IX
Маша с таким ясным и благодарным лицом пошла навстречу Кистеру, когда он вошел в гостиную, так дружелюбно и крепко стиснула ему руку, что у него сердце забилось от радости и камень свалился с груди. Впрочем, Маша не сказала ему ни слова и тотчас вышла из комнаты. Сергей Сергеевич сидел на диване и раскладывал пасьянс. Начался разговор. Не успел еще Сергей Сергеевич с обычным искусством навести стороною речь на свою собаку, как уже Маша возвратилась с шелковым клетчатым поясом на платье, любимым поясом Кистера. Явилась Ненила Макарьевна и дружелюбно приветствовала Федора Федоровича. За обедом все смеялись и шутили; сам Сергей Сергеевич одушевился и рассказал одну из самых веселых проказ своей молодости, — причем он, как страус, прятал голову от жены.
— Пойдемте гулять, Федор Федорович, — сказала Кистеру Маша после обеда с тою ласковою властью в голосе, которая как будто знает, что вам весело ей покориться. — Мне нужно переговорить с вами о важном, важном деле, — прибавила она с грациозною торжественностью, надевая шведские перчатки. — Пойдешь ты с нами, maman?
— Нет, — возразила Ненила Макарьевна.
— Да мы не в сад идем.
— А куда же?
— В Долгий луг, в рощу.
— Возьми с собой Танюшу.
— Танюша, Танюша! — звонко крикнула Маша, легче птицы выпорхнув из комнаты.
Через четверть часа Маша шла с Кистером к Долгому лугу. Проходя мимо стада, она покормила хлебом свою любимую корову, погладила ее по голове и Кистера заставила приласкать ее. Маша была весела и болтала много. Кистер охотно вторил ей, хотя с нетерпением ждал объяснений... Танюша шла сзади в почтительном отдалении и лишь изредка лукаво взглядывала на барышню.
— Вы на меня не сердитесь, Федор Федорович? — спросила Маша.
— На вас, Марья Сергеевна? Помилуйте, за что?
— А третьего дня... помните?
— Вы были не в духе... вот и всё.
— Зачем мы идем розно? Давайте мне вашу руку. Вот так... И вы были не в духе.
— И я.
— Но сегодня я в духе, не правда ли?
— Да, кажется, сегодня...
— И знаете, отчего? Оттого, что... — Маша важно покачала головой. — Ну, уж я знаю отчего... Оттого, что я с вами, — прибавила она, не глядя на Кистера.
Кистер тихонько пожал ее руку.
— А что ж вы меня не спрашиваете?.. — вполголоса проговорила Маша.
— О чем?
— Ну, не притворяйтесь... о моем письме.
— Я ждал...
— Вот оттого мне и весело с вами, — с живостию перебила его Маша, — оттого, что вы добрый, нежный человек, оттого, что вы не в состоянии... parce que vous avez de la délicatesse1. Вам это можно сказать: вы понимаете по-французски.
Кистер понимал по-французски, но решительно не понимал Маши.
— Сорвите мне этот цветок, вот этот... какой
1 Оттого, что вам свойственна вежливость (франц.).
хорошенький! — Маша полюбовалась им и вдруг, быстро высвободив свою руку, с заботливой улыбкой начала осторожно вдевать гибкий стебелек в петлю Кистерова сюртука. Ее тонкие пальцы почти касались его губ. Он посмотрел на эти пальцы, потом на нее. Она кивнула головой, как бы говоря: можно... Кистер нагнулся и поцеловал кончики ее перчаток.
Между тем они приблизились к знакомой роще. Маша вдруг стала задумчивее и наконец замолчала совершенно. Они пришли на то самое место, где ожидал ее Лучков. Измятая трава еще не успела приподняться; сломанное деревцо уже успело завянуть, листочки уже начинали свертываться в трубочки и сохнуть. Маша посмотрела кругом и вдруг обратилась к Кистеру:
— Знаете ли вы, зачем я вас привела сюда?
— Нет, не знаю.
— Не знаете?.. Отчего вы мне ничего не сказали сегодня о вашем приятеле, господине Лучкове? Вы всегда его так хвалите...
Кистер опустил глаза и замолчал.
— Знаете ли, — не без усилья произнесла Маша, — что я ему назначила вчера... здесь... свиданье?
— Я это знал, — глухо возразил Кистер.
— Знали?.. А! теперь я понимаю, почему третьего дня... Господин Лучков, видно, поспешил похвастаться своей победой.
Кистер хотел было ответить...
