1409. Н. А. БЕЛОГОЛОВОМУ
26 августа 1887. Серебрянка
26 августа.
Многоуважаемый Николай Андреевич.
Несколько замедлил писать Вам, потому что болезнь идет все crescendo. Этому не мало способствовало то, что с 20 числа находится в цензуре моя книга «Мелочи жизни», и я нахожусь в неизвестности об ее участи. И, вероятно, до самого переезда в Петербург ничего не буду знать. Сверх того, в последнее время меня обуял демон писания, и я кой-что накропал из старого материала 1. Но это ужасно меня измучило.
Это последнее письмо, которое я пишу Вам отсюда, ибо 29-го вечером буду уж в Петербурге. Кончатся дачные мучения, начнутся петербургские.
Удивляюсь, как Боткин, столь знаменитый и искусный врач, не может мне помочь. Хоть бы сколько-нибудь поставил на ноги, а то я уже почти совсем ходить не могу от слабости и какого-то невыносимого тупого страдания в ногах. Мне кажется, что ему просто не хочется хотя некоторое время пристальнее последить за мной. Заезжая на четверть часа раз в два месяца, трудно сделать что-нибудь полезное. Будьте так добры, поговорите с ним обо мне, когда свидитесь. Лихачев писал мне 2, что Вы увидитесь с С<ергеем> П<етровичем> 3, когда он будет на обратном пути. Пожалуйста, попросите заняться мной. Вот я теперь еду в Петербург один и не знаю, когда меня кто-нибудь из врачей посетит. Всем я опостылел, и горько сознаю свое униженное состояние. Я совсем вне жизни, ничего не знаю, что делается, и если б даже был в состоянии писать, то материала свежего нет. Ничего не читаю, никого не вижу, живу как идиот. А ведь я все-таки что-нибудь сделал в жизни и заслужил.
Прощайте, будьте здоровы и передайте мой дружеский поклон добрейшей Софье Петровне. Жму Вашу руку.
Искренно преданный
М. Салтыков.
Поклонитесь, пожалуйста, Лорис-Меликову и его семей ству.