1263. Н. А. БЕЛОГОЛОВОМУ
До 14 июня 1886. Новая Кирка
Мыза Красная.
Многоуважаемый Николай Андреевич.
Мне кажется, если б я испускал последний вздох, то и тут Вы бы сказали: он не ответил мне на последнее письмо, следовательно и мне нет надобности писать к нему.
Теперь я именно в таком положении: руки дрожат (я каждые три строки отдыхаю), ноги дрожат, конвульсии, жар в груди, в голове, и в заключение беспрерывный понос. Сухой кашель ежеминутно.
Вот мое положение среди живительного воздуха Финляндии, где теперь жар невыносимый и все преисполнено гарью.
Мне-то бы житье ничего, но дома меня уж чересчур ненавидят, и потому поводы для раздражения беспрерывные.
Третий день лечусь фосфором по одной пилюле в день. Боткина вижу чуть не каждый день, но мне сдается, что спасенья мне все-таки нет. Такой тоски щемящей я не испытывал никогда. И не от отсутствия деятельности, а так тоска сама по себе, ноет вся грудь. А Боткин всех уверяет, что мне лучше, и круглый год все уверял.
Я здесь уже 17-ый день 1, остается 2 месяца — что тут поделать. Но ежели с таким запасом придется возвращаться в Петербург, то приличнее кончить самоубийством. Боткин уже проговаривается, чтоб в августе ехать за границу, но мне и без того жить нечем, да и куда ехать?
Я могу только надоедать, а не требовать сочувствия, — слишком длится эта история, а люди так требовательны, именно относительно умирающих, что даже от них требуют реверансов. И ежели есть в мире несчастие горькое, то это быть в положении неравенства с людьми, с которыми, при равных отношениях, было бы вполне хорошо.
Мой адрес, ежели вздумаете черкнуть слово: Финляндия, почтовая станция Новая Кирка, дача г-жи Волковой.
А при сем я с каждым днем слабею рассудком.
Прошу Вас передать мой дружеский привет многоуважаемой Софье Петровне.
Жму Вашу руку
М. Салтыков.