III

ПРЕДИСЛОВИЕ

В.И. Ленин писал в 1914 году: „Нам больнее всего видеть и чувствовать, каким насилиям, гнету и издевательствам подвергают нашу прекрасную родину царские палачи, дворяне и капиталисты. Мы гордимся тем, что эти насилия вызывали отпор из нашей среды, изсреды великоруссов, что эта среда выдвинула Радищева, декабристов, революционеров-разночинцев 70-х годов, что великорусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс, что великорусский мужик начал в то же время становиться демократом, начал свергать попа и помещика". 1

Радищев – один из первых, может быть первый мыслитель-революционер и демократ в России XVIII – XIX столетий. С него начинается история русской освободительной мысли.

Радищев – поистине колоссальная фигура. Он замыкает ряд ранних русских просветителей XVIII столетия (Ломоносов, Новиков и др.) – и в то же время является предшественником революционеров XIX века. Это был мыслитель, титанический образ которого возвышается над целым периодом русской культуры.

С благородной смелостью Радищев проповедывал в конце XVIII столетия ниспровержение рабства и тирании самодержавия. Он был просветителем, но не только просветителем. Он хотел видеть народ культурным и сознательным, но он знал, что только революция принесет народу счастье, принесет и культуру. В своем „Путешествии из Петербурга в Москву“ Радищев выступил как демократ, выступил от лица всего народа против крепостников и правительства, выступил с призывом к народной революции.

Буржуазные ученые и политические дельцы в конце XIX и начале XX столетий тщетно пытались фальсифицировать образ Радищева. Они хотели присвоить Радищева себе, сделать его своим патроном. Они изображали его буржуазным либералом, одиночкой, лишенным среды, оторванным от жизни, кабинетным теоретиком. Все это совершенно неверно. Появление Радищева было подготовлено. У него были предшественники в русской литературе и публицистике;


1 Сочинения, т. XVIII, стр. 81.

IV

мыслители меньшей силы и глубины, но мыслители демократической идейной направленности. Сам он был человеком действия. Его „Путешествие“ – лучшее доказательство этому. Это – книга активная, пропагандистская. Эта книга – не только великое произведение человеческой мысли, но и героический поступок гражданина-революционера. В посвящении к „Путешествию“ Радищев писал: „Я ощутил в себе довольно сил, чтобы противиться заблуждению, и – веселие неизреченное – я почувствовал, что возможно всякому соучастником быть в благоденствии себе подобных. Се мысль, побудившая меняначертать, что читать будешь“. Все произведения Радищева агитационны в лучшем смысле слова, – все до самого конца жизни Радищева.

Когда он вернулся из Сибири, в вынужденном бездействии, под полицейским надзором, он работал над „Описанием моего владения“. Это был агрономический и экономический трактат, в котором Радищев хотел научно доказать необходимость освобождения крестьян. Он „принимался за старое“, как его ни мучили.

Таким же борцом за свободу без страха и упрека он был и во время следствия 1790 года.

Нужно помнить, что в условиях тайного следствия, которое вел палач-„кнутобойца“ Шешковский, превратить допросы в средство пропаганды революционных идей было невозможно. Радищев был потрясен всем случившимся с ним, хотя знал о возможности такой участи еще тогда, когда писал книгу; недаром в „Путешествии из Петербурга в Москву“ он говорил царю о самом себе словами странницы-истины: „Блюдись и не дерзай его казнити, яко общего возмутителя. Призови его, угости его, яко странника, ибо всяк, порицающий царя в самовластии его, есть странник земли, где все перед ним трепещет“ („Путешествие“, глава „Спасская Полесть“).

Отвечая на допросы в Петропавловской крепости, Радищев поставил себе целью не дать Шешковскому и Екатерине никаких сведений о своей революционной работе; он не назвал ни одного „соучастника“, хотя его окружала до ареста довольно многочисленная группа учеников и единомышленников. Свою самозащиту Радищев вел вообще очень умно, не уступая своим мучителям и не отрекаясь от основы своих убеждений. Сидя в тюрьме, он захотел рассказать правду о себе своим детям, а может быть и потомству; таково происхождение автобиографической повести о Филарете Милостивом. В ней Радищев решил сказать всю истину, решил с полным сознанием величия своего дела написать свое собственное „житие“, житие праведника.

Процесс не сломил Радищева, как не сломила его и Сибирь. Это достаточно удостоверено его сочинениями 1792 – 1802

V

годов: и философским трактатом о человеке, и „Описанием моего владения“, и стихотворением „Ты хочешь знать, кто я“, и „Песнью исторической“ и многим другим.

Радищев был человеком осторожным и в то же время решительным. Он не был писателем, который довольствовался книжным бунтом. Еще перед катастрофой 1790 года он использовал все возможности борьбы. Он рвался к практической, революционной общественной деятельности.

