372. В. В. СТАСОВУ.
Владимир Васильевич.
Сейчас получил от Верещагина1 письмо. В письме его выражено враждебное ко мне чувство. Мне это было очень больно и теперь больно. Я бы написал ему, но не помню его имени-отчества, да и боюсь, как бы чем-нибудь в письме не усилить еще в нем этого ужасно больного мне чувства враждебности. Скажите ему, пожалуйста, что на меня сердиться нельзя, потому что у меня теперь одно желание в жизни — это никого не огорчить, не оскорбить, никому — палачу, ростовщику не сделать неприятного, а постараться полюбить их и заставить себя полюбить, а что его я люблю без усилия и потому не мог сделать ему неприятного. Но, видно, я отрицательно нечаянно сделал ему больно тем, что не пришел и не написал, и прошу его простить меня не на словах только, а так, чтобы и не иметь ко мне никакого неприязненного чувства2.
Очень благодарен вам за статью об Иванове и книгу3. Я прочел ее. Очень трогательно.
Не сердитесь ли и вы на меня за то, что я грубо затронул тогда4 ваши задушевные чувства? Пожалуйста, не сердитесь. Что ж делать, если мне перестали быть интересны мысли людские, а занимательно только сердце; а у вас я видел, что оно есть и что-то там много всякого добра, и я не мог удержаться от желания толконуться к нему. Может, грубо. Простите.
Вам, петербуржцу, может быть, непонятно мое состояние в вашем городе. Я именно как угорелый в угарной комнате. Как бы сделать, что нужно, и бежать5.