НАСУЩНЫЕ ПОТРЕБНОСТИ ЛИТЕРАТУРЫ
(Свобода речи, терпимость и наши законы о печати, СПб. 1869)
(Стр. 96)

Впервые — ОЗ, 1869, № 10, отд. «Совр. обозрение», стр. 159—180 (вып. в свет — 15 октября). Подпись — С. Авторство без аргументации указано Н. В. Яковлевым (Письма, 1924, стр. 57) и предположительно В. В. Гиппиусом (Z. f. sl. Ph.; S. 184), подтверждено на основании сравнительного тематико-стилистического анализа С. С. Борщевским (ЛН, т. 13—14, М. 1934, стр. 81—96).

Автором книги о «свободе речи», выход которой в свет дал Салтыкову повод высказаться по кардинальным проблемам литературного развития и современного положения литературы, был известный впоследствии экономист, социолог, публицист народнического толка Василий Васильевич Берви, писавший под псевдонимом «Н. Флеровский». Он выступил в защиту репрессированных студентов после студенческих волнений осени 1861 г., вскоре был арестован и выслан из Петербурга. В 1866 г. в Вологде он встречался с сосланными туда же П. Л. Лавровым и Н. В. Шелгуновым.

490

Книга «Свобода речи, терпимость и наши законы о печати», законченная Берви в Твери (под предисловием стоит дата: 8 мая 1869 г.1), представляет собой публицистическое выступление в защиту «свободы слова» в России, подкрепляемое историческим очерком положения «слова», то есть печати, в разных странах Европы, Азии и Америки. Одна из центральных идей книги заключается в том, что дальнейшее развитие России по пути, намеченному реформой 1861 г., невозможно без свободы слова. Стеснение же свободы слова цензурой и другими административными мерами никогда не достигает тех целей, которые таким стеснением преследуются. Напротив, как сказано в предисловии Берви-Флеровского к его книге, цитируемом Салтыковым, при стеснении свободы слова «развитие государства делается болезненным и сопровождается потрясениями»2. Развертывая в настоящей статье всесторонний анализ состояния и задач литературы, Салтыков опирается на идеи, высказанные им ранее, в частности, в «Признаках времени» (в особенности в очерках «Литературное положение» и «Легковесные»), в статьях «Напрасные опасения» и «Уличная философия». Салтыков широко пользуется уже сложившимися в его публицистике эзоповыми образами («призраки», «легковесные», «охочие птицы», «уличные истины» и др.).

Одно из самых характерных проявлений заполонившего общество «торжества легковесности», писал Салтыков в очерке «Легковесные», — «доходящая до остервенения ненависть к мысли» (т. 7 наст. изд., стр. 47).

«Кодекс легковесности», констатируется уже в самом начале комментируемой статьи, требует «умерщвления свободы слова», заменяет разум призрачной эмпирической истиной, «нелепым и близоруким убеждением», которое «ложится в основу целого порядка вещей, дает начало какой-то фантастической действительности» (так возникает важнейшее в системе салтыковских идей и в его поэтике понятие). Салтыкова тревожит характерное для этой фантастической, неразумной, призрачной действительности извращение отношений литературы и общества.

Неизменный и постоянный пропагандист активной общественной роли литературы, Салтыков смотрит на ее современное положение и


1 В этом же 1869 г. появилась и другая его книга — «Положение рабочего класса в России», которую высоко ценили — как богатый свод фактических сведений о жизни, труде, экономическом положении русского крестьянства — Маркс, Энгельс и Ленин. Вскоре вышло в свет сочинение В. В. Берви-Флеровского, популярное среди революционеров-семидесятников — «Азбука социальных наук» (ч. 1—2, 1871).

2 Ранее этот тезис был развит, например, М. Антоновичем в статье «Надежды и опасения (По поводу освобождения печати от предварительной цензуры)», напечатанной в августовской книжке «Современника» за 1865 г. (с 1 сентября этого года отменялась предварительная цензура). Эту же мысль высказал Г. З. Елисеев в той части статьи «О направлении в литературе», которая была напечатана в том же номере «Отеч. записок», что и «Насущные потребности литературы» (ОЗ, 1869, № 10, стр. 325). Ее безусловно разделял и Салтыков (см. С. С. Борщевский. Щедрин о «вредном направлении» в литературе. — ЛН, т. 13—14, М. 1934).

491

идеальное назначение как просветитель, сохранивший верность «неумирающим» положениям утопического социализма, и ни в коем случае не сводит общественное назначение литературы к служению узко практическим задачам (ср. прим. к статье «Новаторы особого рода»).

