«ЗДРАВСТВУЯ, МИЛАЯ, ХОРОШАЯ МОЯ!»
(Стр. 59)
Впервые — С, 1864, № 1, стр. 41—64 (ценз. разр. — 18 января), с подзаголовком «Провинциальный романс в действии».
Сохранились чистые гранки набора рассказа для «Современника». Сравнение их текста с первопечатным показывает, что перед публикацией рассказ подвергся существенной правке. Прежде всего, была значительно смягчена сатирическая характеристика героя, будущего губернатора Митеньки Козелкова (в гранках именовавшегося еще Феденькой Кротиковым). Это смягчение, скорее всего, было произведено под давлением цензуры.
Стр. 59, строки 14—16 сн. Вместо: «Старшие <...> уморительное» в журнале было напечатано:
Старшие при виде его как-то особенно благодушно улыбались.
Стр. 59—60, строки 4 сн. — 4 св. Вместо: «Старшие все-таки <...> за получаемые в нос щелчки» —
Старшие все-таки благодушно улыбались при его появлении, а сверстники подмигивали и на ходу спрашивали: «что, Кротик, сегодня хватим?» — Хватим, — отвечал Кротик и продолжал гранить тротуары на Невском проспекте, покуда не наступал час обедать в долг у Дюссо.
Стр. 62, строки 12—17 св. В журнале был снят текст:
«Messieurs! он маркера Никиту губернским контролером сделает <...> уронить его на пол!»
В «Современнике», и также, конечно, по цензурным причинам, были опущены два фрагмента, затрагивавшие острый вопрос об отношениях «земства» и «бюрократии»: «некоторых из них <...> к государеву писцу являться!» (стр. 64, строки 9—17 сн.) и «что писаря, сударь, конечно, необходимы <...> кто же назовет» (стр. 64—65, строки 2 сн. — 2 св.).
Из других вариантов корректуры наибольший интерес представляет следующий, удаление которого, однако, не может быть объяснено цензурными причинами: вместо «Я не буду <...> рад найти в них достойных и опытных руководителей» (стр. 66—67, строки 4 сн. — 3 св.) в гранках набора было:
Когда они остались с глазу на глаз с вице-губернатором, Феденька крепко пожал ему руку и сказал:
— Садок Сосфенович! поверьте, что я слишком хорошо понимаю ваше положение!
— Вы изволите видеть, вашество, каково мне жить среди этого смешения национальностей!
— Вижу! очень вижу! но надеюсь, что, с божьею помощью, это все устроится!
— Дай бог, чтоб было по словам вашим, вашество!
— Надеюсь! но во всяком случае, благодарю бога, что он послал мне такого опытного и достойного руководителя!
Затем наступила очередь председателя казенной палаты.
— До какой цифры простирается у вас питейный доход? — спросил Феденька.
— Семьсот восемьдесят шесть тысяч с копейками, — ответил председатель и почему-то улыбнулся, — цифра, вашество, не маленькая.
— И беспрепятственно, поступает?
— Поступает, вашество, совершенно беспрепятственно.
— А гербовой сбор?
— Гербовой сбор, вашество... ну, гербовой сбор...
Председатель не докончил и опять улыбнулся, как будто хотел сказать, что в гербовом сборе есть какая-то шалость.
— Я, однако ж, надеюсь, что при мне гербовой сбор у вас увеличится. Я сейчас же прикажу правителю канцелярии сделать на этот предмет соответствующее распоряжение.
— Дай бог, вашество, дай бог!
— Я надеюсь, что, с божьей помощью, усилия мои увенчаются успехом! Признаюсь откровенно, Павел Александрыч, я все более и более вижу, что мне еще многому надобно учиться, и вполне счастлив, что вижу перед собой такого опытного и достойного руководителя!
Я не буду описывать дальнейших представлений. У управляющего палатой государственных имуществ Феденька спросил, в каком состоянии находится скотоводство в губернии, и получил ответ, что рогатого скота приходится: крупного семьсот тридцать одна тысяча триста три штуки, мелкого девятьсот девяносто девять тысяч штук.
— Стало быть, если б еще одна штука, то был бы и весь миллион, — заметил Феденька, — однако, я вижу, что скотоводство у вас находится в цветущем состоянии.
— На каждую мужского пола душу приходится по 13/5 штуки крупного и по 21/5 мелкого скота.
— Гм... И если принять во внимание, что ваше управление внове, то, конечно, результат этот нельзя назвать неблагоприятным.
