5 февраля 1885. Петербург
5 февраля.
Многоуважаемый Николай Андреевич.
Посылаю Вам новую мою сказку 1. Не потому чтоб она стоила, а затем чтоб Вы знали все, что я блужу.
Я вот уже почти три недели, как в большой тревоге. Костя в скарлатине, которая к нему была особенно жестока. Сопровождалась опухолями в сочленениях и страданиями сердца. Почки до сих пор не тронуты; ожидают, что будет через 20 дней, т. е. послезавтра. Лечит его Руссов, но пять дней сряду навещал Боткин, а также Соколов. Боткин, по-видимому, дал болезни правильный ход. Прописал каломель и лед на голову и на сердце. Две недели мальчик не выходил из бреда. Теперь несколько лучше, температура, видимо, падает, но я все жду 20-го дня. Н. И. Соколов тоже похаживает и даже сегодня был. Все это время, т. е. начиная с 18 января, мы живем секвестрованные, никого, кроме докторов, не видим, хотя иногда заходит Лихачев. У Унковского дочь в дифтерите. Говорят, настоящего дифтерита нет, а что-то вроде. Вот они, дети. А главное, гимназии, которые суть рассадники болезней. Я помню, что 6 лет пробыл в лицее, и ни одного тяжелого случая не было. Лизу мы отделили. Взяла ее у нас хозяйка дома, жена доктора Скребицкого, и до 3-го марта мы ее не увидим. Говоря относительно, это еще благополучно, потому что она в одном доме с нами и при ней наша гувернантка, очень порядочная женщина.
Прошу Вас передать от меня и от жены поклон многоуважаемой Софье Петровне. Напомните обо мне также Л<орис>-М<еликову>, ежели увидите.
До свидания. Вы не пишете, что́ предполагаете делать летом. Болезнь Кости может и нас заставить путешествовать. На Волгу я стремлюсь действительно, — но попаду ли, — неизвестно 2.
Искренно Вам преданный
М. Салтыков.