И АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ЗАПИСИ
ИЗ ЛИЦЕЙСКОГО ДНЕВНИКА
1815
...большой грузинский нос, а партизан почти и вовсе был без носу. Давыдов является к Бенигсену: «Князь Багратион, говорит, прислал меня доложить вашему высокопревосходительству, что неприятель у нас на носу...» «На каком носу, Денис Васильевич? — отвечает генерал. — Ежели на вашем, так он уже близко, если же на носу князя Багратиона, то мы успеем еще отобедать...»
Жуковский дарит мне свои стихотворенья.
28 ноября.
Шишков и г-жа Бунина увенчали недавно князя Шаховского лавровым венком; на этот случай сочинили очень остроумную пиесу под названьем «Венчанье Шутовского». (Гимн на голос: de Bechamel.)
Вчера в торжественном венчанье
Творца «Затей»
Мы зрели полное собранье
Беседы всей;
И все в один кричали строй:
Хвала, хвала тебе, о Шутовской!
Хвала, герой!
Хвала, герой!
Он злой Карамзина гонитель,
Гроза баллад;
В беседе добрый усыпитель,
Хлыстову брат.
И враг талантов записной!
Хвала, хвала тебе, о Шутовской!
Хвала, герой!
Хвала, герой!
Всей братьи дал свои он «Шубы»,
И все дрожат!
Его величие не трубы —
Свистки гласят.
Он мил и телом и душой!
Хвала, хвала тебе, о Шутовской!
Хвала, герой!
Хвала, герой!
И вот под сенью обветшалой
Старик седой!
Пред ним вязанки прозы вялой,
Псалтырь в десной.
Кругом поэтов бледный строй:
Хвала, хвала тебе, старик седой!
О дед седой! (bis)
И вдруг раздался за дверями
И скрып и вой —
Идут сотрудники с гудками
И сам герой!
Поет он гимн венчальный свой,
Хвала, хвала тебе, о Шутовской!
Хвала, герой!
Хвала, герой!
«Я князь, поэт, директор, воин —
Везде велик,
Венца лаврового достоин
Мой тучный лик.
Венчая, пойте всей толпой:
Хвала, хвала тебе, о Шутовской!
Хвала, герой!
Хвала, герой!
Писал я на друзей пасквили
И на отца;
Поэмы, тощи водевили —
Им нет конца.
И «Воды» я пишу водой.
Хвала, хвала тебе, о Шутовской!
Тебе, герой,
Тебе, герой!..
Еврей мой написал «Дебору»,
А я списал.
В моих твореньях много сору —
Кто ж их читал?
Доволен, право, я собой.
Хвала, хвала тебе, о Шутовской!
Хвала, герой!
Хвала, герой!»
Потом к Макару и Ежовой
Герой бежит.
«Вот орден мой — венок лавровый,
Пусть буду бит,
Зато увенчан красотой!»
Хвала, хвала тебе, о Шутовской!
Хвала, горой!
Хвала, герой!
Отрадой тихою, восторгом упивался...
И где веселья быстрый день?
Промчался лётом сновиденья.
Увяла прелесть наслажденья,
И снова вкруг меня угрюмой скуки тень!..
Я счастлив был!.. нет, я вчера не был счастлив; поутру я мучился ожиданьем, с неописанным волненьем стоя под окошком, смотрел на снежную дорогу — ее не видно было! — наконец я потерял надежду, вдруг нечаянно встречаюсь с нею на лестнице, — сладкая минута!..
Увы! он знал любви одну лишь муку!
Как она мила была! как черное платье пристало к милой Бакуниной!
Но я не видел ее 18 часов — ах! какое положенье, какая мука! — — —
Но я был счастлив 5 минут — —
Вчера написал я третью главу «Фатама, или Разума человеческого: Право естественное». Читал ее С. С. и вечером с товарищами тушил свечки и лампы в зале. Прекрасное занятие для философа! — Поутру читал «Жизнь Вольтера».
Начал я комедию — не знаю, кончу ли ее.
Третьего дни хотел я начать ироническую поэму «Игорь и Ольга», а написал эпиграмму на Шаховского, Шихматова и Шишкова, — вот она:
Шихматов, Шаховской, Шишков.
Уму есть тройка супостатов:
Шишков наш, Шаховской, Шихматов.
Но кто глупей из тройки злой?
Шишков, Шихматов, Шаховской!
Летом напишу я «Картину Царского Села».
1. Картина сада.
2. Дворец. День в Царском Селе.
3. Утреннее гулянье.
4. Полуденное гулянье.
5. Вечернее гулянье.
6. Жители Царского Села.
Вот главные предметы вседневных моих записок. Но это еще будущее.
Вчера не тушили свечек; зато пели куплеты на голос: «Бери себе повесу». Запишу, сколько могу упомнить:
На Георгиевского
Предположив — и дальше
На грацию намек.
Ну-с — Августин богослов,
Профессор Бутервек.