Даже сознание трудности, может быть невозможности установить непосредственную связь с народом не могло заставить Радищева сидеть сложа руки, быть только наблюдателем или даже изобразителем рабства. Он искал союзников, искал среды для пропаганды. До нас дошло очень мало материалов о деятельности Радищева как агитатора и организатора, и это понятно, так как все следы такой деятельности уничтожались. К тому же Радищев вел работу, видимо, стремясь законспирировать ее. Но что такая деятельность была, это мы можем утверждать с несомненностью. В особенности она оживилась в 1789 году вместе с общим подъемом волны революции в Европе. Это был благоприятный момент, и Радищев использовал его не только в том отношении, что он завел типографию у себя на дому и напечатал в ней сначала почти революционную брошюру, а затем революционную книгу. В 1789 году в Петербурге образовалось политическое литературное „Общество друзей словесных наук“, объединившее молодых литераторов, офицеров (главным образом моряков), чиновников. Радищев вступил в это общество и повел в нем свою пропаганду; он оказывал влияние и на печатный орган общества – журнал „Беседующий гражданин“. Он сделался одним из руководителей общества. В журнале он напечатал свою статью „Беседа о том, что есть сын отечества“. В связи с обществом находились и другие группы, напр. кружок И.Г. Рахманинова, к которому примыкал и юноша Крылов. Влияние Радищева на этот кружок бесспорно.

Ко времени выхода в свет „Путешествия“ Радищев был крупной фигурой в Петербурге. Довольно видный чиновник, друг одного из представителей аристократической фронды – Воронцова, человек уже не молодой, вполне зрелый, мыслитель огромного размаха и невиданной еще в России глубины, человек энциклопедических знаний, он не мог не импонировать молодым, горячим свободолюбцам. Его влияние становилось опасным для правительства помещиков, тем более что он имел связи в различных кругах, – и среди литераторов, и среди офицерства, и среди купечества русского и иностранного и даже в вельможном кругу.

В том же 1789 году Радищев предпринял шаги к тому, чтобы расширить свою деятельность, установив связь с Городской Думой, а затем попытался перейти от пропагандистской

VI

работы к организации вооруженной силы. В мае 1790 г. морская война с Швецией приняла оборот, опасный для Петербурга. В этот момент Радищев проявил инициативу организации ополчения из добровольцев, вооруженных для защиты города. Осуществила эту инициативу Городская Дума, которая вынесла постановление о наборе команды в 200 человек, о снабжении ее амуницией и содержании ее на общественном жаловании. При этом брали в ополчение и беглых от помещиков крестьян. 6 июня 1790 года Радищев был арестован. В начале июля дело его было в полном разгаре. И вот 10 июля Екатерина приказала Брюсу „беглых помещичьих людей“ из батальона Думы отдать помещикам, которые захотят взять их, а остальных поверстать в обычные рекруты, в солдатчину. В какой связи стоит распоряжение Екатерины с делом Радищева – не ясно. Но вовсе не исключена возможность, что Екатерина вообще узнала во время следствия, – и не от Радищева, – больше, чем это могло быть отражено в допросах Радищева. Она, вероятно, знала о деятельности Радищева помимо написания и издания книги. Во всяком случае сведения о работе Радищева в „Обществе друзей“ дошли до Екатерины.

В виде предположения может быть высказана мысль, что самая кара, павшая на голову Радищева, была обусловлена не только его революционной книгой, но и всей совокупностью сведений о Радищеве, бывших в руках правительства и освещавших ярким светом смысл и значение самой книги. В конце своих замечаний на „Путешествие“ Екатерина написала об авторе книги: „Вероподобие оказывается, что он себе определил быть начальником, книгою ли или инако исторгнуть скиптра из рук царей, но как сие исполнить один не мог, показывается уже следы, что несколько сообщников имел; то надлежит его допросить, как о сем, так и о подлинном намерении, сказать ему, чтоб он написал сам, как он говорит, что правда любит, как дело было; ежели же не напишет правду, тогда принудить мне сыскать доказательство и дело его сделается дурнее прежнего“. Радищев не сказал того, что хотела от него узнать Екатерина, и она исполнила свою угрозу.

*

Радищев был последним и наиболее блестящим из плеяды мыслителей-энциклопедистов XVIII столетия в России. В этом отношении за его плечами стояла традиция, начатая Ломоносовым и продолженная более скромными деятелями, вроде Я.П. Козельского. Именно эту традицию завершал Радищев, не уступавший в широте своих знаний лучшим людям мировой культуры XVII – XVIII веков. Радищев был хорошо знаком с достижениями науки его времени в области физиологии,

VII

химии, физики, анатомии, минералогии, ботаники; он был политико-экономом и юристом по специальности, работал над историческими проблемами, написал обширный и блестящий философский трактат, говорил как знаток об агрономии в „Описании моего владения“ и о теории стиха в „Памятянике дактило-хореическому витязю“.

