FINIS МОНРЕПО
(Стр. 348)

Впервые — ОЗ, 1879, № 9 (вып. в свет 22 сентября), стр. 214—244.

Сохранились: 1) черновая рукопись ранней редакции (от слов: «Разуваев предстал передо мной радостный...», стр. 348, и кончая словами: «...В два слова мы кончили: «Finis Монрепо!», стр. 380); 2) черновая рукопись поздней редакции (от слов: «Разуваев предстал передо мной...», стр. 348, и кончая словами: «...Разуваев ни словом, ни движением не выдал, что помнит, как некогда он стоял за стулом с тарелкой», стр. 352).

Приводим два наиболее значительных варианта ранней рукописной редакции.

Стр. 362, строка 3 сн. После слов: «неумелость и сиротливость»:

Мне скажут, что это тип несимпатичный — согласен, но это не мешает ему существовать. И еще скажут, что это тип вымирающий — и это правда, но он не вымер, далеко еще не вымер. И притом он дал отпрыск. Я надеюсь, что этот отпрыск несколько иного характера, но покуда еще он не настолько определился, чтобы заключать об его пригодности к жизни в тех условиях и формах, в каких она сложилась в последнее время. Мне кажется, что <1 слово нрзб.> условие культурности в том виде, в каком мы привыкли себе ее представлять, то есть отсутствие возможности обойтись без посторонних услуг, существует для отпрыска в той же силе, как для старого древа. Спрашивается: как справится отпрыск с этою отчасти печальною, отчасти глупою необходимостью? Выработал ли он себе достаточный медный лоб, без которого немыслимо качество порабощать людей? Или же самое представление о медном лбе настолько уже претит ему, что он предпочтет вольное умирание тем выгодам, которые должно принести за собой меднолобие?

Повторяю: мой личный казус ничтожен. Но он доказывает, как трудно жить в это смутное, загадочное время, в этой смутной, загадочной среде. Нельзя быть свободным у себя дома, в своих четырех стенах; нельзя ходить в туфлях из комнаты в комнату, нельзя плевать в потолок... Но на каждом шагу руки, ноги, голова путаются в тенетах превратных толкований; на каждом шагу встречается вопрос: что сие означает? Нельзя быть нищим духом, чистым сердцем, нельзя сочувствовать, нельзя презирать...

По-моему, Грацианов совершенно извратил характер своих обязанностей. Или, лучше сказать, не он лично их извратил, а извратил дух времени. Вместо того, чтоб оставаться становым приставом в строгом смысле слова, он сделался политиком, философом, чуть ли не законодателем. Вместо того, чтоб лететь на помощь по первому зову, он еще различает: заслуживает ли имярек своим поведением, чтоб ему подавали помощь, полезный ли он сын отечества, и нет ли в самом его ничегонеделании, в самой его изолированности чего-либо сомнительного?

Стр. 368, строка 16. После слов: «Всему венец»:

—  В «Ведомостях» пишут: всех умников в реке бы топить надо.

— Основательно. В другое время я бы сказал: какой, однако ж, курицын сын! Но теперь говорю: самая это здравая политика — «умников» в реке утопить, а на место их возложить упование на молодцов из Охотного ряда. Одна беда: начнут они по зубам чистить да в шею накладывать — как бы тогда не тово...

— А горошком-с? Раз-два-три и се не бе!

— Гм... горошком? Что ж, это не дурно. Их — горошком, а на их место

731

опять умников поманить, а потом умников в свою очередь горошком... Да! так вы об Разуваеве, кажется, что-то хотели сказать?

— Просил он меня: не примете ли вы его?

— Был он у меня... А впрочем... знаете ли, день на день не всегда похож бывает. Все не решаешься, да не решаешься — и вдруг выйдет такой час: возьми все и отстань!

— Значит, так ему и сказать?

— Так и скажите: верного, мол, еще нет, а от знакомства не прочь.

— А как бы для вас-то было хорошо!

— Начинаю думать, что так.