— Наше управление, вашество, хотя и внове, но действует совершенно так, как бы оно было старое!
— Это и есть прямое доказательство его зрелости. Во всяком случае, очень рад, что вижу в вас такого опытного и достойного руководителя.
Такой же характер имела беседа с председателями палат: гражданской и уголовной. Первого Феденька спросил: «Не замечается ли в семиозерском народе охоты к кляузам и сутяжничеству», и получил ответ, что «замечается»; второго спросил! «Благоприятное ли впечатление произвело только что обнародованное в то время уложение о наказаниях»1, и получил ответ, что «благоприятное». Оба председателя были прапорщики в отставке, и один был даже скорее похож на сторожа, нежели на председателя; но тем не менее Феденька и тому и другому сказал, что очень рад найти в них достойных и опытных руководителей.
В журнале этот текст был воспроизведен лишь до слов: «Затем наступила очередь...». Все последующее было заменено отрывком, который с незначительным сокращением вошел в текст всех прижизненных изданий (стр. 66—67, строки 4 сн. — 3 св.; в журнале после слов «питейный доход» было: «у председателя уголовной палаты, благоприятное ли впечатление произвело только что обнародованное в то время уложение о наказаниях и т. д.).
При подготовке отдельного издания Помпадуры, 1873 Салтыков сократил рассказ и внес в него ряд мелких изменений стилистического характера. Среди текстов, подпавших под сокращение, наибольший интерес представляет описание петербургской жизни Кротикова, в которое вкраплено авторское рассуждение о «монументе», то есть о государстве вообще и русской самодержавной государственности в частности, и послесловие, которым заканчивался рассказ в «Современнике». Оба эти фрагмента печатаются в настоящем томе в разделе Из других редакций, стр. 439—442.
Из других вариантов текста «Современника» наиболее значительны следующие:
Стр. 63, строка 1 св. После: «чтоб не давал ему в долг обедать!» —
Так напутствовали милые молодые люди своего сверстника на предстоявший ему пост. Но Кротик понимал, что каждый из них в то же время мысленно говорил себе: «Господи! когда бы и мне то же!» и, зная это, не сетовал на товарищей. Он сделался благодушен и многих даже звал с собою в Семиозерск: он за большую тайну открывал, что в Семиозерске существует три дня в году семеновская ярмарка и что в последние три года, grâce à l’incurie de la police2, обороты на ней упали более, нежели втрое
1 «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных» — основной источник уголовного права в России — было введено в действие с 1 мая 1846 года, как это и было указано в фразе, с которой начинался рассказ в журнале:
«Это было в 1846 году; около этого времени учреждены были управления государственных имуществ и обнародовано новое уложение о наказаниях. Новые вещи потребовали новых людей. Как и водится, люди явились».
Крестьянская и другие реформы 60-х годов потребовали пересмотра «Уложения...». Законами 1860 и 1863 годов — они и имеются в виду в комментируемом тексте — была отменена отдача в виде наказания в военную службу и ограничено применение телесных наказаний.
2 из-за бездеятельности полиции.
против прежнего. Он говорил, что чуть-чуть ли даже в путях сообщения не чувствуется там недостатка, и рассказывал про какую-то переписку, на основании которой нельзя было заключить ничего хорошего о тамошнем содержателе почт.
— Одним словом, такой там хаос, что, право, не знаешь даже, за что и приняться! — оканчивал он.
Он до того вошел в свою роль, что даже дома, когда никого посторонних не было, воображал, что приводит что-то в порядок. Он мысленно совещался с губернским предводителем дворянства и увещевал его во всем положиться на проницательность администрации; он мирил вице-губернатора с членами губернского правления...
— Господа! позвольте мне сказать вам, что эти пререкания ничего, кроме вреда, для пользы службы принести не могут! — мысленно произносил он, вспомнив, что на обложке одного дела, виденного им в департаменте, успел вычитать: «дело о пререканиях членов семиозерского губернского правления с семиозерским же вице-губернатором и о непризнавании якобы первыми последнего своим начальником».
