10 сентября 1886. Петербург
10 сентября.
Многоуважаемый Николай Андреевич.
Простите, что давно не писал Вам 1. Я знаю, что Вы неравнодушно относитесь к молчанию своих друзей, и ежели за всем тем безмолвствовал, то это значит, что мне было тяжко. И было тяжко и теперь тяжко.
Посылаю Вам вместе с сим новую 2-ую главу «Мелочей жизни» (1-ую Вы получили от Лихачева). 7-го числа вышли еще мои две новые сказки, но не посылаю их, потому что не имею оттисков. Разнузданность московская такова, что редакция «Русских ведомостей» никак не может своевременно сделать, что нужно. Когда получу оттиски, то пришлю один сейчас же.
Мне хотелось бы знать Ваше откровенное мнение о моем новом вступлении на литературное поприще, тем больше, что Вы, вероятно, уже прочли в «Вестн<ике> Евр<опы>» мое 8-ое «Пестрое письмо». Боюсь, не слишком ли чувствуется упадок и не чересчур ли болезненно. Я очень дорожу Вашим мнением и потому надеюсь, что Вы исполните мою просьбу 2.
У меня еще готово, но не напечатано: две сказки, три главы «Мелочей» и одно «Пестрое письмо» 3. Все это я написал в течение каких-нибудь 5 недель, но при этом чувствовал себя так мучительно, как будто во мне совершался страшный болезненный процесс. Буквально задыхался пиша, как задыхаюсь и теперь, пиша это письмо.
Существование мое, могу сказать, самое жалкое. Беспрерывные поносы, одышка, боль в ногах, и в особенности в икрах, истощение сил, непомерная худоба, — все это делает для меня вопрос о смерти единственно желанным и, может быть, даже достижимым в недолгом времени. Как ни жаль оставлять жену и детей в жертву бестолочи и хаоса, — ни у меня, ни у нее нет ни родных, ни близких людей вообще, — но ведь и теперь я уже настолько мертв, что ни во что не вхожу и ничем не распоряжаюсь. Стало быть, и нужды во мне особенной нет.
Лечат меня, по-прежнему, Соколов и Васильев. Но
Соколов круто изменил свое прежнее дружеское отношение ко мне на вполне равнодушное. Приезжает два раза в неделю в белом жилете, посидит пять минут, скажет: продолжайте, я спешу, — и уходит. В причины этой перемены я не успел проникнуть, но она волнует безмерно. Хоть бы понял человек, что дело врача успокоивать, а не волновать.
А меня это заставляет серьезно задумываться, и я жду только приезда Лихачева, чтоб уяснить сию тайну и затем принять какое-либо решение. Очевидно, я надоел Соколову, а отказаться ему от меня неловко. Я, впрочем, предвидел это с тех пор, как Соколов отказался от вознаграждения за мое лечение, и даже Боткина предупреждал, что из этого ничего доброго не выйдет.
Теперь, после лихорадочной писательской деятельности я, кажется, погружаюсь в мрак. Благодаря бромам во всех видах, меня так и тянет в постель, да и ноги иначе никак согреть не могу. Вскоре после переезда с дачи еще писал, а теперь охоту потерял. Но и за то спасибо, что заработал на 1500 рублей, и это дает мне возможность прожить до нового года.
Сказки совсем покончил и издаю их книгой, которая появится в начале октября. То же и с «Пестрыми письмами». Обе книги пришлю Вам немедленно по выходе.
Вот каковы мои дела. Сижу как заключенный, никого не вижу. Лихачев пишет, что приедет 16-го числа 4.
Прощайте, любезный друг Николай Андреевич; передайте мой сердечный привет добрейшей Софье Петровне и поздравьте ее с именинами, а себя с дорогой именинницей. Напишите Ваш адрес в Вевэ.
Искренно Вас любящий
М. Салтыков.
Сейчас принесли оттиски «Сказок». Один из них при сем прилагаю 5.