Но важнее, быть может, то, что Радищев нисколько не был коллекционером знаний. Во всем и всегда, в каждом вопросе и в каждой науке он был все тем же борцом против феодально-крепостнической монархии, энтузиастом революции. Поразительны целеустремленность Радищева и глубоко активное отношение его ко всем вопросам. Он принципиален как мыслитель-революционер, о чем бы он ни говорил. Первое, основное и важнейшее для него – это всегда социально-политические проблемы. В „Путешествии“ он ставит множество других вопросов, – и все под единым углом зрения: он говорит о философии, праве, морали, о бытовых проблемах, о воспитании, об искусстве и литературе. Тем не менее „Путешествие“ – книга, совершенно единая по замыслу и по выполнению.

Политическое мышление Радищева опирается на учение французских просветителей и на Руссо, бывшего первым и основным учителем Радищева в этой области. Как философ Радищев приближается к последовательному материализму и в этом отношении подводит итог работе целого ряда русских мыслителей-вольнодумцев XVIII столетия, учеников Гельвеция и Гольбаха. Однако уже в освоении результатов французской литературы Радищев проявил высокую степень самостоятельности. Он нисколько не пассивный ученик. Он сам – один из плеяды европейских просветителей XVIII века, притом один из наиболее сильных умов в этой блестящей плеяде. Он черпает не только из французских традиций, но и из английской. Наконец, он стремится преодолеть механистичность мировоззрения французского энциклопедизма на основе немецкой философии, английской исторической науки и политической экономии; он строит историческую динамическую концепцию общества, не покидая при этом революционных позиций, завоеванных французскими мыслителями. Но он старается осмыслить историю как закономерный процесс, найти законы ее движения, и этот историзм делает его в ряде вопросов более прозорливым, чем могли быть его французские предшественники.

Своеобразное философское и социально-политическое мировоззрение Радищева выросло на русской почве, хотя и вобрало в себя передовые элементы западной мысли. Именно условия русской действительности заставили Радищева быть не совсем тем, чем был даже Руссо. Именно крепостное рабство русских крестьян заставило его уяснить вопросы революции более отчетливо и шире, чем это мог

VIII

сделать любой из публицистов Франции XVIII века, даже Мабли. „Путешествие из Петербурга в Москву“ было рупором народного протеста и гнева, в наименьшей мере ограниченного узостью буржуазного кругозора. Мировоззрение Радищева в перспективе исторического развития является как бы предчувствием и утопического социализма и русского революционного народничества XIX века.

*

Первая, основная задача „Путешествия“ – борьба с крепостничеством, – как Радищев думал, – борьба с угнетением вообще.

Радищев в ряде образов „Путушествия“ стремится показать неправоту, ужас, нелепость, варварство крепостного права. Но он не только хочет воздействовать на эмоциональность читателя, он не только вызывает у него чувство гнева и возмущения. Он доказывает свой тезис рационально. Он использует при этом аргументацию моральную, юридическую, наконец экономическую.

Основываясь на теории естественного права и естественного равенства всех людей, воспринятого в наиболее радикальной трактовке Руссо, Радищев протестует против угнетения человека человеком. Он показывает, что крепостничество разрушает человека, морально губит рабовладельца и может погубить морально раба.

Мысль о развращении помещиков именно потому, что они рабовладельцы, проведена во всем „Путешествии“. Радищев подчеркивает, что никакие добродетели не свойственны дворянству. Нравственная порча охватила этот класс. Разврат, продажность, бескультурье, жестокость – свойства помещиков.

Помещичий класс в изображении Радищева в основном состоит из существ, утерявших право на звание человека и гражданина, - от вельможи до лакея-ассесора.

Разложению класса помещиков Радищев противопоставляет восторженную оценку достоинств народного характера. Этот контраст определяет многое даже в самом построении „Путешествия“ (см., напр., главу „Едрово“ после глав „Яжелбицы“ и „Валдаи“). В „Сокращенном повествовании о приобретении Сибири“ Радищев писал: „Твердость в предприятиях, неутомимость в исполнении суть качества, отличающие народ российский. О, народ, к величию и славе рожденный! Если они обращены в тебе будут на снискание всего того, что соделать может блаженство общественное!“

В „Путешествии“ Радищев подробно обосновал сdое народолюбие. Перед нами проходит целая вереница возвышенных образов; это крестьяне. Они сильны духом, они здоровы морально и физически; им принадлежит будущее. В среде

IX

крестьян мы видим и талантливых людей, и людей с развитым моральным чувством, и людей, полных высоких доблестей.

В своем народолюбии Радищев готов даже впасть в некоторую идеализацию крестьянства. Но и это в условиях его времени имело объективно-революционный смысл. Радищев подчеркивал гражданские доблести людей из народа, стремясь показать, что история принадлежит народу, тогда как помещики, как класс, осуждены на гибель: только народ-работник вмещает в себе добродетели, глубокие, правдивые чувства, подлинное человеческое достоинство. Только люди из народа умеют по-настоящему благородно жить и чувствовать. Угнетатели же народа лишены даже простых человеческих достоинств. Радищев был либерально-благодушным эгалитаристом, его отношение к характеристике борющихся классов революционно. Здесь пролегает пропасть между ним и дворянским либерализмом. Карамзин говорил: „И крестьянки любить умеют“; Радищев говорил: „только крестьянки умеют любить“.