Он констатирует главную объективную причину, вызвавшую «бессилие» современной литературы — наступление реакции. Отводя литературе роль агента, обновляющего и двигающего общество, Салтыков считает глубоко ненормальным явлением подчинение ее «толпе», «улице», власти «призраков». Литература — «высший орган общественной мысли», и в этом своем качестве она идет и не может не идти впереди общества. Только благодаря этому качеству она и играет предназначенную ей — воспитательную роль (ср. «Итоги. IV», ОЗ, 1871, № 4 — см. т. 7 наст. изд., стр. 462).

Несколько страниц комментируемой статьи и посвящены, в связи с этой темой, определению понятия «идеальная истина». Безусловно, речь идет о выработке социалистического идеала. «Формула истины идеальной, — пишет Салтыков, — счастье, гармония». Однако, во-первых, эта формула слишком обширна, «содержание ее недостаточно выработано и приготовлено», и, во-вторых, идеальная истина сама есть процесс, зависящий от «каждого нового открытия», от прогресса знания. (Осознание последнего обстоятельства существенно для социалистических воззрений Салтыкова и объясняет его скептическое отношение ко всякой регламентации будущего.)

Общественная мысль, органом которой и является литература, в конечном счете имеет целью — найти рациональные основания для установления отношений человека к человеку и к природе. На этой почве поисков «самые противоположные направления встречаются на каждом шагу». (Салтыков называет четыре таких направления или «школы» — социально-экономическая, политическая, реальная, спиритуалистическая, — явно отдавая предпочтение первой, социально-экономической, то есть утопическому социализму, содержание идей которой он далее излагает подробнее.)

В ряду различных направлений общественной мысли и «уличная философия» имеет свое право на существование. Но беда в том, что «легковесные», «алармисты»1, «охочие люди»2, вовсе не ограничиваются лишь пропагандой «уличных воззрений». Они клеймят всякое «несогласие мысли с ходячими убеждениями толпы, и даже молчание, названием «вредного направления».


1 Буквально — паникеры, распространители необоснованных тревожных слухов; в данном случае — обвинители литературы в неблагонадежности или, как сказано дальше у Салтыкова, — «вчинатели всякого рода литературных тревог». «Журнальными алармистами» назвал Герцен в «Письмах к противнику» реакционную журналистику начала 60-х годов — «развратную журналистику, которая рукоплескала казням и дальше подталкивала рассвирепевшее правительство» («Колокол», л. 194 от 1 февраля 1865 г.).

2 По определению Салтыкова, в статье «Литературное положение», «благонамеренные обыватели, приобретшие некоторую опытность в формулировании обвинений» (т. 7 наст. изд., стр. 60).

492

Однако понятие «вредного направления» не было досужей выдумкой алармистов. Оно было юридически закреплено в русских законах о печати, в частности, в «законе 6 апреля 1865 года», которым предусматривалось, что «повременные» (то есть периодические) издания, «в случае замеченного в них вредного направления», подвергаются административным взысканиям (а не судебному преследованию)1. Тем самым, в сущности, признавалась невозможность законного преследования издания по суду за «направление», в силу неопределенности самого этого понятия. Невозможность дать четкое определение понятию «вредное направление» констатировала и комиссия под председательством кн. Д. Оболенского, готовившая «Проект устава о книгопечатании»2, легший в основу «закона 6 апреля». «Словами вредное направление, — говорилось в комментариях комиссии к соответствующему параграфу проекта, — выражается мысль общая <...> нет никакой возможности даже приблизительно определить бесспорные признаки вредного направления...»3. Тем не менее, несмотря на очевидную и признанную неясность формулы «вредное направление», она постоянно использовалась в цензурной практике (за «вредное направление» были закрыты в 1866 г. «Современник» и «Русское слово»).

И если до этого темой размышлений Салтыкова были отношения литературы и общества, «толпы», то теперь он обращается к уяснению отношений литературы и власти. В статье появляется термин «легальность», или законность, и предлагается поставить литературу под защиту «легальности». Пусть сохранится за алармистами «сладостное право обвинения», — говорит Салтыков, — но литература должна быть защищена законом от произвола уличных мнений и от травли, от голословных обвинений в «излишествах» и «вредном направлении».