или: Над печкою богослов,
А в печке Бутервек.
Потом Ниобы группа,
Кореджиев тьмо-свет,
Прелестна грациозность
И счастлив он, поэт.
На Кайданова
На Карцева
Какие ж вы ленивцы!
Ну, на кого напасть?
Да нуте-ка, Вольховский,
Вы ересь понесли.
А что читает Пушкин?
Подайте-ка сюды!
Ступай из класса с богом,
Назад не приходи.
А слышали ль вы новость?
Наш доктор стал ленив.
Драгуна посылает,
или: ревнив
И граф послал драгуна,
Чтоб отпереть жену.
А Камараж взбесился,
Роспини обокрал;
А Фридебург свалился,
А граф захохотал.
Наш доктор хромоглазый
В банк выиграл вчера,
А, следственно, гоняет
Он лошадей с утра.
На Шумахера
Как напрымер: wenn so,
Je weniger und desto,
Die Sonne scheint also.1)
На Гакена
Мольшать! я гуфернер!
Мольшать! — ты сам софрала —
Пошалуюсь теперь.
На Владиславлева
Если так, чем меньше и тем.
Итак, солнце светит (нем.).
На Левашова
Поводьем не играй!
Уж я тебя потешу .
A quand l’équitation.1)
На Вильмушку
Вино запрещено.
А Вильмушке, поэту,
Стихи писать грешно.
или: А не даны поэту
Ни гений, ни вино.
На Зябловского и Петрова
Желательно бы знать?
А что такое ворот,
Извольте мне сказать?
На Иконникова
Тут скажут все скоты:
Да где ж ее взрасти?
Да на святой Руси!
На Куницына
Через откупщиков;
В сем случае помещик
Владелец лишь земли.
1) Когда будет урок верховой езды (франц.).
Вчера провел я вечер с Иконниковым.
Хотите ли видеть странного человека, чудака, — посмотрите на Иконникова. Поступки его — поступки сумасшедшего; вы входите в его комнату, видите высокого, худого человека в черном сертуке, с шеей, окутанной черным изорванным платком. Лицо бледное, волосы не острижены, не расчесаны; он стоит задумавшись — кулаком нюхает табак из коробочки — он дико смотрит на вас — вы ему близкий знакомый, вы ему родственник или друг — он вас не узнает, вы подходите, зовете его по имени, говорите свое имя — он вскрикивает, кидается на шею, целует, жмет руку, хохочет задушевным голосом, кланяется, садится, начинает речь, не доканчивает, трет себе лоб, ерошит голову, вздыхает. Перед ним карафин воды; он наливает стакан и пьет, наливает другой, третий, четвертый, — спрашивает еще воды и еще пьет, говорит о своем бедном положении — он не имеет ни денег, ни места, ни покровительства, — ходит пешком из Петербурга в Царское Село, чтобы осведомиться о каком-то месте, которое обещал ему какой-то шарлатан. Он беден, горд и дерзок, рассыпается в благодареньях за ничтожную услугу или простую учтивость, неблагодарен и даже сердится за благодеянье, ему оказанное, легкомыслен до чрезвычайности, мнителен, чувствителен, честолюбив. Иконников имеет дарованья, пишет изрядно стихи и любит поэзию; вы читаете ему свою пиесу — наотрез говорит он: такое-то место глупо, без смысла, низко; зато за самые посредственные стихи кидается вам на шею и называет вас гением. Иногда он учтив до бесконечности, в другое время груб нестерпимо. Его любят — иногда, смешит он часто, а жалок почти всегда.
Мои мысли о Шаховском
Шаховской никогда не хотел учиться своему искусству и стал посредственный стихотворец. Шаховской не имеет большого вкуса, он худой писатель —
что ж он такой? — неглупый человек, который, замечая все смешное или замысловатое в обществах, пришед домой, все записывает и потом как ни попало вклеивает в свои комедии.
Он написал «Нового Стерна»: холодный пасквиль на Карамзина.
Он написал водевиль «Ломоносов»: представил отца русской поэзии в кабаке, и заставил его немцам говорить русские свои стихи, и растянул на три действия две или три занимательные сцены.
Он написал «Казак-стихотворец»; в нем есть счастливые слова, песни замысловатые, но нет даже и тени ни завязки, ни развязки. — Маруся занимает, но все прочие холодны и скучны.
Не говорю о «Встрече незваных» — пустом представлении, без малейшего искусства или занимательности.
Он написал поэму «Шубы» — и все дрожат. Наконец он написал «Кокетку». И наконец написал он комедию — хотя исполненную ошибок во всех родах, в продолжение трех первых действий холодную и скучную и без завязки, но все комедию.
Первые ее явления скучны. Князь Холмский, лицо не действующее, усыпительный проповедник, надутый педант — и в Липецк приезжает только для того, чтобы пошептать на ухо своей тетке в конце пятого действия.