ними стольный, Софийский пышный собор; Несется звон колокольный, Днепровский блестит простор.
	22	22
	Da sind sie in kurzer Weile Am Eingang der Kirche schon; Es steiget vom Bocke herunter Der heilige Mönch Anton.	Тут ниже они спустились, Влетели в священный град, И спрыгнул с козла подвижник У самых церковных врат:
	23	23
	«Ich geh’ nun zur frühen Messe Mit allen den Pilgern fromm, Du kannst hier grasen indessen, Bis ich zurücke komm!»	«С собратьями по вере Пойду на службу в храм. Ты можешь пастись у двери, Покуда молюсь я там!»
	24	24
	Und wie er die Messe gehöret, Tritt er aus der Kirchentür, Es springt ihm freudig entgegen Das arme höllische Tier.	Когда же он после службы Наружу из церкви шагнул, То бедный насельник ада С восторгом к нему прыгнýл.
	25	25
	Es hatt’ ihm geschienen so lange Das Warten in Not und Pein, Es war ihm so weh und so bange, Zu hören die Litanein;	Так долго он ждал, бедняжка, Святую ношу свою, И так ему было тяжко Выслушивать литию;
	26	26
	Und konnte auch gar nicht grasen, Und still nicht stehen, traun!	Не мог он поесть досы́та, Взбодриться, траву щипля:

350—351

	Es brannt’ ihm der heilige Rasen Wie Glut die trippelnden Klau’n.	Огнем ему жгла копыта Святая эта земля!
	27	27
	Nun schwinget sich ihm auf den Rücken Aufs neue der heilige Mann, Und beide entschwinden den Blicken Im sausenden Orkan.	Монах движеньем проворным Вскочил на козла тотчас, И вмиг ураганом черным Сокрылись они из глаз.
	28	28
	Und wiederum über die Wälder, Und Städt’, und Wies’, und Morast, Wie eine Windsbraut sie fliegen Gen Novgorod in Hast.	И вновь под ними то речка, То поле, то лес, то сад — Страшась пропустить обедню, Неслись они в Новград,
	29	29
	Sie hören die Adler kreischen, Sie hören heulen die Wölf’; Und wie ans Kloster sie kommen, Da schlägt es eben zwölf.	И слышали крик орлиный, И слышали волчий вой; И ровно двенадцать било, Когда добрались домой.
	30	30
	Aufs neue herunter steiget Vom Bocke der heil’ge Anton, Der Bock aber sagt: «Nun, Heil’ger! Was willst du mir geben zum Lohn?	С козла соскочил подвижник И к церкви пошел, но тут Козел вопросил: «Святейший! А что ты мне дашь за труд?
	31	31
	Ich hatte bei der Promnade Mit dir meine liebe Not!» Und rollet dabei zwei Augen, Wie glühende Kohlen rot.	Немало невзгод я вынес, Прогулкой тебя веселя!» — Два глаза его вращались, Как два горящих угля.
	32	32
	Der Heilige sagt: «Dich lohnen Wär’ sündlich, bei meiner Ehr’! Du hast ja die schönsten Paar Augen, Sag,, Lieber, was willst du noch mehr?	Святой отвечал: «Нет мочи! Давать чаевые — грех! Тому, у кого есть очи, Прекраснейшие из всех! 23
	33	33
	Die Freiheit, die dir ich versprochen, Kannst immerhin nehmen mit Dank!»	Спасибо скажи, что свободен: Иди, откуда пришел!»

352—353

	Da schwillt der Bock wie ein Bofist Und platzt mit Schwefelgestank.	Как гриб дождевой, раздулся И лопнул смердя козел.
	34	34
	Der Heil’ge doch tritt in die Kirche, Wo alle die Brüder schon steh’n, Und betet ganz ruhig mit ihnen, Als wäre ihm gar nichts gescheh’n.	Святой же с братией вместе Спокойно вошел во храм И как ни в чем не бывало Стал тихо молиться там.
	35	35
	Daß aber so alles gewesen, Wie euch ich berichtet davon, Könnt selber wahrhaftig ihr lesen Im Kloster des heil’gen Anton.	Так было во время оно. Проверить, правдив ли рассказ, В обитель святого Антона Могу я направить вас 24.
		Перевод Нонны Слепаковой

354

ПРИМЕЧАНИЯ

¹     Явления такого рода богато проиллюстрированы в статье: М. Л. Гаспаров, ‘Иноязычная фоника в русском стихе’, Он же, Избранные труды, Москва 1997, т. III: О стихе, 551—573.