Донесение цензора Лебедева о сентябрьской книжке журнала написано в три приема. Первоначально он представил (14 сентября) в цензурный комитет отзыв о «Художниках» Гаршина. Затем в тот же день прибавил к нему разбор статьи Салтыкова «Первое июня. — Первое июля», за помещение которой предлагал подвергнуть номер аресту (см. стр. 767). Здесь же на полях дана уже известная в печати по публикации Евгеньева-Максимова характеристика с цитатой одного места из «Finis Монрепо»1, которое приводится цензором по рукописи:

«В статье редактора «Finis Монрепо», не представляющей по общему содержанию никакого цензурного затруднения, есть одно место (стр. 231), где, говоря о новых строгих мерах, предпринимаемых правительством, автор позволяет себе в настоящих обстоятельствах предлагать правительству шутовскую и безнравственную идею «умников в реке топить, а упование возложить на молодцов из Охотного ряда. А когда молодцы начнут по зубам чистить, тогда горошком. Раз, два, три и се не бе. (Очевидно, под горошком сатирик разумеет картечь.) Молодцов горошком, а на место их опять умников поманить. А потом умников горошком, так оно колесом и пойдет».

Евгеньев-Максимов считал, что эта приписка на полях принадлежит Лебедеву. Между тем хотя она и является составной частью его донесения, но, по-видимому, написана рукою председателя С.-Петербургского цензурного комитета А. Г. Петрова. Рассмотрев 14 сентября донесение Лебедева, цензурный комитет постановил:

«Согласно с мнением цензора, признавая как приведенное место из статьи Щедрина «Finis Монрепо» (стр. 231), так и указанные места в статье «Первое июня. — Первое июля» Nemo (стр. 119 и сл.), как подвергающие осмеянию действия правительства и колебающие авторитет, крайне вредными, особенно в настоящее время, комитет полагал необходимым сентябрьскую книжку «Отечественных записок» подвергнуть задержанию, о чем и определил: представить начальнику Главного управления по делам печати для доклада господину министру внутренних дел» (ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 3, ед. хр. 139, л. 278 об.).

Посылая копию донесения Лебедева с решением о нем цензурного комитета, Петров 15 сентября в письме на имя исполняющего обязанности


1 В. Е. Евгеньев-Максимов, В тисках реакции, М. — Л. 1926, стр. 68.

732

начальника Главного управления по делам печати Н. В. Варадинова дополнительно сообщал:

«Представляя вместе с сим о наложении ареста на сентябрьскую книжку «Отечественных записок», я считаю долгом доложить Вашему превосходительству, что с 1872 года в отношении к редакциям бесцензурных журналов, выходящих книжками реже одного разу в неделю, вошло в обычай с ведома и по распоряжению г. начальника Главного управления по делам печати пред выходом книжек в свет входить в аккомодацию с редакциями и предлагать им исключить статью или места, признаваемые вредными.

Мера эта в настоящем случае может быть применена к двум статьям сентябрьской книжки «Отечественных записок» тем с большим удобством, что места, признаваемые вредными и которых комитет на свою ответственность принять не может, входят в рассказы Щедрина и «Nemo» эпизодически, так что желаемые исключения могут быть сделаны редакцией без уничтожения статей, которые по общему содержанию своему не могут быть признаны вредными. Редакция «Отечественных записок», по всей вероятности, на это согласится.

Я спешу представлением об аресте экземпляров книжки, так как сегодня в полдень истекает двое суток со времени представления ее в комитет и затем остается тоже не более 48 часов до выхода книжки в свет.

Если Вы изволите найти нужным доложить об этом г. министру и он на это согласится, то исключение может быть предложено редакции журнала и сделано после наложения ареста» (ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 3, e д. хр. 139, л. 279).

На следующий день (16 сентября) Варадинов «конфиденциально» известил Петрова о решении Макова:

«Г-н министр внутренних дел на докладе моем о задержании № 9 журнала «Отечественные записки» изволил положить следующую резолюцию: «Согласен, но нахожу, что первоначально можно было бы предложить редакции исключить или изменить неудобные места из статьи, и если редакция это не исполнит, то прибегнуть к применению закона».

Сообщая об этом к надлежащему исполнению, покорнейше прошу Ваше превосходительство уведомить меня о последующем»1.

