663. А. Н. ОСТРОВСКОМУ
25 июня 1880. Петербург
П.бург. 25 июня.
Многоуважаемый Александр Николаевич.
Вы, по всем вероятиям, находясь в деревне, напишете новую пьесу. Вспомните, ради бога, об «Отеч<ественных> записках» в этом случае и не обидьте журнала, который столько лет сряду начинает новый год Вашей пьесой. Я думаю, что и без моего напоминания Вы дали бы нам новую пьесу, но, во всяком случае, считаю за долг выразить Вам, как глубоко я и прочие члены редакции дорожим Вашим сотрудничеством. А вместе с тем желаю Вам сказать слово признательности за сочувствие, выраженное Вами в последнем письме, к моей деятельности1. Прошу верить, что оно мне отменно дорого.
Пушкинский праздник произвел во мне некоторое недоумение. По-видимому, умный Тургенев и безумный Достоевский сумели похитить у Пушкина праздник в свою пользу, и медная статуя, я полагаю, с удивлением зрит, как в соседстве с ее пьедесталом возникли два суднышка, на которых сидят два человека из публики2. Достоевский всех проходящих спрашивает: а видели вы, как они целовали у меня руки. И по свидетельству Тургенева (в Петербурге подагрой страдающего, но, кажется, сегодня уезжающего за границу), будто бы прибавляет: а если б они знали, что я этими руками перед тем делал!
Я сам уезжаю в субботу, 28 числа, за границу, сначала в Эмс, потом в Париж. Пробуду до 1-го октября вне Петербурга.
По цензуре теперь легче, да и вообще полегчало. Лорис-Меликов показал мудрость истинного змия библейского: представьте себе, ничего об нем не слыхать, и мы начинаем даже мнить себя в безопасности. Тогда как в прошлом году без ужаса нельзя было подумать о наступлении ночи.
До свидания, будьте здоровы, и буде встретится какая-либо надобность до меня, то адресуйте письмо в контору, откуда мне его и доставят.
Искренно Вам преданный
М. Салтыков.