Такое отношение к народу определило и отношение Радищева к эстетической культуре народа. интерес Радищева к фольклору имел иной характер, чем фольклорные увлечения русских писателей, работавших до него. Подражания народной поэзии у дворянских писателей означали допущение этой поэзии в круг явлений, признаваемых эстетически приемлемыми. Фольклоризацию более принципиальную мы видим у Чулкова и Попова. Но и у них нет, конечно, признания народной поэзии высшей ценностью, нет широкого философского подхода к ней.

Радищев же, для которого моральная культура народа – высшая культура, видит и в художественном творчестве народа основу подлинного искусства. Он чужд уважения к классическом укосмополитизму. Он усвоил точку зрения Гердера на национальную народную поэзию как на „голос а народов“ и считает, что произведенеия индивидуальной литературной культуры должны включаться в единую систему этих голосов народа.

Существенно и стремление самого Радищева творить на основе русского фольклора, выразившееся, например, в его поэмах „Бова“ (Радищев считал „Бову“ народной сказкой, какой она в сущности и стала в XVIII веке) и „Песни древние“. В русской народной песне Радищев искал отпечатка свойств русского народа, его исторически сложившегося характера и, – в этом специфическая черта Радищевского подхода, – его будущей судьбы, его возможностей в смысле революционного действия. Русская старина для Радищева – не сфера удаления от современности, а отправная точка для ориентировки в ней. В старинной русской поэзии он видит проявление того творческого национального духа, к восстановлению которого

X

он стремится, выступая против дворянской культуры. Пафос гражданской демократической героики, а не феодальный консерватизм побуждает Радищева писать поэму „Песни древние“, попытку воссоздания бытия и психологии древних славян; и к „Слову о полку Игореве“, использованному Радищевым в этой поэме, он относится таким же образом.

Основное социальное противоречие русской жизни, как она показана в „Путешествии“, – противоречие крестьянской массы и помещиков, – Радищев разрешал с позиций революционного народа. Существенно важны в этом смысле социальные оценки, данные Радищевым другим классовым группам русского общества его времени. Характеристика русских буржуа дана в „Путешествии“ в главе „Новгород“. Радищев дает здесь типическое изображение купеческой семьи, изображение глубоко отрицательное. Карп Дементьевич и его сын Алексей Карпович – мошенники, выгодно и ловко обделывающие свои темные дела. При этом они чувствуют себя превосходно в условиях российской помещичьей монархии. Они с полным удобством пристроились к „делу“ эксплоатации народа. Они хорошо поладили с правительством Екатерины, законодательство которого предоставляет им лазейки для их махинаций. Они – совершенно развращенные люди. Ложь, фальшивое благолепие, прикрывающее разврат, пьянство, дикость, – таков их отвратительный бескультурный быт. Никаких признаков прогрессивного самосознания у радищевских купцов нет. Они совсем не похожи на философствующих, передовых буржуа Седена или Мерсье. Напротив, для Радищева характерно положительное, сочувственное изображение разночинца-интеллигента в главе „Подберезье“.

Все это снимает вопрос о связи Радищева с идеологией русской буржуазии. Радищев хочет опереться в своей борьбе с крепостничеством не на нее, а на порабощенный народ. Конечно, он связан с традицией западной, в частности французской буржуазной революционной мысли, но это не делает его буржуазным идеологом.

Радищев принадлежит к числу столь крупных деятелей культуры и социальной жизни вообще, рассматривать которых только в узко местном, так сказать, провинциальном масштабе невозможно. Его книга принадлежит истории всей Европы, и понять ее можно лишь на фоне общеевропейского исторического движения. Радищев был рупором великой буржуазной революции конца XVIII века; он был в значительной степени воспитан революционной мыслью западной буржуазии, но он применил ее достижения к условиям русской действительности, к условиям борьбы русского народа за свою свободу. Нельзя при этом забывать, что в пору своего революционного наступления французская буржуазия в борьбе с феодализмом возглавляла народные массы, что

XI

буржуазная революция на своем подъеме опиралась на движение всего угнетенного феодализмом народа. Это определяет и отношение Радищева к буржуазной мысли Запада, но с характерными и специфическими чертами, связанными с тем, что он был идеологом именно русской революции. Радищев был идеологом анти-феодальных, анти-монархических, анти-помещичьих сил в русских условиях. Его буржуазные – в западно-европейском аспекте – идеи преломлялись в этих условиях в том смысле, что в них акцентировались именно элементы народного, т.е. в условиях его времени прежде всего крестьянского мировоззрения. Радищев объединил в своем сознании революционные элементы западно-европейской буржуазной мысли и чаяния русского крестьянства.

Радищев показывает крепостничество как страшное зло. Он показывает, что оно несправедливо, рисует жестокие картины дикого произвола помещиков, издевательства над крепостными, беспредельной эксплоатации их. Он доказывает, что крепостное право незаконно. С подлинно революционным пафосом он требует его уничтожения.