Результаты переговоров Петрова с редакцией «Отеч. записок» известны из его письма к Варадинову от 17 сентября:

«Вследствие письма Вашего превосходительства 16 сентября за № 2976 имею честь уведомить, что редактор журнала «Отечественные записки» Салтыков изъявил согласие на предложенные ему исключения и изменения в № 9 «Отечественных записок», а именно:

1. статье Nemo «Finis Монрепо» исключить место на стр. 231 от слов «В Ведомостях пишут» до слов «так оно колесом и пойдет».

2. В статье «Первое июня. — Первое июля» исключить весь отдел под рубрикою «Первое июня», то есть от начала статьи на стр. 119 до 131.


1 ЛИ, т. 13—14, стр. 164—165.

733

3. На стр. 119 вставить небольшое в трех строках заявление о пропуске отдела «1-ое июня» по неимению материала за май месяц.

Для выполнения сих изменений редактор просит сделать распоряжение о снятии наложенного по распоряжению Главного управления по делам печати ареста на экземпляры сентябрьской книжки.

Имею честь просить Ваше превосходительство об удовлетворении такового ходатайства редакции, с возложением ответственности на типографию, чтобы в неисправленном виде книги не были выпущены в свет, а сделанные исключения представлены были в комитет, и с условием, чтобы по исправлении книжек до выпуска оной в свет, вновь было представлено в цензурный комитет установленное количество экземпляров» (ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 3, ед. хр. 139, л. 282).

17 сентября Варадинов известил Петрова, что Главное управление по делам печати обратилось к градоначальнику с просьбой назначить одного из инспекторов типографий для наблюдения, вместе с чиновником цензурного комитета, за исключением ряда мест из № 9 «Отеч. записок» (ЦГИАЛ, ф. 777, оп. 2, ед. хр. 60, л. 333).

Узнав о согласии Варадинова, Салтыков 17 сентября обратился в цензурный комитет с просьбой:

«Ввиду предполагаемых изменений в № 9 «Отеч. записок», имею честь покорнейше просить распоряжения о выдаче заарестованных книг журнала для исправлений. По исполнении сего, требуемое количество экземпляров будет представлено в комитет вновь».

Из последующих документов дела об издании «Отеч. записок» явствует, что под руководством назначенного цензурным комитетом П. П. Салманова и инспектора типографии А. Ф. Грешнера указанные в приведенном выше письме Петрова к Варадинову от 17 сентября части текста были изъяты из номера. Однако и после исключения неугодных цензуре мест разрешение на его выпуск в свет задерживалось. В связи с этим Салтыков 20 сентября писал секретарю цензурного комитета Н. И. Пантелееву:

«Милостивый государь
Николай Иванович.

Александр Григорьевич обещал мне выпустить 9 № «Отеч. зап.» по сличении сделанных исправлений. Между тем потребовались самые вырезки, и это замедлило выпуск книги. Ныне же вырезки готовы, да инспектор типографии занят. Так что вряд ли даже и в субботу № выйдет. Нельзя ли Вам принять в этом деле участие и попросить Александра Григорьевича хоть частным образом убедиться, что вырезки сделаны, и выпустить книгу.

Примите уверения в совершенном почтении и преданности».

Однако разрешение на немедленный выпуск сентябрьского номера в свет было дано только после того, как от П. П. Салманова 21 сентября поступило официальное извещение о том, что произведенные в 8020 экземплярах вырезки опечатаны и сданы под расписку «на хранение управляющему

734

типографией Краевского Скороходову под условием предоставления таковых в цензурный комитет» (ЦГИАЛ, ф. 777, оп. 2, ед. хр. 60, лл. 337—338).

Таким образом, из приведенных выше документов со всей очевидностью следует, что в главе «Finis Монрепо» (см. стр. 367) была изъята часть текста от слов: «В Ведомостях пишут...» — и кончая словами: «...так оно колесом и пойдет». Не была она восстановлена автором и в отдельных изданиях «Убежища Монрепо».