Стр. 64, строка 3 св. После: «в голове его завелось целое гнездо принципов» —
Уже на самой границе губернии, переезжая через реку, отделявшую семиозерский край от соседнего, он заметил, что в перевозе есть что-то такое, о чем следует донести высшему начальству и испрашивать в разрешение предписания. Потом, по дороге, он обратил внимание на верстовые столбы, и по этому поводу в голове его тоже образовалась целая какая-то система. Потом, когда на первой станции вывели закладывать ему лошадей, он сурово спросил смотрителя, почему лошадям не дают овса? и когда смотритель отвечал, что «лошади, вашество, цельный день от овса не отходят», то он пробормотал только: «хапанцы!» и дал себе слово исследовать это дело немедленно. Понятно, что он приехал в Семиозерск уже расстроенный замеченными беспорядками.
Стр. 74. После: «Митенька должен был покориться <...> пойти на лад» —
В кабинете на него опять напустился хозяин с Мухояровым, и хотя вице-губернатор был налицо, но губернское правление было столь же мало пощажено, как и перед обедом.
К удивлению, этот сановник не только не обижался, но даже очень спокойно объяснил:
— Этот Мухояров — зять Бурляй-Валяю.
— А мне хоть бы он самому черту был зять! — сказал Феденька, внезапно приходя в негодование, и, обратясь к хозяину, прибавил:
— Уволю-с!
— Как угодно, вашество, но я полагал бы пообсмотреться, Валяй-Бурляй человек известный, и за присных своих готов стоять до последнего издыхания! — вторично объяснил вице-губернатор.
— А хотя бы он и издох! — воскликнул Феденька, все более и более приходя в административный восторг.
— Как вашеству будет угодно, но мое дело предупредить, что у Валяй-Бурляя один начальник отделения департамента исполнительной полиции всех детей от купели воспринимал!
Феденька понял всю справедливость этого замечания, но притворился непонимающим и даже повернулся к вице-губернатору спиной.
Стр. 74, строки 9—10 сн. После: «когда Митенька возвращался от предводителя домой» —
Начальник отделения, воспринимавший от купели детей Валяй-Бурляя, не выходил у него из головы; он знал этого начальника отделения и знал, что он очень строг. Самое лицо у него было какое-то жестокое, обросшее густыми бакенбардами и снабженное такими необыкновенными бровями, что казалось, самая пуля, пушенная в этот непроходимый лес, должна была только повертеться на своей оси и упасть, не причинивши этому человеку ни малейшего вреда. Но мало-помалу рядом с этим фатальным образом возник и другой, принадлежавший хорошенькой предводительше. Образовалось колебание. Один образ говорил: «вот я тебя, если ты посмеешь тронуть Мухоярова!», другой лепетал: «Mouchojaroff — ou tout est fini entre nous!»
— Да: tout n’est pas rose dans la vie! — прошептал про себя Феденька, — а! ну их! как-нибудь устроится!
Рассказ «Здравствуй, милая, хорошая моя!» был написан осенью 1863 года. По-видимому, в середине ноября 1863 года (письмо не датировано) Салтыков, посылая П. В. Анненкову рукопись нового рассказа, писал: «Не хотите ли прочесть его? Быть может, он вас позабавит», и уже 19 ноября осведомлялся: «Прочитали ли Вы мой новый рассказ? Если прочитали, то возвратите и скажите Ваше мнение». Каков был отзыв Анненкова, неизвестно.
«Здравствуй, милая, хорошая моя!» — первый в помпадурском цикле рассказ из трилогии о Митеньке Козелкове (Феденьке Кротикове журнального текста) — сатира на молодую пореформенную бюрократию.
Рассказ посвящен предыстории административной карьеры Козелкова (Кротикова) и его первым шагам на «помпадурском» поприще в Семиозерске — вымышленном городе, в котором проступают сатирически обобщенные черты Рязани и Твери — места вице-губернаторства Салтыкова в 1858—1861 годах. Рассказ был написан с расчетом на продолжение, которое Салтыков обещал читателю в самом ближайшем времени. Этим продолжением явился опубликованный через два месяца рассказ «На заре ты ее не буди».
Стр. 59. «Здравствуй, милая, хорошая моя!» — русская народная песня, ставшая романсом в обработке композитора А. Е. Варламова.
...потом... у Дюссо, потом в Михайловский... — Обеды в фешенебельном ресторане Дюссо и посещение французских каскадных спектаклей в Михайловском театре входили в норму поведения молодых людей светско-аристократического Петербурга. Называя их дальше «шалунами возрождающейся России», Салтыков иронически использует либерально-официозную фразеологию пореформенного времени.
...по чину уж глядел в превосходительные — то есть был близок к получению чина IV класса — действительного статского советника, которого титуловали словами «ваше превосходительство».
