3 августа 1888. Преображенская
3 августа.
Многоуважаемый Григорий Захарович.
Дались Вам мои 8½ листов. Во-первых, это неверно, потому что добрую треть я еще в Петербурге написал; во-вторых, это вовсе не свидетельствует о здоровьи, а о вынужденном труде, который и зимой изнурял меня. Болтливость моя только ставит меня в фальшивое положение: кажется, что я и невесть как блаженствую. Скажите, почему Вы думаете, что я лгу? из-за чего лгать? Рисуюсь, что ли, я моею болезнью? — Уверяю Вас, что рисоваться тут нечем. Право, если б выпал хоть один месяц здоровья, я воспользовался бы им, чтоб бежать.
Виноват я, буду вперед воздерживаться. Здоров как бык — вот и все. Пишу и потешаю — больше от меня не требуется. Это и Боткин говорит, а Белоголовый присовокупляет: ищите утешения в спасительном труде. Хорошо утешение, когда не знаешь, куда деваться от щемящей тоски.
Вот Вы и не отвечаете на мой вопрос: когда думаете в город переехать. Тайна сия велика есть.
Погода у нас — прескверная. Вчера, правда, часов пять сряду было тепло, а потом опять захватило. Поэтому я сижу в кабинете и с каждым часом все здоровею и здоровею. Полчаса пишу, полчаса в постели лежу — так с утра до вечера.
Прощайте, будьте здоровы и передайте мой сердечный привет многоуважаемой Екатерине Павловне. Жена обоим Вам кланяется.
Искренно Вам преданный
М. Салтыков.