XV
Как только оказалось возможным, Нежданов отправился к себе в комнату и заперся. Ему не хотелось ни с кем видеться — ни с кем, кроме Марианны. Ее комната находилась на самом конце длинного коридора, пересекавшего весь верхний этаж. Нежданов только раз — и то на несколько минут — заходил туда; но ему казалось, что она не рассердится, если он к ней постучится, что она даже желает переговорить с ним. Было уже довольно поздно, часов около десяти; хозяева, после сцены за обедом, не считали нужным его тревожить и продолжали играть в карты с Калломейцевым. Валентина Михайловна раза два наведалась о Марианне, так как она тоже исчезла скоро после стола. — Где же Марианна Викентьевна? — спросила она сперва по-русски, потом по-французски, не обращаясь ни к кому в особенности, а более к стенам, как это обыкновенно делают очень удивленные люди; впрочем, она вскоре сама занялась игрой.
Нежданов прошелся несколько раз по своей комнате, потом отправился по коридору до Марианниной двери — и тихонько постучался. Ответа не было. Он постучался еще раз — попытался отворить дверь... Она оказалась запертою. Но не успел он вернуться к себе, сесть на стул, как его собственная дверь слабо скрипнула и послышался голос Марианны:
— Алексей Дмитрич, это вы приходили ко мне?
Он тотчас вскочил и бросился в коридор; Марианна стояла перед дверью, со свечой в руке, бледная и неподвижная.
— Да... я... — шепнул он.
— Пойдемте, — отвечала она и пошла по коридору; но, не дойдя до конца, остановилась и толкнула рукою низкую дверь. Нежданов увидал небольшую, почти пустую
комнату. — Войдемте лучше сюда, Алексей Дмитрич, здесь нам никто не помешает. — Нежданов повиновался. Марианна поставила свечку на подоконник и обернулась к Нежданову.
— Я понимаю, почему вам именно меня хотелось видеть, — начала она, — вам очень тяжело жить в этом доме, и мне тоже.
— Да; я хотел вас видеть, Марианна Викентьевна, — отвечал Нежданов, — но мне не тяжело здесь с тех пор, как я сблизился с вами.
Марианна улыбнулась задумчиво.
— Спасибо, Алексей Дмитрич, — но скажите, неужели вы намерены остаться здесь после всех этих безобразий?
— Я думаю, меня здесь не оставят — мне откажут! — отвечал Нежданов.
— А сами вы не откажетесь?
— Сам... Нет.
— Почему?
— Вы хотите знать правду? Потому что вы здесь.
Марианна наклонила голову и отошла немного в глубь комнаты.
— И к тому же, — продолжал Нежданов, — я обязан остаться здесь. Вы ничего не знаете, но я хочу, я чувствую, что должен вам всё сказать. — Он подступил к Марианне и схватил ее за руку. Она ее не приняла — и только посмотрела ему в лицо. — Послушайте! — воскликнул она внезапным, сильным порывом. — Послушайте меня! — И тотчас же, не садясь ни на одно из двух-трех стульев, находившихся в комнате, продолжая стоять перед Марианной и держать ее руку, Нежданов с увлечением, с жаром, с неожиданным для него самого красноречием сообщил Марианне свои планы, намерения, причину, заставившую его принять предложение Сипягина, — все свои связи, знакомства, свое прошедшее, всё, что он скрывал, что никому не высказывал! Он упомянул о полученных письмах, о Василии Николаевиче, обо всем — даже о Силине! Он говорил торопливо, без запинки, без малейшего колебанья — словно он упрекал себя в том, что до сих пор не посвятил Марианны во все свои тайны, словно извинялся перед нею. Она его слушала внимательно, жадно; на первых порах она изумилась... Но это чувство тотчас исчезло. Благодарность, гордость, преданность, решимость — вот чем переполнялась ее душа. Ее лицо, ее глаза засияли; она положила другую свою руку на руку Нежданова —
ее губы раскрылись восторженно... Она вдруг страшно похорошела!
Он остановился наконец — глянул на нее и как будто впервые увидал это лицо, которое в то же время так было и дорого ему и так знакомо.