Обстоятельно анализируя далее понятие «легальности», Салтыков предлагает ограничить отношения власти к литературе рамками закона, отвергнуть принцип административного вмешательства в дела литературы, заменить «произвол» системой, твердыми основаниями. Говоря об этих основаниях, он упоминает «драгоценную гарантию, которую приобрела в последнее время русская жизнь», имея в виду судебную реформу 1864 г., отделившую судебные органы от административных и обвинительных. Поводом к обвинению, вчиняемому властью, должны быть факты, но не направления, «проступки и преступления», но не мысль. Только строго определенные законом «преступления печати» могут стать причиной судебного


1 «Материалы, собранные особою комиссиею, высочайше утвержденною 2 ноября 1869 года, для пересмотра действующих постановлений о цензуре и печати. Часть 5. Действующие законоположения и постановления о цензуре и печати», СПб. 1870, стр. 13. См. прим. к стр. 328.

2 Об этом проекте Салтыков писал в статье «Несколько слов по поводу «Заметки», помещенной в октябрьской книжке «Русского вестника» за 1862 год» (см. т. 5 наст. изд.).

3 Проект устава о книгопечатании, СПб. 1862, К § 144.

493

преследования и соответствующего наказания. Поэтому столкновения литературы и легальности возможны лишь на «почве благочиния», другими словами — преследованию может подлежать насилие, но никак не поиски «истины идеальной».

С этой точки зрения все направления, каким бы ни было их содержание, безличны перед судом легальности (но, и это важно для Салтыкова, не безличны перед судом литературы и науки).

Салтыков, так же как редакция «Отечественных записок» в целом, понимал, однако, что до осуществления на практике подобных отношений легальности и печати еще очень далеко. Одного лишь факта перехода карательных функций от администрации к суду недостаточно для ограждения печати от произвола. Эту точку зрения высказал, например, Г. З. Елисеев, полагавший, что ошибается тот, кто думает, будто «стоит нашей прессе освободиться от кары администрации и поступить в исключительное заведование судебной власти, и тогда она будет вполне обеспечена в своем правильном развитии» («О направлении в литературе». — ОЗ, 1869, № 8, отд. «Совр. обозрение», стр. 400). В самом деле, первые же процессы печати показали обоснованность этих опасений. Так, Салтыков указывает на «неравенство меры» наказания, примененной судом по отношению к органам разных направлений, имея в виду процессы демократического «Современника» и крепостнической «Вести», обвинявшихся в нарушении законов о печати (см. прим. к стр. 119). «Легальность» в этом случае оказалась равносильной административному произволу. Результаты этих двух процессов о печати, не имея ничего общего с тем, что разумел под легальностью Салтыков, полностью отвечали требованиям власти, изложенным, например, в секретной инструкции министра внутренних дел цензорам столичных цензурных комитетов от 23 августа 1865 г. (данной за неделю до вступления в действие «закона 6 апреля»). Салтыкову, конечно, был известен этот конфиденциальный документ: его полемика прямо направлена в адрес инструкции П. А. Валуева, в которой, в частности, говорилось: «Относительно повременных изданий постоянно должно иметь в виду их отличительное свойство непрерывных проводников впечатлений на публику. Посему они могут сообщать свои взгляды и стремиться к своим целям, не формулируя категорически этих взглядов и целей, но выражая их рядом намеков, недоговоров, повторений и других редакторских или издательских приемов. При наблюдении за повременными изданиями цензоры обязаны прежде всего изучить господствующие в них виды и оттенки направления и, усвоив себе таким образом ключ к ближайшему уразумению содержания каждого из них, рассматривать с этой точки зрения отдельные статьи журналов и газет». Издание должно строго преследоваться, если его направление есть «в каком-либо отношении вредное или противоправительственное». «Случайные ошибки или недосмотры, — говорилось далее в инструкции, — не составляющие сознательных последствий предвзятого направления, могут быть, смотря по сопровождавшим оные в каждом отдельном случае обстоятельствам, преследуемы с меньшей строгостью или

494

составлять предмет некоторого снисхождения относительно журналов и газет, отличающихся дознанною благонамеренностию»1.

«В силу действующего права печати судебная власть точно так же может из направления делать факт преступления, corpus delicti, как и администрация, — продолжал развивать свою мысль в статье «О направлении в литературе» Елисеев. — В чем же тогда существенная разница между ними и какое существенное приобретение получает пресса из того, что она перейдет в руки судей?» (стр. 400). Больше того, в условиях, когда тон задают «ловкие люди» («охочие люди», «алармисты» — по Салтыкову) и печать подвергается травле, надзор администрации даже предпочтительнее судебного преследования. Все дело в лицах, осуществляющих этот надзор. Трезво оценивая современное положение печати, Салтыков вместе с тем принципиально не мог разделять такого взгляда. Возможно, именно Елисеева имел он в виду, говоря о возражениях против «выхода к легальности», «представляемых людьми совершенно противоположного лагеря». Как бы то ни было, «выход к легальности» есть все-таки наиболее рациональный и наиболее обеспечивающий литературу от случайностей в будущем».