При подготовке отдельного издания Салтыков несколько изменил журнальный текст. В «Отеч. записках» после слов Грацианова: «Теперь — конец!» (стр. 368) следовала реплика повествователя: «Всему венец!» «Да! так вы, кажется, об Разуваеве начали что-то говорить?» Вместо этого текста в Изд. 1880 и 1883 было напечатано:

—  Всему венец! Вон из Москвы пишут: «умников»-де в реке топить надо...

—  Тсс...

— Да! так вы, кажется, об Разуваеве начали что-то говорить?

Приводя по донесению цензора Лебедева место, исключенное цензурой из главы «Finis Монрепо», Б. М. Эйхенбаум справедливо отметил, что «в промежуток между черновым автографом и печатным текстом Щедрин изменил это место — и притом в сторону усиления, а не смягчения». «При таком положении, — заключает исследователь, — редактору текста приходится выбирать один из двух путей: либо пожертвовать содержанием этого куска и оставить печатный текст, либо пожертвовать текстологической чистотой и прибегнуть к конъектуре: вместо слова «Тсс...» взять приведенную цензором цитату. Ввиду ценности этого куска мы решили выбрать второй путь — после слов: «Вон из Москвы пишут» — берем цитату цензора и в реплике Щедрина ликвидируем слово «Тсс...», считая, что оно появилось взамен вырезанных цензурой фраз о «горошке» (Изд. 19331941, т. XIII, стр. 560).

Принятое Эйхенбаумом решение нуждается в одном уточнении. В начальной части фразы вместо слов: «Вон из Москвы пишут» — в соответствии с цензурными документами надо печатать: «В «Ведомостях» пишут». Что же касается утверждения С. Н. Соколова, что «в будущем новом издании «Убежища Монрепо» изъятый цензурой текст из главы «Finis Монрепо» должен быть восстановлен»1 по черновому автографу, то оно опровергается приведенными цензурными материалами.

Сюжетно-тематической основой и целым рядом деталей «Finis Монрепо» тесно связан с очерками «Столп» и «Кандидат в столпы» из цикла «Благонамеренные речи»: продажа приходящего в упадок дворянского имения набирающему силу «чумазому» в обстановке безудержного разгула буржуазного хищничества, с одной стороны, и политической реакции — с другой.


1 «Уч. зап. Старо-Оскольского гос. пед. ин-та», 1957, вып. 1, стр. 99.

735

Антипатия Салтыкова к «новоявленному русскому буржуа» — «ублюдку крепостного права», «мироеду» без элементарных культурных навыков предпринимательского дела, с «нахальной» «готовностью кровопийствовать» — очевидна. Не забывая о крепостническом прошлом «старокультурного человека», спеша согласиться, что это «тип несимпатичный», автор очерка готов все же посчитать роль «рохли» — при отсутствии другого выбора — более «приличной», чем роль «кровопивца».

Сатирически остро и выразительно воссоздается в очерке атмосфера усиливающейся реакции, засилья «граждан ретирадных мест», усматривающих «дух», «заразу», крамольное желание «фрондировать», «артачиться», «фыркать», даже в простом «ничегонеделанье», объявляющих «врагом отечества» всякого «недовольного», хотя бы и «промежду себя», и, наконец, призывающих к прямой физической расправе над «людьми культуры» — «умниками», «сочувствователями», «интеллигенцией».

Одним из первых откликнулся на выход «итогового» очерка Буренин; в большой «подвальной» статье он попытался взять под сомнение идейную значительность и остроту «эпопеи о тревогах и страданиях обитателя Монрепо», считая, что для Салтыкова характерны «фельетонность», невинно-юмористическая «фиоритурность». «Двойственность» образа рассказчика, который заключает в себе и объектно-сатирическое и авторско-лирическое начала, Буренин поспешил истолковать как очевидную неувязку, как лишнее свидетельство присущей писателю «неопределенности». Наконец, задавшись вопросом, «какое значение будут иметь через тридцать — пятьдесят лет» творения Салтыкова, критик «Нового времени» отвечал на него следующим образом: «...К этому времени мнимая глубина сатирика обмелеет так, что по ней, пожалуй, вброд будут гулять самые немудрые консерваторы двадцатого столетия»1. По сути дела, повторением буренинских суждений и оценок явились рецензии в «Современности» (1879, № 114, 7 октября. Подпись: А. Н.) и особенно — в «Петерб. листке» (1879, № 198, 10 октября), где Салтыков был обвинен в безыдейности.

