30 ноября / 12 декабря 1875. Ницца
Ницца. 12 декабря.
Поздравляю Вас с имянинами, многоуважаемый Николай Алексеевич; ежели у Вас будет в этот день пирог, то вспомните и обо мне, ибо я в сей день еще больше буду ощущать свою изолированность.
Я получил «Отеч<ественные> зап<иски>» за ноябрь, но покуда успел только прочесть свою вещь да комедию Островского 1. «Коронат» меня довольно-таки обидел 2. Я не говорю уже об выпусках, сделанных по требованию сукина сына Лебедева, но меня очень тронуло то, что редакция не потрудилась согласовать эти пропуски с последующим изложением. Ссылка, сделанная в заключении рассказа на слова Машеньки, выпущенные вверху, просто обожгла меня. Это, впрочем, одна из приятностей моего пребывания за границей. Что касается до комедии Островского, то, по-моему, это самая неудачная вещь из всего, что он написал. Первый акт очень хорош, но потом какая-то совсем непонятная белиберда идет.
Октябрьский № я прочитал совсем и был очень недоволен статьей Григория Захарыча. Сентиментально и несправедливо — относительно русской литературы. Странно читать в «Отеч<ественных> зап<исках>» упрек, что литература даже не пользуется цензурными пределами и что у ней никакой боли нет 3. Неужели «Отеч<ественные> зап<иски>» не доказывают противного? У нас даже Курочкин — и тот сахарную боль имеет.
Я продолжаю писать, и три главы уже кончил. Надо еще три или четыре приготовить — и к январю будет достаточно 4. Но в моем положении все предположения могут оказаться писанными на воде. Вчера вечером посетила меня лихорадка, самая опасная вещь при моей болезни. Целую ночь я лежал в огне и заснул лишь около 5 часов. Сегодня голова болит и сухость во рту. Вот ежели эта штука привяжется, то, пожалуй, и в постель сложит.
Прощайте, написал бы и больше, но серьезно чувствую слабость.
Весь Ваш
М. Салтыков.