12/24 августа 1881. Висбаден
Висбаден. 12/24 августа.
Хотел было дальнейшую переписку прекратить, многоуважаемый Николай Андреевич, но, право, жить страшно становится.
Узнал я, что Святая дружина 1 наняла искусного дуэлиста и бретёра (к сожалению, фамилию мне не сказали), чтобы оскорбить Рошфора и затем убить его на дуэли. Подобным же образом предполагается поступить и с Кропоткиным. Ежели сойдут эти два устранения благополучно, то весьма может быть, что пойдут и дальше 2.
Демидов вызвался давать дружине по 15 т. р. в м<еся>ц. Во всех предприятиях принимают живейшее участие оба Шуваловы: Петр и Павел.
Каким бы образом раскрыть все это и в особенности предупредить Рошфора? Я собственно становлюсь в тупик, и положительно боюсь, что сейчас же на меня подумают, особливо зная, что я хорош с Лор<ис>-Мел<иковым>, о чем, вероятно, донесено отсюда.
«Новая газета» прекратила сама свое существование на 9-м № 3. Вероятно, велели. Я почти не сомневаюсь, что и «Отеч<ественные> записки» перестанут существовать через 2 — 3 месяца. Да еще кáк бы не посоветовали выехать из Петербурга... Выслать, я полагаю, не вышлют, но посоветовать выехать, например, в Тверь (либерально, потому что не очень далеко) и там помолчать — право, это можно. И заметьте, что никто не охнет. Первое время, конечно, пошепчутся, а месяца через 2 — 3 заплывет. Чернышевский в этом отношении отличнейший пример — кто об нем помнит? И долго еще так будет, потому что сия яма так переполнена, что сто лет ее чисти — опять на сто лет останется.
Благодарю за присылку письма Белланже. Вероятно, я остановлюсь у нее (Pl<ace> de la Madeleine, 31), но верно не могу сказать, ибо сегодня жена уехала на выставку в Франкфурт, а я — раб. Во всяком случае, 2-го или 3-го сентября утром я отыщу Вас. Я же непременно выеду в воскресенье утром в Париж — не раньше и не позже.
Прошу Вас передать мой поклон добрейшей Софье Петровне.
Ваш М. Салтыков.
Об Елисееве Михайловский пишет, что он уезжает в Канн 4.