Таким образом, первейшая «насущная потребность литературы», по Салтыкову, заключается в освобождении ее от «соглядатайства» общественной реакции и от административного произвола, от подчинения ее «уличной философии» и преследований за направление. Только при этих условиях литература сможет осуществлять свое истинное предназначение: готовить почву будущего, формулировать идеальную истину.

Стр. 96. ...утверждение грубых уличных истин, вроде проповедуемых современными беллетристическими знаменитостями... — См. прим. к статье «Уличная философия».

Стр. 101. Радикалы... современники «Аонид» и «Подснежников»... в тоске по Хлое влачащие последние дни своего существования, но воспользовавшиеся уничтожением крепостного права, чтобы ожесточиться... по их мнению, все направления одинаково злокачественны... — Характеризуя архаическое миросозерцание «радикалов», рассматривавших литературу как источник «приятных отдохновений», Салтыков употребляет в нарицательном смысле названия альманахов H. M. Карамзина «Аониды» (1796—1799) и Е. В. Аладьина «Подснежник» (1829—1830). В 1863 г., рецензируя «Князя Серебряного» А. К. Толстого, Салтыков уже намечал такое нарицательное использование названия карамзинского альманаха, иронически заключая, что роман Толстого «был бы весьма приятным явлением в «Аонидах» (см. т. 5 наст. изд., стр. 352). Хлоя — распространенное в русской сентиментально-романтической поэзии условное имя возлюбленной поэта. Радикалы — характерное для Салтыкова сатирическое переосмысление


1 «Сборник распоряжений по делам печати (с 1863 по 1 сентября 1865 года)» <Гриф: «Секретно»>, СПб. 1865, стр. 75—76.

495

привычных понятий (ср. «подтягивательный нигилизм», «анархисты успокоения» и т. п.). Здесь — в первую очередь, по-видимому, крепостники и их орган «Весть», видевший своих противников в «либералах «Колокола», «Русского слова», «Москвы», «Голоса» и «Московских ведомостей» («Весть», 1869, № 121 от 3 мая). Однако, как это видно из дальнейшего, Салтыков относит к лагерю «радикалов» и литераторов, сгруппировавшихся в 1869 г. вокруг журнала «Заря» или близких этому журналу. См. след. прим.

Стр. 102. Фет, как стихотворец, Григорий Данилевский, как романист, Шубинский, как историк, Страхов, как критик, и Фрол Скобеев, как драматург, вот имена, любезные современникам Аонид. — «Эмбрионической» поэзии Фета Салтыков посвятил в 1863 г. рецензию (см. т. 5 наст. изд.), о его тенденциозно-крепостнических «письмах» «Из деревни» он писал в апрельской хронике «Нашей общественной жизни» за 1863 г. (см. т. 6 наст. изд.). Данилевский охарактеризован Салтыковым в рецензии на его «Новые сочинения» (ОЗ, 1868, № 8; см. наст. том), как «родоначальник школы легкомыслия в литературе». Так как первые романы Данилевского были напечатаны во «Времени», Салтыков связывал его с направлением «почвенничества», «возродившимся» в 1869 г. в журнале «Заря». Исторические изыскания С. Н. Шубинского Салтыков высмеивал неоднократно, в частности, в «Истории одного города» (см. также в «Приложении» к т. 8 письмо к А. Н. Пыпину от 2 апреля 1871 г.). Литературно-критическая деятельность H. H. Страхова во «Времени» (1861—1863), «Эпохе» (1864—1865), «Отечественных записках» (1866—1867) и, наконец, «Заре» (с 1869 г.) была подчинена борьбе с «нигилизмом», «отрицательным направлением» в литературе. Очень показательно, что этой тенденцией проникнута и его более поздняя статья «во славу» Карамзина («современники «Аонид»!), появившаяся в октябрьской книжке «Зари» за 1870 г. под весьма характерным названием «Вздох на гробе Карамзина». Фрол Скобеев — под этим именем Салтыков разумеет драматурга Д. В. Аверкиева, первое драматическое произведение которого «Мамаево побоище» было напечатано в 1864 г. в «Эпохе». Во второй книжке «Зари» за 1869 г. в «Театральных заметках» (подпись: Л. Н. А—въ <Л. Н. Антропов>) был дан благожелательный отзыв о поставленной на петербургской сцене пьесе Аверкиева по мотивам русской повести XVII в. о Фроле Скобееве (или Скабееве) — «Комедия о российском дворянине Фроле Скобееве и стольничьей, Нардын-Нащокина дочери Аннушке». В третьей книжке «Зари» «Комедия...» была напечатана.

