5 января 1889. Петербург
5 января.
Многоуважаемый Василий Михайлович.
Очень Вам благодарен за передачи Юрьевым моих соболезнований 1. Да, некрасиво положение этого семейства, но Москва богата сочувственными людьми вроде Солдатенкова, Третьяковых, Ланина и проч., которые, конечно, придут на помощь. А ежели материальной помощи не будет, то за семьей останется общественное сочувствие, еще при жизни покойного признававшее его честною и чистою личностью, а сочувствие — это в жизни самое великое утешение. Вот я, например, два года себя продаю и покупщика не нахожу 2, да и отдельные издания мои плохо идут, но зато пользуюсь общественным сочувствием, — и горя мне мало. На днях Боткин мне говорил: если бы Вам года три сряду прожить в хорошем климате, то это, наверное, значительно восстановило бы Ваш организм. На что я ему резонно ответил: вот погодите, запасусь я общественным сочувствием и уеду за границу на палке верхом; проживу там без нужды, сколько следует, да и ворочусь крепышом.
Вот насчет «Сборника» хорошо задумано: нищие всегда с охотой нищенские обрывки на суму нищему собрату подадут. Но только и тут беда: что, ежели сочувствователи
ограничатся сочувствием, а «Сборника» покупать не будут? А это может случиться и даже непременно будет.
Что касается до меня, то я ничего не могу для «Сборника» обещать 3. Я уже пятый месяц не выхожу из мглы и ничего не работаю. Мне всего одну главу остается дописать, чтобы «Пошех<онскую> стар<ину>» докончить, а я и этого не могу сделать. Ежели хоть малейший просвет будет, то воспользуюсь им, чтобы хоть как-нибудь скомкать.
Прощайте. Ей-богу, более не в силах писать.
Искренно преданный
М. Салтыков.
Много ли написал, а уж руки дрожат, и все тело в поту.