Заслуживает внимания и тот факт, что Радищев поставил с полной отчетливостью вопрос о социальном характере освобождения крестьян. Вопрос о земле, о том, кому должна принадлежать земля, крестьянину или помещику, еще долго после Радищева вызывал дискуссии и часто решался неправильно даже передовыми людьми. Еще у декабристов мы встретим мысль об освобождении крестьян без земли, т.е. с сохранением экономической власти помещиков. Радищев опередил свое время, разрешив этот кардинальный вопрос наиболее революционно, стремясь к полному устранению преобладания дворянства. Он требовал освобождения крестьян с передачей им всей земли.

*

Решение вопроса о крепостном праве определяет радищевское отношение к проблемам политического бытия России. „Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй“ – это, конечно, в первую очередь крепостничество, но это в то же время – вообще русская, помещичья, чиновничья, царская государственность, русская монархия. Радищев – решительный противник монархии. Он без сомнения считал единственно положительной формой правления республику. Самодержавие вызывает у него негодование. Еще в 1773 году в примечании к своему переводу книги Мабли „Размышления о греческой истории“ Радищев писал: „Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние; мы не токмо не можем дать над собою неограниченной власти, но ниже закон, извет общия воли, не имеет другого права наказывать преступников, опричь права собственныя сохранности“ и т.д. В „Путешествии“

XII

Радищев неоднократно говорит о царской власти и всегда принципиально осуждает ее. Ода „Вольность“ в основном направлена против монархии, которую Радищев проклинает. Екатерина была совершенно права, когда писала в своих заметках о „Путешествии“, что „сочинитель везде ищет случай придраться к царю и власти“, и в другом месте: „Сочинитель не любит царей и, где может к ним убавить любовь и почтение, тут жадно прицепляется с редкой смелостию“.

С вопросом о самодержавии Радищев теснейшим образом связывает вопрос о бюрократии и церкви. В оде „Вольность“ он рисует союз церкви и монархии в строфе X, после того как дана уничтожающая характеристика реакционной роли церкви в обществе:

Власть царска веру охраняет,
Власть царску вера утверждает,
Союзно [т.е. вместе. Гр.Г.] общесто гнетут:
Одно сковать рассудок тщится,
Другое волю стерть стремится;
„На пользу общую“, – рекут.

Бюрократия, различные звенья правительственной машины, различные представители власти проходят целой вереницей образов и зарисовок в „Путешествии“. Радищев подчеркивает бесчеловечие, тупость, жестокость всей системы управления в России его времени, развращение властей, начиная от вельмож и вплоть до мелких чиновников. Все эти „деятели“ правительства – враждебная народу сила. Вступив в борьбу с крепостнической монархией, Радищев не только в общих чертах показал ее механизм как систему произвола и угнетения, но показал конкретные черты ее в России в XVIII столетии. Его книга вообще конкретна; она дает совершенно точные данные о социальной жизни его страны и его времени; как политический мыслитель Радищев не был мечтателем или „теоретиком“, обсуждающим вопросы государственного устройства в „академическом“ плане, но активным политическим деятелем, стремящимся к реальному воздействию на окружающую его среду. Ставя проблему монархии, Радищев имел в виду и монархию вообще и непосредственно деятельность Екатерины II и Потемкина. Практика помещичьего правительства и в частности суда, как это показывает Радищев, имеет своим содержанием грубое подавление, классовый террор. Не на право опирается помещичий строй, а на откровенное насилие, и руководствуется он классовым эгоизмом помещиков. Вывод из всего этого ясен. Общество обязано пресечь, губительную власть монархии и помещиков. Против насилия есть лишь один способ борьбы: насилие. Так перед Радищевым и перед его читателем ставится вопрос о революции.

XIII

Радищев знает, что тиранство монарха не есть результат случайных низких моральных свойств его. Он знает, что вопрос о монархе есть общий вопрос о монархии.

Спасти народ от тирании помещиков и царя может одно: революция, – такова мысль Радищева.

Нет необходимости останавливаться на опровержении фальсификаторских взглядов буржуазных ученых, изображавших Радищева либералом, отрицавших его революционность, заявлявших, что Радищев обращался со своей книгой к Екатерине и что он якобы хотел договориться с ней, ожидал от нее реформ, отречения от основ ее власти. Все эти откровенные извращения учения Радищева слишком явно ложны. Нелепо истолкование сна в „Спасской Полести“ как обращения к Екатерине. Было бы безумием со стороны Радищева писать о Екатерине такие смелые вещи, задевать ее лично, если бы он хоть на секунду мог надеяться убедить царицу. Да разве Радищев не закончил свое „Письмо к другу, жительствующему в Тобольске“ словами: „…нет и до скончания мира примера может быть не будет, чтоб царь упустил добровольно что-либо из своей власти, седяй на престоле“.

Знаменитое заключение главы „Медное“ в „Путешествии“ недвусмысленно отвергает возможность всякого сомнения в данном . вопросе, „…свобода сельских жителей обидит, как то говорят, право собственности. А все те, кто бы мог свободе поборствовать, все великие отчинники, и свободы не от их советов ожидать должно, но от самой тяжести порабощения“.