²     А. К. Толстой, Собрание сочинений: В 4 т., Москва 1980, т. 4, 399, ср. 402.

³     Ср.: В. М. Жирмунский, Гёте в русской литературе, Ленинград 1937, 449.

⁴     См.: М. А. Фроман, ‘Переводы немецких и французских стихотворений А. К. Толстого’, А. К. Толстой, Полное собрание стихотворений, Вступительная статья, редакция и примечания И. Ямпольского, [Ленинград] 1937, 701—714 (708—713); Н. В. Водовозов, ‘Древнерусская легенда в обработке русских поэтов ХIХ в.’, Ученые записки Московского государственного педагогического института, 1970, № 363, 344—353 (348—352).

⁵     Е. Э[ткинд], ‘Фроман ... Михаил Александрович’, Краткая литературная энциклопедия, Москва 1975, т. 8: Флобер — Яшпал, стб. 153—154 (154).

⁶     Справедливости ради надо сказать, что у Фромана были и удачи: Ja, ja, ich sagte’s mir: Merkst es, // Wie’s dir das Gewissen weckt? // Denn Xerxes zu reimen mit Ärgstes // Ist gar zu imperfect. В переводе 1937 г. эта строфа выглядит так: Себе< >сказал я с сердцем<:> // Заметь, моя душа, // Что рифма Ксеркс им — перцем // Совсем не хороша (не страшно, что рифму на -ша Фроман позаимствовал у Пушкина). У Н. Слепаковой эта строфа не переведена: она взяла за основу окончательный текст из письма к Павловой, тогда как в издании 1937 г. была помещена черновая редакция из записной книжки Толстого.

⁷     Немецкоязычные стихотворения Толстого печатаются по изданию: А. К. Толстой, Полное собрание стихотворений, Вступительная статья Л. И. Емельянова, Составление, подготовка текста и примечания Е. И. Прохорова, Ленинград 1984, т. 1: Стихотворения и поэмы, 442—449, 451—464.

⁸     Перевод названия точно передает его комичную некорректность. Последующие двадцать пронумерованных четверостиший должны бы быть двадцатью самостоятельными афоризмами. На самом же деле 4-е непонятно без 3-го, с 5-го по 8-е излагается связный сюжет и т. д.

⁹     В оригинале первые два четверостишия создают ямбическую инерцию, нарушаемую лишь в 4-м стихе, где вместо 3-стопного ямба — подобие 4-стопного хорея. Это воспринимается как ритмический сбой, но начиная с 3-го катрена становится ясно, что перед нами не ямб, а дольник (тогда как в переводе — 3-стопный ямб). Оба начальных четверостишия объединяет сквозная рифма Bande : Lande : Stande : Lande (с тавтологическим Lande ·деревня’). В переводе эта особенность упущена. Чтобы воспроизвести ее, пришлось бы организовать текст несколько иначе (заодно попытаемся воспроизвести и упомянутую «дефектность» 4-го стиха): Обычай брака древний // Природой не избыт. // Пастух из той деревни // Вам тотчас то подтвердит. // Нет ничего плачевней, // Когда карман пустой — // Живете ль вы в деревне, // В черте ли городской. Выражение в городской черте не должно казаться анахронизмом; ко времени Толстого оно уже получило все права в поэтическом языке: В наши дни одним шпионам // Безопасно, как воронам // В городской черте (Н. Некрасов, «Праздному юноше»).

355

¹⁰    Строфы с 5-й по 8-ю повествуют о Ксерксе. Здесь примечательна рифмовка. Созвучие враз : у нас в 5-й строфе отражает фонику оригинала (heraus : zu Haus). Сверх того, Н. Слепакова удачно срифмовала Ксеркса с усесться, пусть и не в том катрене, где Ксеркс рифмуется у Толстого. Эта неточная рифма соответствует оригиналу: Xerxes : Ärgstes (см. примеч. 6).