— Не говорите, не возражайте мне ничего... Я знаю — он ваш друг; вы в состоянии его защищать. Вы знали, Кистер, знали... Как же вы не помешали мне сделать такую глупость? Как вы не выдрали меня за уши, как ребенка? Вы знали... и вам было всё равно?
— Но какое право имел я...
— Какое право!.. Право друга. Но и он ваш друг... Мне совестно, Кистер... Он ваш друг... Этот человек обошелся со мной вчера так...
Маша отвернулась. Глаза Кистера вспыхнули; он побледнел.
— Ну, полноте, не сердитесь... Слышите, Федор Федорыч, не сердитесь. Всё к лучшему. Я очень рада вчерашнему объяснению... именно объяснению, — прибавила Маша. — Для чего, вы думаете, я заговорила с вами об этом? Для того, чтоб пожаловаться на господина
Лучкова? Полноте! Я забыла о нем. Но я виновата перед вами, мой добрый друг... Я хочу объясниться, попросить вашего прощенья... вашего совета. Вы приучили меня к откровенности; мне легко с вами... Вы не какой-нибудь господин Лучков!
— Лучков неловок и груб, — с трудом выговорил Кистер, — но...
— Что но? Как вам не стыдно говорить но? Он груб, и неловок, и зол, и самолюбив... Слышите: и, а не но.
— Вы говорите под влиянием гнева, Марья Сергеевна, — грустно промолвил Кистер.
— Гнева? Какого гнева? Посмотрите на меня: разве так гневаются? Послушайте, — продолжала Маша, — думайте обо мне что вам угодно... но если вы воображаете, что я сегодня кокетничаю с вами из мести, то... то... — слезы навернулись у ней на глазах, — я рассержусь не шутя.
— Будьте со мной откровенны, Марья Сергеевна...
— О глупый человек! О недогадливый! Да взгляните на меня, разве я не откровенна с вами, разве вы не видите меня насквозь?
— Ну, хорошо... да; я верю вам, — с улыбкой продолжал Кистер, видя, с какой заботливой настойчивостью она ловила его взгляд. — Ну, скажите же мне, что вас побудило назначить свидание Лучкову?
— Что? сама не знаю. Он хотел говорить со мной наедине. Мне казалось, что он всё еще не имел время, случая высказаться. Теперь он высказался! Послушайте: он, может быть, необыкновенный человек, но он — глуп, право... Он двух слов сказать не умеет. Он — просто невежлив. Впрочем, я даже не очень его виню... он мог подумать, что я ветреная, сумасшедшая девчонка. Я с ним почти никогда не говорила... Он, точно, возбуждал мое любопытство, но я воображала, что человек, который заслуживает быть вашим другом...
— Не говорите, пожалуйста, о нем как о моем друге, — перебил ее Кистер.
— Нет! нет, я не хочу вас рассорить.
— О боже мой, я для вас готов пожертвовать не только другом, но и... Между мной и господином Лучковым всё кончено! — поспешно прибавил Кистер.
Маша пристально взглянула ему в лицо.
— Ну, бог с ним! — сказала она. — Не станемте
говорить о нем. Мне вперед урок. Я сама виновата. В течение нескольких месяцев я почти каждый день видела человека доброго, умного, веселого ласкового, который... — Маша смешалась и замешкалась, — который, кажется, меня тоже... немного... жаловал... и я, глупая, — быстро продолжала она, — предпочла ему... нет, нет, не предпочла, а...
Она потупила голову и с смущением замолчала.
Кистеру становилось страшно. «Быть не может!» — твердил он про себя.
— Марья Сергеевна! — заговорил он наконец.
Маша подняла голову и остановила на нем глаза, отягченные непролитыми слезами.
— Вы не угадываете, о ком я говорю? — спросила она.
Едва дыша, Кистер протянул руку. Маша тотчас с жаром схватилась за нее.
— Вы мой друг по-прежнему, не правда ли?.. Что ж вы не отвечаете?
— Я ваш друг, вы это знаете, — пробормотал он.
— И вы не осуждаете меня? Вы простили мне?.. Вы понимаете меня? Вы не смеетесь над девушкой, которая накануне назначила свидание одному, а сегодня говорит уже с другим, как я говорю с вами... Не правда ли, вы не смеетесь надо мною?.. — Лицо Маши рдело; она обеими руками держалась за руку Кистера...
— Смеяться над вами, — отвечал Кистер, — я... я... да я вас люблю... я вас люблю, — воскликнул он.
Маша закрыла себе лицо.
— Неужели ж вы давно не знаете, Марья Сергеевна, что я люблю вас?