Это – призыв к революции и именно народной, крестьянской революции, уверенность в ее неизбежности. Екатерина II, которая гораздо лучше понимала мировоззрение Радищева, чем буржуазные историки, по поводу этого места его книги записала: „то есть надежду полагает на бунт от мужиков“. Эта формулировка совершенно верна. Вообще Екатерина не ошиблась в своей характеристике революционности позиций Радищева. В своих замечаниях на „Путешествие“ она писала: „…ищет всячески и выищивает все возможное к умалению почтения к власти и властей к привлечению народа в негодование противу начальников и начальства“; „все сие клонится к возмущению крестьян противу помещиков, войск противу начальства“; „проскакивают паки слова, клонящиеся к возмущению“, „с 350 до 369 [страниц] содержит послучие будто стихотворчеству, ода, совершенно явно и ясно бунтовской, где царям грозится плахою. Кромвелев пример приведен с похвалою. Сии страницы суть криминального намерения, совершенно бунтовские“ Своему секретарю Храповицкому Екатерина сказала о Радищеве, „что он бунтовщик хуже Пугачева“.

Та же мысль, что в конце главы „Медное“, изложена Радищевым в „Житии Ушакова“, в этой замечательной повести

XIV

о студентах, в живых образах ставящей вопросы деспотии и революции. Речь идет о гофмейстере (начальнике) русских студентов в Лейпциге Бокуме. „Имея власть в руке своей и деньги, забыл гофмейстер наш умеренность и, подобно правителям народов, возмнил, что он не для нас с нами, что власть, ему данная над нами, и определенные деньги не на нашу были пользу, но на его… Человек много может сносить неприятностей, удручений и оскорблений. Доказательством сему служат все единоначальства [т.е. монархии. Гр.Г.]. Глад, жажда, скорбь, темница, узы и самая смерть мало его трогают. Не доведи его токмо до крайности. Но сего-то притеснители частные и общие, по счастию человечества, не разумеют… Пребуди, благое неведение, всецело, пребуди нерушимо до окончания века, в тебе почила сохранность страждущего общества. Да не дерзнет никто совлещи покров сей с очей власти, да исчезнет помышляяй о сем и умрет в семени до рождения своего“.

Неужели же можно думать, что написавший последнюю приведенную фазу хотел убедить царицу, т.е. сделать то, что он считал преступлением. Наоборот, он заявляет, что безумие властителей приводит к революции; он благословляет это безумие; следовательно, он считает революцию благом и жаждет скорейшего ее наступления. Он призывает революцию со всем пафосом революционного писателя; он оправдывает ее с правовой точки зрения; он считает ее неизбежной как историк.

Именно конкретность мышления Радищева побудила его поставить вопрос о революции – и конкретно о русской революции – не только в том смысле, что она желательна и законна, но и в том смысле, что она неизбежна, что она произойдет даже независимо от того, хочет ли ее сам Радищев или любой другой политический деятель или не хочет. Здесь Радищев становится на почву фактов истории. Здесь он делает первый шаг к преодолению метафизического рассмотрения вопросов политики, характерного для французских просветителей XVIII столетия.

Перед Радищевым стоит вопрос о том, каковы реальные возможности революции в России, т.е. насколько русское крестьянство способно к восстанию. Он пытается разрешить этот вопрос, исходя из изучения национального характера русского народа и из объективных исторических условий, в которые он поставлен. Он считает, что и то и другое предрешает неизбежность революции. Необходимо напомнить, что Радищев был единственным из всех писателей XVIII и начала XIX веков, который осмелился говорить о Пугачевском восстании не только без ужаса и ненависти, не только без осуждения, но с сочувствием. Пугачевское восстание

XV

является для него доказательством того, что порабощенный народ России готов подняться протир своих угнетателей. В то же время Радищев видит, что от Пугачевского восстания до той революции, которую он призывает, еще далеко. Именно поэтому Радищев и говорил о грядущей революции: „Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую; я зрю сквозь целое столетие“ и в другом месте: „О! горестная участь многих миллионов, конец твой сокрыт еще от взора и внучат моих…“

Настаивая на неизбежности революции и прославляя ее, Радищев должен был отвести обычное в его время (да и позднее) возражение, связанное с вопросами культуры и государственного строительства. Как же быть с культурой, кто будет управлять государством? Ведь дворянские литераторы и даже дворянские либералы считали, что именно культура, дворянская „честь“, традиции дворянства оправдывают его привилегии и господствующее положение, что народ один без помещичьего руководства не сможет сохранить государство. Подобные теории выдвигают и у Радищева крепостники-судьи против г. Крестьянкина („Путешествие“, глава „Зайцево“). Радищев отвечает помещичьим идеологам в главе „Городня“: „О! Если бы рабы, тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ и кровию нашею обагрили нивы свои! Что бы тем потеряло государство? Скоро бы из среды их исторгнулися великие мужи для заступления избитого племени; но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишены“.