¹¹    На месте неточной рифмы природный : курортной у Толстого тоже неточная (lügte : Früchte) — [k] и [ç] отличаются по способу образования. (В региональном произношении, однако, /g/ могло оглушаться в [x // ç], и в таком случае совпадение было бы точным.) Сходные рифмы находим в переводах Н. Слепаковой: осадой : десятый («Десятый»), Боже : плоше, нелепо : небо («Философский вопрос»). Из современников Толстого чаще других к таким созвучиям обращался Некрасов.

¹²    16-я строфа соотносится своим зачином со строфами 9-й, 13-й и отчасти 20-й. В переводе эта перекличка утрирована. 16-й катрен — самый длинный по количеству слогов во всем немецком тексте и потому наиболее удаленный от ритмики 3-стопного ямба: здесь целых две строки вытянуты в 3-стопный амфибрахий (такого в «Kraftsprüche» больше нигде нет). Не меняя кардинально перевода, можно было бы добиться эквиритмии: Я буду отъявленной швалью, // Когда от Вас утаю, // Что сладил с моею печалью, // Слагая песню сию.

¹³    Здесь первое несоответствие в рифмах: неточная у Н. Слепаковой (народ мой : курортной) — точная у Толстого (nützen : Spitzen). В переводе неточность отчасти компенсирована совпадением опорных звуков, а также тем, что в обоих рифмующих словах один из интервокальных согласных — сонорный, а другой — зубной взрывной. По данным М. Л. Гаспарова, среди русскоязычных женских рифм Толстого — около полупроцента неточных [см.: М. Л. Гаспаров, ‘Эволюция русской рифмы’, Проблемы теории стиха, Ленинград 1984, 3—36 (21)].

¹⁴    У Толстого неувязка: Клоп назван бессильным, между тем у него в перспективе любовь и многодетный брак. В переводе тонко откорректировано: во-первых, не «бессилен», а «немощен»; во-вторых, «немощен..., но...» — логически уместная противительность, отсутствующая в оригинале. В то же время не совсем понятно, чем вызваны прописные буквы в словах Клоп и Клопиха, превращающие нарицательные существительные (eine Wanze, ein Wanz, der Wanz, die Wanzen) в имена собственные басенных персонажей.

¹⁵    Было бы неизящным педантизмом упрекнуть переводчицу за то, что она пожертвовала топонимами Plauen и Döbeln, хотя срифмовать, как в оригинале, Дебельн и мебель — конечно, большой соблазн. Интересна находка Н. Слепаковой: в мебели полно удобных щелей — в немецком тексте этого нет.

¹⁶    В отличие от «Афоризмов», «Простая история» переведена дольником. От немецкоязычного он отличается тем, что Н. Слепакова полностью исключает здесь ритмические формы, совпадающие с 3-стопным ямбом. Она ограничивается строками 3-стопного амфибрахия и их синкопированными модификациями.

¹⁷    В юмористической русскоязычной поэзии Толстого четверостишия 3-стопного ямба AbAb получили распространение незадолго до появления их немецкого эквивалента: в этом отношении ближайший предшественник Барбароссы — китаец Цу-Кин-Цын («Сидит под балдахином...», 1869). Данная форма, использованная Н. Слепаковой еще в «Афоризмах», на сей раз вполне соответствует оригиналу.

356

¹⁸    Перевод «Философского вопроса» тоже эквиметричен: это 4-стопный хорей с перекрестной женской рифмовкой. Первое русскоязычное стихотворение Толстого, всецело выдержанное в этом размере («Одарив весьма обильно...»), датировано 1869 г. и навеяно стихотворением Тютчева «Эти бедные селенья...»: его скорбная серьезность дает Толстому повод для иронии. В дальнейшем — уже после «Философского вопроса» — эта форма утвердилась в сатирической поэзии Толстого («Послание к М. Н. Лонгинову о дарвинисме», «Рондо»); давним прообразом ее может считаться толстовский полурифмованный 4-стопный хорей XAXA («Поразмыслив аккуратно...», 1853 или 1854; ср. также «Пью ль мадеру, пью ли квас я...», 1869). На этом фоне перевод Н. Слепаковой воспринимается чуть ли не как изделие самого Толстого. Вместо комментария предложим наш вариант перевода с его очевидными проигрышами и весьма сомнительными «выигрышами»:

Чтоб друг с дружкой нам слюбиться,
Есть два пола; допущу же:
А была б их седмерица —
Стало б лучше или хуже?
 
