2 марта 1865. Пенза
Пенза, 2 марта.
Тысячу раз прошу Вас извинить меня, многоуважаемейший Павел Васильевич, за мое молчание, которое делается в особенности непростительным после письма Вашего, полученного мною уже в Пензе. Очень сочувствую Вашему печальному положению относительно взятых Вами 5% билетов с выигрышами, но полагаю, что Вы едва ли не поспешили отделаться от них; слышно, что они продаются теперь с премией, а впоследствии, вероятно, будут продаваться еще дороже. Что касается до меня, то я весь погряз в служебной тине, которая оказывается более вязкою и засасывающею, нежели я предполагал. Гаже и беспорядочнее здешней казенной палаты невозможно себе представить; мало того, что она отнимает у меня все время, но, что всего хуже, я не имею ни малейшего повода заключить, чтоб труд мой принес какой-нибудь плод для меня в будущем, т. е. чтобы я когда-нибудь мог приобрести необходимый для меня досуг1. И все это за 3 т<ысячи> р<ублей>, которыми я поневоле дорожу, потому что милая моя родительница засеквестровала все доходы с моего имения и я решительно оставлен теперь на произвол судьбы и министерства финансов2.
О Пензе могу сказать одно: не похвалю. Это до того пошлый отвратительный городишко, что мне делается тошно от одной мысли, что придется пробыть в нем долго. Губернатор здешний вот каков: происхождения из польской шляхты,
попал на службу к кн. Воронцову, был у «его чем-то вроде метрдотеля и, имея значительный рост и атлетические формы, приглянулся княгине и удостоился разделять ее ложе. Вследствие сего, приобрел силу и у Воронцова, когда тот наместничал на Кавказе, и получал самые лакомые дела 3. Между прочим, на долю его выпало следствие о греке Посполитаки, известном откупщике, который не гнушался и приготовлением фальшивых денег. Уличив Посполитаки, как следует, Александровский (это губернатор-то и есть) предложил ему такую дилемму: или идти в Сибирь, или прекратить дело и отдать за него, Александровского, дочь с 6 милл<ионами> приданого. Выбран был последний путь, и вот теперь этот выходец — обладатель обольстительной гречанки (от которой теперь, впрочем, остались только кости и кожа) и баснословного богатства. Кроме того, Александровский приобрел 200 т. р. след<ующим> образом. Брат его служил адъютантом у Бебутова 4, который, как известно, не имеет бессребреничества в числе своих добродетелей. После какой-то победы он послал адъютанта своего в Петербург с известием и, пользуясь этим случаем, вручил ему 200 т<ысяч> р., прося пристроить их в ломбарт. Николай сделал Александровского флигель-адъютантом, и тот, исполнивши поручение своего владыки, возвращался восвояси с ломбартными билетами на имя неизвестного. Но на одной из станций около Тифлиса встретился с каким-то проезжим, поссорился и получил пощечину. Должно быть, это сильно поразило новоиспеченного флигель-адъютанта, потому что он застрелился 5. Билеты перешли к брату, яко к наследнику, и хотя Бебутов писал к нему письма с усовещеваниями, но Александровский остался непоколебим.
Вот Вам глава Пензенской губернии; остальное на него похоже, если не хуже. У меня начинаются складываться Очерки города Брюхова, но не думаю, чтобы вышло удачно 6. Надобно, чтобы и в самой пошлости было что-нибудь человеческое, а тут, кроме навоза, ничего нет. И как плотно скучился этот навоз — просто любо. Ничем не разобьешь.
Прошу Вас засвидетельствовать почтение от меня и от жены добрейшей Вашей супруге.
Пожалуйста, не забывайте нас; бог даст, когда-нибудь и свидимся.
Весь Ваш
М. Салтыков.
Что значат стихи Фета («Библ<иотека> для чтения» № 2)
Храни плоды ты для свиней,
А красоту для человека???... 7
На конверте: Его высокопревосходительству Павлу Васильевичу Анненкову. В С. Петербурге, на углу Итальянской и Эртелева переулка, дом Шландера. Почтовый штемпель: С.-Петербург. 8 мар. 1865. 2 часа.