*

Центральным произведением Радищева было „Путешествие из Петербурга в Москву“, книга, над которой он работал много лет и которая была делом его жизни. Но облик Радищева был бы не полон, если бы мы захотели оценить его только исходя из „Путешествия“. Философские взгляды свои Радищев развернуто изложил в трактате „О человеке, его смертности и бессмертии“. „Мировоззрение Радищева, как оно выражено в первой половине трактата, насквозь материалистично", – пишет исследователь философии Радищева И. К. Луппол; и лишь под влиянием тяжких ударов жизни Радищев „пытался не убеждать, а утешать себя тем, что быть может, существует еще какая-то другая жизнь“.

Вопросы гражданской морали, воспитания, политики освещены в „Житии Ушакова“. Юридические работы Радищева замечательны глубиной и принципиальностью постановки вопросов общественного бытия.

XVI

Большое значение имеют и стихотворения Радищева. Поэтическое дарование его было оригинально и ярко. Пушкин оценил Радищева как поэта достаточно высоко. Вообще Радищев был мастером слова крупного масштаба. Его психологический очерк „Дневник одной недели“, написанный в самом начале его творческого пути, показывает, насколько остро и глубоко понимал он художественные проблемы современности. И в этом отношении наиболее замечательное произведение Радищева – „Путешествие из Петербурга в Москву“. Это – книга глубокая и в непосредственно эстетическом смысле. Радищев был мастером, художником слова, и его книга – одно из замечательнейших явлений русской художественной литературы.

Как художественное произведение, „Путешествие“ вобрало в себя наиболее прогрессивные течения западной литературной мысли, в такой же мере как мировоззрение Радищева вообще построено на элементах западной революционной идеологии, что не мешает ему быть и в художественном смысле глубоко оригинальным и вполне русским литературным явлением.

Изучение „Путешествия из Петербурга в Москву“ остро ставит вопрос о реалистических элементах русской литературы второй половины XVIII столетия. Книга Радищева является произведением „зрителя без очков“, как назвал автора „Путешествия“ А. Р. Воронцов, человека, наиболее прямо, наиболее правдиво, наиболее отчетливо видевшего и изображавшего действительность из всех писателей XVIII века. Это было обусловлено революционностью всего мировоззрения Радищева.

Радищев воспринял культуру западного сентиментализма от наиболее передового, революционного из писателей данного стиля, от Жана-Жака Руссо, литературная деятельность которого была мощным орудием разрушения феодального мира и построения демократического мировоззрения. Радищев – один из наиболее ярких представителей европейского сентиментализма, хотя именно в его творчестве человек представлен в его социальном функционировании, и это поднимает Радищева выше его западных учителей. Правила и образцы классицизма для Радищева не существуют; он хочет писать о настоящей жизни и настоящих людях. Его центральное произведение написано в жанре сентиментальных путешествий, но и здесь, как и во всем, Радищев самостоятелен. Его интересует не столько психология его героев, сколько социально-политическая среда, его окружающая.

Основой культуры, как и основой общественного бытия, по Радищеву, является личность, претендующая на право жизни, на свободу, счастье, творчество; Радищеву принадлежит первая большая критико-биографическая работа о русском

XVII

писателе („Слово о Ломоносове“), именно он впервые поставил творчество поэта и даже ученого в связь с его характером и биографией.

Эта черта мировосприятия Радищева была формой усвоения и в то же время формой выражения вполне реального, конкретного мира, общества и природы. В историческом смысле, по отношению к литературе дворянского классицизма, искусство Радищева было новаторским именно в качестве реалистического искусства. Радищев видит людей, вещи, отношения и события сквозь призму личного восприятия, но он видит весь этот мир и стремится изобразить его так, как он видит его. Реальность, признававшаяся дворянской классической поэзией, метафизична. Наоборот, объект изображения в творчестве Радищева конкретен и реален.

Радищев описывает единичные, неповторимые события, данные, реальные факты. Все то, что он описывает, типично, но не как условное выражение предвзятой концепции, а как характерное проявление общественной структуры, самой по себе специфической, исторически данной и конкретной. Если политические романисты типа Фенелона, а в России Хераскова, разбирали в своих произведениях вопросы бытия государства вообще, то Радищев в „Путешествии“ ставит вопрос именно о данном государстве, о России со всеми конкретными ее особенностями, с ее общественно-политическим укладом. Изображая людей, Радищев старается наделить их индивидуальной характеристикой, иногда описывает их внешность. При этом опять он дает черты типические, в его представлении, для социального типа, но самый тип понимается по-новому, и степень характерности облика этого типа строится на новом основании. Портрет ассесора из главы „Зайцево“ или губернатора из „Спасской Полести“ в „Путешествии“, или яркий психологический рисунок в изображении крепостного интеллигента в главе „Городня“ и др. – могут служить примерами характерологической манеры Радищева. Показательны черты внешнего портрета купеческой семьи в главе „Новгород": „Карп Дементьевич – седая борода в восемь вершков от нижней губы, нос кляпом, глаза ввалились, брови как смоль, кланяется об руку, бороду гладит, всех величает – благодетель мой“ и т. д. – описание всех членов семьи.

