20 января 1883. Петербург
20 января.
Многоуважаемый Николай Константинович.
Спешу ответить на Ваше письмо 1. Когда Вы уезжали, то, кажется, было условлено так, что корректуры будет читать Кривенко — так оно и делается. Да, по мнению моему, и неудобно пересылать корректуры Вам для чтения: это замедлит печатание. Хотя поезд до Выборга идет всего четыре часа, но, в сущности, каждая корректура будет ходить не менее трех-четырех суток. Вот рукописи Вам посылать следует, и я скажу об этом С. Н. Кривенко, которому, впрочем, Вы и сами могли бы сказать, и это было бы для него яснее. По моему мнению, Вам теперь надлежит как возможно больше писать, и этим Вы принесете для журнала громадную пользу.
Я подтвержу Гасперу, чтоб цензурный номер доставлялся Вам своевременно на петербургскую квартиру.
Что касается до меня, то со мной делается нечто странное. Кашель меньше, а слабость ужасная. Шатает. Вообще, доживаю свой век. Вчера был Боткин: молоко приказал пить, а я терпеть его не могу. И еще говорит: меньше курите, а я люблю курить. Как умный человек, он, однако ж, не прибавил: меньше волнуйтесь. Впрочем, я уж и не волнуюсь, а просто до крайности все опостылело. Работать охоты нет. Боюсь, что к февральской книжке не поспею. Плохое мое дело 2.
Подписка идет туго. Полагаю, что тысячи человек недосчитаемся.
До свидания. Будьте здоровы; крепко жму Вашу руку.
М. Салтыков.