437. П. А. ПЛЕТНЕВУ
Получил я, любезный Плетнев, и письмо и 1500. Ты умно делаешь, что сидишь смирно в своей норе и носу не показываешь в про́клятом некогда мною Петербурге. Не холера опасна, опасно опасение, моральное состояние, уныние, долженствующее овладеть всяким мыслящим существом в нынешних страшных обстоятельствах. Холера через неделю, вероятно, прекратится; но
Сарское Село будет еще долго окружено карантинами; итак, свидание наше еще далеко. Что же «Цветы»? ей-богу не знаю, что мне делать. Яковлев пишет, что покамест нельзя за них приняться. Почему же? разве типографии остановились? разве нет бумаги? Разве Сомов болен или отказывается от издания? Кстати: что сделалось с «Литературною газетою»? Она неисправнее «Меркурия». Кстати: не умер ли Бестужев-Рюмин? говорят, холера уносит пьяниц. С душевным прискорбием узнал я, что Хвостов жив. Посреди стольких гробов, стольких ранних или бесценных жертв, Хвостов торчит каким-то кукишем похабным. Перечитывал я на днях письма Дельвига; в одном из них пишет он мне о смерти Д. Веневитинова. «Я в тот же день встретил Хвостова, говорит он, и чуть не разругал его: зачем он жив?» — Бедный наш Дельвиг! Хвостов и его пережил. Вспомни мое пророческое слово: Хвостов и меня переживет. Но в таком случае, именем нашей дружбы, заклинаю тебя его зарезать — хоть эпиграммой. Прощай, будьте здоровы. Сказки мои возвратились ко мне, не достигнув до тебя.
Россети вижу часто; она очень тебя любит, и часто мы говорим о тебе. Она гласно сговорена. Государь уж ее поздравил.