Сочувственный характер носили отклики С. И. Сычевского («Правда», 1879, № 232, 25 октября) и критика, укрывшегося за псевдонимом Домино, который писал: «Сегодня я нахожусь под впечатлением последней сатиры Щедрина «Finis Монрепо» и не вижу ничего лучшего для начала своего первого фельетона, как сказать о ней несколько слов. Что за едкая, глубокая и высоко художественная сатира. Автор рисует между прочим новый тип деревенского аристократа, кулака-кабатчика, из бывших дворовых людей. Этот нарождающийся тип сельского буржуа питается и развивается, с одной стороны, на счет крестьянства, с другой — на счет культурного сословия, неспособного к практическому делу <...>

С беспощадной иронией наш сатирик срывает маску с наших «дельцов», которые мнят, что представляют основы общественного строя и в


1 НВ, 1879, № 1294, 5 октября.

736

состоянии управлять судьбою страны. Нет для них приличнее названия, как граждане ретирадных мест»1.

Стр. 348. ...Бажанов пишет <…> Советов повествует... — См. прим. к стр. 276.

Стр. 349. Уставная грамота — документ, определявший новые пореформенные отношения помещиков и крестьян.

«Верный человек». — Вопрос о «верном чeловeке», иллюстрируемый, далее примерами Груздева и Разуваева, и раньше привлекал внимание Салтыкова — см. например, «историю» Стрелова в очерке «Отец и сын» из цикла «Благонамеренные речи» (т. 11).

Стр. 350. ...в прохвостах состоял! — то есть был исполнителем самых непривлекательных работ и поручений. Профос (лат. profos) — войсковой ассенизатор, уборщик лагерных нечистот.

Стр 352. ...это совсем не тот буржуа... — Противопоставление русского невежественного хищника-буржуа («чумазого») европейскому свидетельствует о том, что Салтыкову были видны относительно позитивные начала более развитых, «культурных» форм капитала (деловая активность, профессиональная выучка и т. п. — «неслыханное трудолюбие», «пристальное изучение профессии»), равно как и их эксплуататорская сущность (наличие непременного «кровопивства»). Такой взгляд на отечественную буржуазию, по наблюдению Е. И. Покусаева, во многом близок тому, который развивала русская подпольная журналистика (см. «Революционная сатира Салтыкова-Щедрина», Гослитиздат, М. 1963, стр. 355).

...корнета Отлетаева... — Этот персонаж фигурирует также в очерке «Старая помпадурша» (т. 8, стр. 42) и более поздних произведениях Салтыкова («Недоконченные беседы», «Пестрые письма»), генетически восходя к повести кн. Кугущева «Корнет Отлетаев» (см. т. 8, стр. 486).

Стр. 354. …насчет чтениев строго... — Одно из характерных салтыковских обозначений атмосферы торжествующей реакции, вложенное несколько ранее в уста «столпа» Дерунова («Благонамеренные речи»).

Стр. 355. Толцыте и отверзется. — Евангельское выражение; «Просите, и дастся вам; ищите, и обрящете; толцыте, и отверзется вам», то есть: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Матф., VII, 7).

Стр. 357. ...опасение выражал, дабы добрые семена не были хищными птицами позобаны. — Салтыков имеет в виду действительное выступление в тогдашней периодической печати какого-то духовного лица, в смысловом или стилистическом плане затронувшего евангельскую притчу о сеятеле. Позобанные птицами зерна — похищенные лукавым из сердец неустойчивых и неуразумевших людей посеянные в них семена веры (Матф., XIII, 4 и 19; Марк, IV, 4 и 15).


1 Вчера и сегодня (Из моих записок). — «Современные известия», 1879, № 279, 10 октября. Подпись: Домино.

737

Стр. 361. Червонные валеты... — шайка мошенников из прокутившейся дворянской молодежи, раскрытая в 1876 году (см. прим. к очерку «Дети Москвы», т. 12, стр. 189).

