1/13 июля 1885. Висбаден
1 июля.
Многоуважаемый Григорий Захарович.
Я в Висбадене с 29 июня ночью, но только сегодня получил Ваше письмо 1, потому что только сегодня посылал на пост-рестант. Читая настоящую грамоту, не думайте, что это некий сатирический прием, мною напоследок выработанный. Нет, это настоящее мое писание, — это зеркало, в котором отражаются мои нервы. Suum cuique 2. И при этом, представьте себе, бессонные ночи и беспрерывные слезы. Кажется, и Николай Андреевич слегка изумлен. Теряю память слов, и так как за мной никакого ухода нет, то погибаю самым поскудным образом. Об одном молю судьбу: воротиться домой.
Болел я с февраля: началось зрением и общим нервным расстройством. И что дальше, то хуже. Затем скарлатина
Кости еще подбавила; затем начались сборы за границу, предмет моей ненависти, потому что мне прежде всего нужен покой. А доктора в этом-то именно и видят покой, чтобы меня как сукина сына перевозили. Поезжайте, отдохните — только и слов. Вот и отдыхаю. А супруга меня ненавидит, да еще смеется. Я, впрочем, и писать настоящим образом не могу — совсем обессмыслел.
Вашему проекту насчет Кузнецовщины сильно завидую. А меня так и уморят где-нибудь на станции железной дороги. Я уж и карточку к груди прилаживаю свою: вот, мол, кому тело сие принадлежит. И заметьте, как быстро идет. Еще дней с пять я все-таки не был так слаб. Теперь мне предстоит след<ующее>. Жена с детьми 1 авг. нов. ст. отправится на морские купанья, а я — волен домой ехать, что и исполню. Но доеду ли — не знаю. Незнание немецкого языка ужасно раздражает.
Впрочем, прощайте; решительно не могу продолжать. Передайте поклон уважаемой Екатерине Павловне. Когда выкуете первый гвоздь, пришлите мне.
Ваш
М. Салтыков.