Люди соглашения... — Возможно, имеется в виду официальный либерализм, всецело основанный на «предупредительностях» и «карательностях».

Стр. 103. Вот между каких двух старцев находится новейшая Сусанна, называемая русскою литературою... — Сусанна и старцы — библейский сюжет, особенно распространенный в живописи, об искушении Сусанны двумя старцами.

Стр. 111. ...сладостное право обвинения... бывают случаи, когда на

496

нем одном основывается положение человека в обществе... — По-видимому, намек на положение, которое занял во второй половине 60-х годов Катков в официальных и правых кругах русского общества.

Стр. 118. ...движение вперед собственно и есть та охранительная сила, которая ограждает общество... — См. статью «Человек, который смеется» и прим. к ней.

Мы не называем здесь ни одного из наших литературных направлений, но просим... припомнить то из них, которое... стремится погрузить русский народ в положение бессрочного детства... — Речь идет о славянофильстве.

Стр. 119. ...задавшись мыслью исключительно поддерживать мнения, дорогие толпе, легальность... встретится лицом к лицу не с одним и не с несколькими, а вдруг со всеми литературными направлениями, и вынуждена будет признать себя обязанною преследовать их все с одинаковою силою. — Действительно, в 60-х годах административным и судебным преследованиям подвергались издания, служившие явными «вместилищами уличного праха», например, «Московские ведомости» и «Весть» (Катков писал в передовице № 18 «Московских ведомостей» за 1869 г.: «Почти каждая статья наша, имевшая какое-либо значение, появлялась на свет не иначе как после тяжкого предварительного боя с цензурой»). Славянофильская газета «Москва», издававшаяся И. Аксаковым, после многочисленных предостережений и приостановок, была в октябре 1868 г. запрещена.

...по поводу преследования, которому подвергся один из органов русской печати. — Речь идет о происходившем в январе — феврале 1868 г. судебном процессе по делу издателя газеты «Весть» В. Д. Скарятина и его сотрудников H. H. Юматова и Г. И. Кори, обвинявшихся в нарушении постановлений о печати. В ряде статей газеты «Весть» выражалось неодобрение оправдательному приговору, вынесенному С.-Петербургским окружным судом в августе 1866 г. по делу Ю. Г. Жуковского, автора статьи «Вопрос молодого поколения» и А. Н. Пыпина, редактора журнала «Современник», где эта статья, в №№ 2 и 3 за 1866 г., была напечатана (см. «Судебный вестник», 1866, №№ 29 и 30 от 1 и 2 сентября). «Весть», резко и грубо нападая на членов суда, назвала это оправдание «уклонением» судебной власти «от прямого пути», что было квалифицировано обвинением как «колебание общественного доверия к приговорам суда». Говоря о «неравенстве меры относительно отдельных фактов одинакового характера», Салтыков имеет в виду, что, в то время как Жуковский и Пыпин, при вторичном слушании дела, были признаны виновными «в помещении в периодическом издании статьи, заключающей в себе противную благопристойности брань относительно лиц дворянского сословия» («Судебный вестник», 1866, № 55 от 6 октября), — издателям «Вести» их «брань» по адресу судебных учреждений сошла с рук, по причине «дознанной благонамеренности» (см. стр. 494 наст. тома), и они были оправданы (см. «Судебный вестник», 1868, №№ 17, 18 и 28 от 23 и 24 января и 8 февраля).

497

Стр. 120. ...так называемые новаторы никогда не были склонны к насилию, так как один из существеннейших принципов всякого новаторского дела именно заключается в отрицании насилия. — Проблеме «насилия» Салтыков посвятил несколько страниц ненапечатанной октябрьской хроники «Нашей общественной жизни» за 1864 г. Там он, в частности, писал: «В мире разумном, в том идеальном мире, до представления которого может по временам возвыситься наша мысль, насилие немыслимо» (т. 6 наст. изд., стр. 372 и 668—669). В настоящей формулировке его мысль кажется ответом на теории Раскольникова из «Преступления и наказания» Достоевского (роман печатался в «Русском вестнике» в 1866 г. и вышел отдельным изданием в 1867). Характерно, что подобный же ответ находим в посвященной роману Достоевского статье Писарева «Борьба за жизнь».


Тюнькин К.И. Комментарии: М.Е. Салтыков-Щедрин. Насущные потребности литературы // Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений в 20 томах. М.: Художественная литература, 1970. Т. 9. С. 490—498.
© Электронная публикация — РВБ, 2008—2024. Версия 2.0 от 30 марта 2017 г.