816. Н. А. БЕЛОГОЛОВОМУ
25 января 1882. Петербург
25 января.
Многоуважаемый Николай Андреевич.
Сам сознаю, что слишком редко пишу к Вам, но воистину давно не бывал я в таком неистовом положении, как в последнее время. Вот уж с лишком три недели, как в меня вцепился драхеншус и не отпускает, а Вы знаете, какая это неприятная, даже мучительная болезнь. И теперь, вставая по утрам, чувствую себя необыкновенно скверно, но думаю, что это уж не драхеншус, а ревматическая боль. Н. И. Соколов уверяет, впрочем, что признаков ревматизма нет, но думаю, что это он меня утешает, потому что в прописанной им микстуре замечаю присутствие саллициловой кислоты. Вот будет прелесть, если эта штука разыграется у меня подобно тому, как это было в 1875 году? Право, иногда такую физическую боль ощущаю, что под постоянным ее давлением на свет не смотрел бы.
И за всем тем обязываюсь писать и пишу. Точно вечный жид: кончу одно и сейчас же должен начинать другое. Третьего дня покончил с февральским письмом, а завтра уже зачну мартовское 1. А в свободные часы — корректуры, чтение рукописей — и в результате доход Краевскому 161/2 тысяч, а мне 81/2. И представьте, хоть бы он какую любезность мне сделал, напечатал бы, например, даром объявление о моих книгах — никогда!
А книги мои, между тем, совсем стали. Вот уж два месяца, как ни один книгопродавец ни одного экземпляра не берет. Это Вам рисует нашу публику. Я объявил в «Отеч<ественных> зап<исках>» 2, что иногородние, обращающиеся в контору за моими изданиями, за пересылку ничего не платят. Думал, что при подписке найдутся желающие. Представьте же себе, что таковых нашлось — 20 человек! Это из числа 4 тысяч с лишком писем, полученных уже поныне в конторе. Ничего более подлого вообразить себе невозможно, и я буду беспредельно рад, когда, наконец, треклятый контракт <кончится>, и я брошу все это дело 3. Я бы давно это сделал, если б не обязанность оставить семье хоть какой-нибудь кусок хлеба.
Дела наши идут, по обыкновению, серенько. Один результ<ат> вышел: сегодня в газетах напечатано производство Каткова из статских в тайные советники. Говорят, будто бы ему предлагали назначить членом Госуд<арственного> совета, но он якобы отказался.
Стасюлевич сначала было волновался, но теперь присмирел. Его, так сказать, в корне подсекли, в самом начале подписки. И вот еще факт для характеристики русской публики. Едва узнали о прекращении «Порядка» на 11/2 месяца 4, как контору начали осаждать подписчики с требованием возврата денег. Будет ли Стасюлевич продолжать «Порядок» — не знаю, да и сам он ничего, кажется, не решил. На днях я обедал вместе с ним у Гаевского, и он не говорит ни да ни нет. И в газетах ничего не объявляет. А псы: Краевский и Суворин процветают. Последний получил разрешение издавать еще газету — в Москве 5. Вероятно, это будет вроде перепечатки «Нового времени», но суть в том, что телеграммы будут получаться в Москве и за Москвой будут получаться раньше. На этой струне играли «Моск<овские> ведомости», и в этом смысле Суворин, вероятно, нанесет им удар. И то хорошо, что хотя одна гадина съест другую.
Пожалуйста, передайте от меня и от жены сердечный привет многоуважаемой Софье Петровне. И не забывайте искренно Вам преданного
М. Салтыкова.
Гамбетта-то, кажется, провалился — и навсегда. Хоть он и хитро свою отставку обставил, однако ж Марсельская демонстрация показывает, что и хитрость иногда бывает тщетная 6.