6 августа 1887. Серебрянка
6 августа. Серебрянка.
Многоуважаемый Михаил Матвеевич.
Я уже писал к Вам в Динар, что ничего не мог приготовить к сентябрьской книжке 1. О том же писал я и А. Н. Пыпину, но получил ли он мое письмо — уведомления от него не имею 2. Хоть бы слово черкнул.
Всем лето принесло оживление, а мне — ожесточение недуга и уверенность, что всякая умственная деятельность для меня прекратилась. Хоть я иногда и стараюсь обмануть себя, что боли пройдут и я еще буду работать, но, очевидно, это только самообольщение.
Горько мне до слез во всех отношениях. И в материальном смысле и в том, что это прекращает окончательно мои связи с миром живых. Ибо раз я не работаю — кому я нужен?
По почерку этого письма Вы можете судить, в каком положении мои руки, а ежели навестите меня по приезде в Петербург (о чем усердно прошу), то увидите, до чего довело меня отсутствие умелой врачебной помощи.
Повторяю: горько, горько до слез. Тяжело окунуться в пучину забвения, тяжело переживать самого себя. И все это при
злорадстве всех ненавистников, которые у нас только одни и могут открыто высказывать свое мнение.
Больше писать ничего не имею, да и не могу: рука отказывается. Передайте, пожалуйста, мой привет многоуважаемой Любови Исаковне.
Искренно Вам преданный
М. Салтыков.
Ваша типография несколько обижает меня. Было условлено к 1 сентября напечатать три тома, а вот и август, а напечатан всего 1 том. В течение двух месяцев 13½ листов 3.
Черкните мне хоть словечко: я буду рад. Я уеду отсюда не раньше 20-го 4.