Реалистическим новаторством явились в „Путешествии“ Радищева и зарисовки подлинного, конкретного быта. Поэзия Державина отчасти подготовила интерес к быту, так же как Творчество Фонвизина. Но принципиально новый характер приобретает „бытовизм“ у Радищева, который подошел к обыденщине как обличитель, с намерением сорвать с нее покровы. Именно эта сила социального протеста, отрицания и борьбы дала возможность Радищеву показать быт конкретно и реалистично.

XVIII

Напомню описание крестьянской избы в главе „Пешки“, историю с устрицами . в „Спасской Полести“, трагедию, описанную в главе „Зайцево“, и др.

Прогрессивная в XVIII веке западная буржуазия внесла в искусство принцип активности, пропагандистской динамичности, открытой идейной направленности. Соответственную позицию в русской литературе занял и Радищев.

Радищев хотел не только увидеть и сказать правду о своей стране, но он хотел в то же время открыто ввести литературу в круг активных факторов социальной борьбы. „Путешествие“ целиком пропитано публицистикой, политикой, идеями о воспитании, философией. При этом весь пропагандистский материал не сочетается с элементами словесного искусства в порядке педагогического облегчения серьезного чтения. Наоборот, – он органически, изнутри строит свое словесно-художественное оформление, он является художественным материалом по преимуществу. Для Радищева сущность искусства заключается в его активности; пропагандистский характер есть для него один из основных признаков эстетического факта. Радищев осуществил на русской почве тот момент в развитии художественной идеологии Европы, который, может быть, наиболее четко был реализован в революционной Франции, где словесное искусство дало едва ли не высшие свои достижения в революционных приказах по армии, в политических статьях Марата.

Как стилист Радищев необычайно смел; он ищет неиспробованных форм для нового содержания, для реалистического изображения быта, для психологического анализа, для революционных идей и революционного пафоса. Его язык иногда сложен, синтаксис запутан, слова необычны, речь ритмична. И все же он ни в малой мере не орнаменталист, так как в его стиле нет нисколько эстетизации языка как якобы самостоятельной художественной сферы.

Впервые возникшая в России философская мысль требует для выражения сложных связей идей и понятий сложного построения фразы. Новизна самих понятий и новое освещение старых требуют словаря необычного, соответствующего новизне этих понятий. Эмоциональный подъем требует ритма, а пропагандистская установка – ораторской интонации.

Язык Радищева весьма разнообразен. Каждое его произведение пестро по своему стилистическому составу, и каждая тема приносит с собою свой стилистический рисунок. У Радищева нет единого, общего для всех его произведений или даже единого для целого произведения стиля. „Путешествие“ различно по языку. Бытовые сцены написаны разговорным, живым, легким языком. Они реалистичны и в стилистическом отношении. Другие отрывки, напр. рассказ о сестрорецких

XIX

путешественниках в главе ,,Чудово“, написаны более „высоким“, более литературно-условным языком. Наконец, там, где Радищев говорит о политике, о философии, о праве человека и гражданина, – он говорит славянским, напряженно-торжественным, библейским и в то же время ораторски-страстным языком. Он умеет и дифференцировать язык персонажей. Купец, семинарист, поэт, помещик, крестьянин говорят у него разными языками.

Радищев стремился к тому, чтобы стиль каждого места его произведения наиболее полно и выразительно соответствовал содержанию этого места. Тот же принцип сохранял он и в применении к русскому стиху. Поиски ритмического обогащения русского стиха характерны для поэтического творчества Радищева. Они находят полное соответствие в его теоретических работах („Памятник дактило-хореическому витязю“, глава „Тверь“ в „Путешествии“), так же как в стихах его, высоко оцененных Пушкиным. Перед Радищевым стояла задача произвести революцию в русской литературе, в самых формах ее, и он разрешал эту задачу. Влияние художественных реформ Радищева на поэтов начала XIX столетия было значительно.

*

Царское правительство бросило Радищева в ссылку, а позднее довело его до самоубийства. Царское правительство осудило Радищева на забвение. „Путешествие“ было уничтожено и смогло быть издано в России в сколько-нибудь доступном для читателя виде только через сто с лишком лет после смерти Радищева, во время революции 1905 года. Самое имя Радищева в течение ряда десятилетий было запретным именем.

Однако все усилия царской цензуры и полиции были тщетны. Пушкин написал:

„Радищев, рабства враг, цензуры избежал.“

Проповедь Радищева дошла до потомства. Не одно поколение русских революционеров испытало ее благотворное воздействие. И теперь, в стране победившего социализма, в великой Стране Советов, народы, строящие светлую жизнь для человечества, помнят и чтут того, кто „нам вольность первый прорицал“.

Г. Гуковский


Гуковский Г.А. Предисловие к полному собранию сочиненией А.Н. Радищева // Радищев А.Н. Полное собрание сочинений. М.;Л.: Изд-во Академии Наук СССР, 1938-1952. Т. 1 (1938). С. III—XIX.
© Электронная публикация — РВБ, 2005—2024. Версия 2.0 от 25 января 2017 г.