Если вдруг зачать ребенка
Семерым дана задача —
Как тут быть: смеяться звонко,
Унывать ли, горько плача?
 
Убежден: и то и это,
Так покамест полагаю;
И другого я ответа
На вопрос такой не знаю.
 
Всех родителей согласье
Испросить на брак легко ли?
И двоим-то в одночасье
Не добиться доброй воли.
 
Где препоны, там соблазна
Больше есть борьбу затеять?
Семь партнеров — сообразно
И препятствий сорок девять.
 
Сорок девять преткновений,
Что мешают браку сбыться!
И к чему так много рвений?
Право, лучше застрелиться!
 
Так, в сей худшей из вселенных,
О которой повествую,
Собрались шесть душ нетленных:
Где ж искать для них седьмую?
 
Ишь как шестеро влюбленных
За седьмым вослед стремятся
В вожделеньях распаленных,
Чтобы браком сочетаться!

357

Что за вздор! Нет, прав Всевышний
В том, что в нашем непокое
Нет нелепости излишней
И брачующихся — двое!

Чувствуем и признаем, что найденные Н. Слепаковой интонации и стилистика точнее соответствуют Толстому, чем наши. К тому же в ее стихах вовсе не ощущается того, чего и не должно быть у профессионального переводчика: стремления соперничать с переводимым автором.

¹⁹    Именно в Новеграде, а не в Новограде и тем более не в Новгороде. Такая форма встречается и в русских стихах Толстого: Сидит в Новеграде Садко невредим <...> («Садко», 1871—1872) и др. Антон (а не Антоний) продиктован желанием избежать резкой деформации оригинала: у Толстого восемь строк с мужской рифмой (в переводе — четыре) заканчиваются этим именем.

²⁰    Так в оригинале! Древнерусский монах, современник князя Всеволода, крестится тремя перстами, как если бы действие происходило после реформы Никона.

²¹    Из 35-ти строф баллады 11 зарифмованы у Толстого полностью (AbAb), а остальные — наполовину (XaXa). За исключением одного случая, в соответствующих местах Н. Слепакова переходит от полурифмовки к сплошной рифме.

²²    В оригинале этой истовости нет.

²³    Рифма мочи : очи — излишняя: она не нужна, потому что у Толстого эта строфа прорифмована наполовину. Однако существеннее другое: читатель обязан заметить и понять, что древнерусский монах Антон «цитирует» здесь стихотворение Гейне «Du hast Diamanten und Perlen...», известное у нас по переводу Добролюбова: У тебя есть алмазы и жемчуг, // Всё, что люди привыкли искать, — // Да еще есть прелестные глазки... // Милый друг! Чего больше желать?.. Для того, чтобы присутствие Гейне стало ощутимым, имело бы смысл вмонтировать в эту строфу словесные обороты добролюбовского перевода: Святой, однако, ответил: // «Грешно чаевые давать; // Имеешь прелестные глазки — // Мой друг, чего больше желать?»

²³    Если «Афоризмы», «Простая история» и «Святой Антон» переводились именно в такой последовательности, то можно усмотреть нечто вроде «эволюции» переводческого стиля Н. Слепаковой — от наименее к наиболее точной передаче немецкого дольника: 1) в «Афоризмах» вместо дольника — ямб; 2) в «Простой истории» дольник переведен дольником, однако не немецкого, а скорее русского типа (с преобладанием двусложных междуиктовых интервалов и полным отказом от ямбических строк); 3) в «Святом Антоне» дольник передан дольником немецкого типа (с преобладанием односложных интервалов: чистых ямбов больше, чем чистых амфибрахиев, но еще больше строк с одним ямбическим и одним амфибрахическим междуударным промежутком). О различиях между русским, английским и немецким дольником см.: M. Tarlinskaja, Strict Stress-Meter in English Poetry Compared with German and Russian, Calgary 1993.

Philologica,   1997,   т. 4,   № 8/10,   325—357