15 августа 1887. Серебрянка
15 августа.
Многоуважаемый Михаил Матвеевич.
Глубоко Вам благодарен за письмо 1, которое мне доказало, что Вы принимаете во мне действительное участие. В том жестоком и безнадежном одиночестве, в котором я нахожусь — это для меня драгоценность.
Я уеду отсюда, вероятно, 25 числа. Целое лето провел в неслыханных страданиях и те же страдания ждут впереди с осенним и зимним мраком, с болью сердца и беспричинною тоскою. С 25 августа и по 3 сентября я пробуду в квартире совсем один, и так как все знакомые разъехались, то одиночество будет самое полное: Заняться я ничем не могу; весь я дрожу, голова болит. Недостает, чтоб я сделался сумасшедшим, и, кажется, похоже на то, что это случится. Эта ужасная мысль просто убивает меня, и я всегда всего больше этого боялся.
На типографию Вашу я жаловался напрасно. У меня уже налицо 10 чистых листов 2-го тома «Мелочей», и, вероятно, там уже почти все набрано. Боюсь, чтоб в цензуре не случилось с книгою неприятности (особливо по поводу «Газетчика»), а Ратынского, кажется, еще нет в Петербурге, и похлопотать некому. Впрочем, попытаюсь, напишу к нему — может быть, уж и воротился, откликнется 2.
Здесь после двухнедельных дождей, вот уж пять дней как наступила чудесная солнечная погода. Но в воздухе уже
ощущается большая свежесть, и ночью народ ходит в полушубках. Грибов такое изобилие, что даже на дорожках сада растут. И представьте себе, я даже этим хорошим временем пользоваться не могу, ибо как только хвачу свежего воздуха, так сейчас простужусь.
До свидания, многоуважаемый Михаил Матвеевич. Прошу Вас передать мой сердечный привет добрейшей Любови Исаковне, а меня извинить за короткое и бессодержательное письмо. Не клеится в голове, а рука едва пишет.
Искренно Вам преданный
М. Салтыков.