Он вздохнул сильно, глубоко...
— Ах, как я хорошо сделал, что вам всё сказал! — едва могли шепнуть его губы.
— Да, хорошо... хорошо! — повторила она тоже шёпотом. Она невольно подражала ему, да и голос ее угас — И значит, вы знаете, — продолжала она, — что я в вашем распоряжении, что я хочу быть тоже полезной вашему делу, что я готова сделать всё, что будет нужно, пойти куда прикажут, что я всегда, всею душою, желала того же, что и вы...
Она тоже умолкла. Еще одно слово — и у ней брызнули бы слезы умиления. Всё ее крепкое существо стало внезапно мягко как воск. Жажда деятельности, жертвы, жертвы немедленной — вот чем она томилась.
Чьи-то шаги послышались за дверью — осторожные, быстрые, легкие шаги.
Марианна вдруг выпрямилась, освободила свои руки — и вся тотчас переменилась и повеселела. Что-то презрительное, что-то удалое мелькнуло по ее лицу.
— Я знаю, кто нас подслушивает в эту минуту, — проговорила она так громко, что в коридоре явственным отзвучием раздавалось каждое ее слово, — г-жа Сипягина подслушивает нас... но мне это совершенно всё равно.
Шорох шагов прекратился.
— Так как же? — обратилась Марианна к Нежданову, — что же мне делать? как помочь вам? Говорите... говорите скорей! Что делать?
— Что? — промолвил Нежданов. — Я еще не знаю... Я получил от Маркелова записку...
— Когда? Когда?
— Сегодня вечером. Надо мне ехать завтра с ним к Соломину на завод.
— Да... да... Вот еще славный человек — Маркелов! Вот настоящий друг!
— Такой же, как я?
Марианна глянула прямо в лицо Нежданову.
— Нет — не такой же.
— Как?..
Она вдруг отвернулась.
— Ах! да разве вы не знаете, чем вы для меня стали и что я чувствую в эту минуту...
Сердце Нежданова сильно забилось и взор опустился невольно. Эта девушка, которая полюбила его — его, бездомного горемыку, — которая ему доверяется, которая готова идти за ним, вместе с ним, к одной и той же цели, — эта чудесная девушка — Марианна — в это мгновенье стала для Нежданова воплощением всего хорошего, правдивого на земле, воплощением неиспытанной им семейной, сестриной, женской любви, — воплощением родины, счастья, борьбы, свободы!
Он поднял голову — и увидал ее глаза, снова на него обращенные...
О, как проникал их светлый, славный взгляд в самую глубь его души!
— Итак, — начал он неверным голосом, — я еду завтра... И когда я вернусь оттуда, я скажу... вам... (ему вдруг стало неловко говорить Марианне «вы»), скажу вам, что узнаю, что будет решено. Отныне всё, что я буду делать, всё, что я буду думать, — всё, всё сперва узнаешь... ты.
— О мой друг! — воскликнула Марианна и опять схватила его руку. — Я то же самое обещаю тебе!
Это «тебе» вышло у ней так легко и просто, как будто иначе и нельзя было — как будто это было товарищеское «ты».
— А письмо можно видеть?
— Вот оно, вот.
Марианна пробежала письмо и чуть не с благоговением подняла на него взор.
— На тебя возлагают такие важные поручения?
Он улыбнулся ей в ответ и спрятал письмо в карман.
— Странно, — промолвил он, — ведь мы объяснились друг другу в любви — мы любим друг друга, — а ни слова об этом между нами не было.
— К чему? — шепнула Марианна и вдруг бросилась к нему на шею, притиснула свою голову к его плечу... Но они даже не поцеловались — это было бы пошло и почему-то жутко, так по крайней мере чувствовали они оба, — и тотчас же разошлись, крепко-крепко стиснув друг другу руку.
Марианна вернулась за свечой, которую оставила на подоконнике пустой комнаты, — и только тут нашло на нее нечто вроде недоумения. Она погасила ее и в глубокой
темноте, быстро скользнув по коридору, вернулась в свою комнату, разделась и легла в той же для нее почему-то отрадной темноте.