Стр. 60. Все эти Мальвины... — Одно из излюбленных имен, которые в
60—70-х годах присваивали себе петербургские «лоретки» и «камелии». См. также в разделе «Из других редакций» на стр. 440 имена Флоранс и Фанни.
...начитавшись анекдотов г. Семевского... — Салтыков относил М. И. Семевского к тем «фельетонистам-историкам» «анекдотической школы», которые «не задаются в своих трудах ровно никакою идеею и тискают в печатные статьи нимало не осмысленные материалы, отрытые где-нибудь в архивах или в частных записках». Популярные в свое время очерки и рассказы Семевского из русской истории XVIII века, раскрывающие альковные тайны придворного быта, явились одним из поводов для салтыковской пародии-памфлета на литературу «анекдотистов» в «Истории одного города» (глава «Сказание о шести градоначальницах»).
Призывает она его и говорит: граф Петр Андреич!.. — Это имя и отчество появилось в рассказе лишь в издании 1882 года. В предшествующих публикациях было иначе: «граф Федор Петрович». Заставляя выжившую из ума старую фрейлину называть фельдмаршала Миниха — в ее представлении Аракчеева при императрице Елизавете — не принадлежавшим ему именем, Салтыков направлял сатирическую стрелу в адрес графа Петра Андреевича Шувалова, в недавнем прошлом шефа жандармов и начальника III Отделения. За свою грозную власть он получил от современников прозвище Петра III и Аракчеева II.
Ведь этот Данилыч-то из простых был! — Здесь и дальше старая фрейлина путает в своих придворных воспоминаниях бывшее с небывшим, XVII век с XVIII, действительность с литературой. Данилыч — Александр Данилович Меншиков, фаворит Петра I и Екатерины I; великая княгиня Софья Алексеевна — не княгиня, а царевна Софья Алексеевна; царица Тамара — конечно, не историческая грузинская царица этого имени, но легендарная героиня одноименной баллады Лермонтова («В глубокой теснине Дарьяла...»); князь Григорий Григорьевич — князь Римской империи и граф Григорий Григорьевич Орлов, фаворит Екатерины II. Остальные исторические имена см. по указателю в конце тома.
Стр. 61. ...в лице князя Оболдуй-Тараканова. — Об этом сатирическом персонаже, проходящем через ряд произведений Салтыкова, см. т. 3 наст. изд., стр. 602.
Стр. 64. Один почтенный старец — эзоповское обозначение епархиального архиерея, главы духовной власти в губернии.
Стр. 67. — Что читают? — «Московские ведомости»... но и то... одно литературное прибавление, а не политику. — В публикации «Современника» вслед за этими словами шло следующее продолжение диалога между Козелковым и губернским полковником, то есть жандармом: — А какие журналы получают в вашем городе? — Больше всего настоящие-с:1
1 Первоначально в наборе корректуры было: «Больше все патриотические-с».
«Северную пчелу»-с, «Сын отечества»-с... — Могу с своей стороны рекомендовать «Москвитянин»!» Все упомянутые в диалоге органы печати принадлежали к официальному и официозному направлению.
Стр. 68. ...вспомнив, что почти такую же штуку вымолвил в свое время Генрих IV. — Речь идет о знаменитой фразе, будто бы сказанной французским королем Генрихом IV: «Я желал бы, чтобы у каждого крестьянина по воскресеньям была курица в супе».
Стр. 69. ...подобные ему помпадуры: Чебылкины, Зубатовы, Слабомысловы, Бенескриптовы и Фютяевы — сатирические персонажи предыдущих произведений Салтыкова, воплощающие черты дореформенной губернской администрации.
...genre Oeil de Boeuf... — См. т. 6, стр. 623.
Стр. 69—70. Там можно было побеседовать и о spectacles de société и о лотерее-аллегри, этих двух неизменных и неотразимых административных средствах сближения общества. — В тексте «Современника» далее следовало: «(очень жаль, что московские славянофилы, так сильно хлопочущие о сближении российских сословий, до сих пор не предложат этих средств, столь же полезных, сколь и древних)».
Стр. 71. ...в Новотроицком учился! — то есть в известном в то время Новотроицком трактире в Москве, на Ильинке.
Стр. 72. «Аз и Ферт» — водевиль П. С. Федорова, посвященный чиновничьему быту; написан и поставлен в 30-х годах XIX в.