474. Н. А. БЕЛОГОЛОВОМУ
10/22 марта 1876. Ницца
Ницца. 22 марта.
Многоуважаемый Николай Андреевич.
Начну с погоды, ибо в природе делается что-то необыкновенное. С неделю тому назад началась здесь стужа, вчера и третьего дня шла крупа, а сегодня идет снег с дождем, совершенно так, как в Петербурге в тот день, как я выезжал оттуда. Я покончил с Ребергом, впрочем, больше по недоразумению. Слыша беспрерывно об Чернышеве и об чудесах, им творимых, и не видя никакого облегчения своей болезни, которая в последнее время до того усилилась, что кашель мой собирал соседей, и сверх того, до такой степени страдала поясница, что я не мог ходить иначе, как с превеликим мучением, я решился пригласить Чернышева, тем больше что он бывает в нашем пансионе у одной больной. В тот же день Реберг узнал от жены, что был у меня Чернышев, выразился так, что нога его не будет в доме, где был Чернышев. Таковы здешние жестокие медицинские нравы. Поэтому я теперь в опеке у Чернышева. Чернышев лечит с божьею помощью и больше надеется на бога, чем на помощь медицины. Я тоже начал уповать на бога. Сверх того, он имеет такой вид, что хотя ходит в обыкновенном штатском платье, но мне все кажется, что он в вицмундире и занимает должность акушера в Ниццской врачебной управе. Это меня веселит и переносит в Россию, где я видал-таки на своем веку членов врачебных управ, верующих в бога и в милотный пластырь, который, как известно, тоже с божьею помощью выдуман. Чернышев предписал мне следующее: вдыхать каждый день по два фута кислороду, один фут утром и другой вечером, пить зельтерскую воду с молоком по четыре стакана в день, не употреблять за обедом и завтраком здешней воды, а пить Виши, в качестве мочегонного (можно и с вином). Для спины прописал мне втирание из вератрина, хлороформа и оливкового масла. Кислород я вдыхаю уже 13-й день и прочее все исполняю. Кашель у меня уменьшился настолько, что я страдаю от него лишь утром и отчасти вечером, ложась спать (прежде я круглый день неистово кашлял). Спина все еще болит, хотя лучше. Опухоли в сочленениях руки делаются меньше. Но сердце как будто пошаливает. Во всяком случае, я не могу пожаловаться и буду держаться Чернышева, покуда сижу в Ницце. Я хотел было ехать в Париж 1-го апреля, но теперь вижу, что это суетная мечта. Назначил срок 16-го числа, в день Пасхи, но удастся
ли — не знаю. Говорят, в Париже такое отвратительное время стоит, какого никто не запомнит. И Чернышев говорит, что ежели богу угодно, так и в мае такая же погода будет. Что тогда делать? Мне тошно в этом доме терпимости, и все мои мечты теперь уже обращены к России, хоть и там не бог знает что ждет. Но момент возвращения для меня дорог. Через пять минут, знаю, все пойдет по-прежнему. Но вечное празднование, царствующее в так называемых stations de santé 1, положительно раздражает нервы. Вы не испытывали этого, а я целый год живу так, что перед глазами моими происходит вечный храмовый праздник, глупый, напоминающий нелепую оргию. Вот это-то самое я и хотел изобразить в «Культурных людях» и изображу, ежели богу угодно будет. А теперь не в силах: мысли все мрачные, точно меня обижают до крови. Подумайте: круглый год не иметь своего угла и жить на юру — кто это перенесет?
Пожалуйста, засвидетельствуйте от меня и от жены почтение многоуважаемой Софье Петровне и поклонитесь Елисеевым. Впрочем, я Григорию Захаровичу недавно писал 2.
Весь ваш
М. Салтыков.