Бѣдовая доля

Я лежалъ, прикованный къ желѣзной койкѣ, и не въ Обуховкѣ лежалъ я, а въ могилѣ, и не изъ Спасской части стащили меня сюда замертво, а прямо отъ Покрова послѣ отпѣванія.

Сердце рвется на части! Да за что же эти гробовщики такъ злобно похоронили меня, — вѣдь я не сдѣлалъ имъ зла, ей-Богу, я и мухи не обижу, я ружья не умѣю въ рукахъ держать. Или вся вина моя въ томъ, что Емеля подарилъ мнѣ свои семь драгоцѣнныхъ дней молоть языкомъ, сколько влѣзетъ?

Когда я такъ терзался и мучился въ моемъ печальномъ состояніи, три чорта посѣтили меня. Двое изъ нихъ были мнѣ совершенно неизвѣстны: тихенькіе, слабенькіе, такъ въ чемъ душа держится. А третьяго, хотя онъ и старался въ моихъ глазахъ передѣлаться, я сейчасъ же узналъ по голосу: это почтовый чиновникъ десятаго отдѣленія Киселевъ.

Всѣ трое чертей притворились смирными, ласковыми, безобидными и тонкимъ ребячьимъ голоскомъ что-то такое наивное и простенькое лепетали надо мной. Но я какимъ-то наитіемъ понялъ, что таилось у нихъ на умѣ: они облюбовали и теперь опредѣленно подбирались къ моимъ конечностямъ и позвоночному хребту.

„Ну нѣтъ ужъ, подаркомъ вамъ не достанусь, — рѣшилъ я самъ съ собою, — накормлю васъ овсянкой!“ — и, напрягши всѣ мои силы, я оторвался отъ желѣзной койки и, врасплохъ бросившись на чертей, сталъ съ ними расправляться по-свойски.

Отъ одного чорта остался мнѣ на память клокъ волосъ, другому чорту я прокусилъ палецъ, а когда я торжествовалъ, Киселевъ схватилъ какой-то дряни въ горсть, и я не успѣлъ оглянуться, какъ онъ уже замазалъ мнѣ ротъ. И я сталъ задыхаться.