Стр. 362. ...у меня были «права́»... См. т. 7, стр. 9.

Стр. 364. Допустим, что я, возлежа на одре, читаю Кабе, Маркса, Прудона и дажеhorribile dictuтакую заразу, как «Вперед» или «Набат». Единственное упоминание Салтыковым имени основоположника научного социализма. (Об отношении Салтыкова к марксизму см.: А. С. Бушмин, Сатира Салтыкова-Щедрина, Изд-во АН СССР, М. —Л. 1959, стр. 303—317.)

Стр. 364—365. ...уроженец ретирадного места <...> граждане ретирадных мест... — Имеются в виду деятели реакционной печати, и прежде всего ведущие сотрудники «Моск. ведомостей» во главе с Катковым. Вскоре после публикации «Finis Монрепо» Салтыков писал Анненкову (10 декабря 1879 г.): «Думается, как эту, ту же самую азбуку употреблять, какую употребляют и «Московские ведомости», как теми же словами говорить? Ведь все это, и азбука и словарь — все поганое, провонялое, в нужнике рожденное. И вот все-таки теми же буквами пишешь, какими пишет и Цитович, теми же словами выражаешься, какими выражаются Суворин, Маркевич, Катков!»

В поддержку Салтыкова, вызвавшего своим очерком возмущение реакции, выступил Елисеев. Он писал: «В своем «Finis Монрепо» г. Щедрин назвал литературных доносчиков гражданами ретирадных мест. Это некоторых национал-патриотов шокировало: такое название показалось слишком резким и несправедливым. А между тем к чему же стремятся в действительности все литературные доносчики, если не к тому, чтобы литературу превратить в ретирадное место?» (ОЗ, 1879, № 10, стр. 222).

Стр. 366. Нотабли — знатные люди (от франц. notables); во Франции XIV—XVIII веков — представители привилегированных сословий, назначавшиеся королем членами особого государственного органа (собрания нотаблей); здесь употреблено в ироническом смысле.

...отныне никому уж спуску не будет... — Ироническое определение правительственного курса репрессий, отчетливо обозначившегося после апрельского (1879) покушения Соловьева на Александра II (см. также след. прим.).

Стр. 367—368. Вот в «Ведомостях» справедливо пишут: вся наша интеллигенцияфальшь одна, а настоящий-то государственный смысл в Москве, в Охотном ряду обретается. <...> В «Ведомостях» пишут: «умников» в реке топить надо... — Салтыков здесь точно характеризует направление газеты Каткова, которая, например, писала: «Пусть первопрестольная Москва кликнет клич по всей земле Русской <...> настала пора ополчиться на дерзновенного внутреннего врага Отечества» (MB, 1879, № 82, 3 апреля). Требуя жестоких акций против оппозиционной интеллигенции, газета ссылалась на «народное мнение», суть которого она видала в том, чтобы: «В Неву покидать всех! ...Спуску много давали... Бунтовщики...

738

Всех их в воду!», и напоминала «нашей скудоумной невской интеллигенции», «чем отвечал народ на «демонстрацию» в Охотном ряду» (Иногородний обыватель <Б. Маркевич>, С берегов Невы. — MB, 1879, № 97, 19 апреля).

В 1878 году московские студенты — участники демонстрации — были жестоко избиты охотнорядскими мясниками, натравленными полицией. Еще ранее (декабрь 1876 г.) демонстрировавшие на Казанской площади в Петербурге землевольцы (этот «бунт» также упомянут в вышеуказанной корреспонденции Б. Маркевича) подверглись избиению со стороны дворников и торговцев, о чем Салтыков сообщал в письме к Энгельгардту (18 декабря 1876 г.): «Здесь недавно произошла какая-то странная история в Казанском соборе. Определительно никто ничего не знает, но говорят, что «представители деревни», то есть извозчики, отличились. Одну женщину головой об тумбу били и, говорят, убили».

Идея «горошка» (картечи), то есть расправы со спровоцированной самими же властями «смутой», также вынашивалась этой газетой (см. указ. номера, где, кстати, используется и термин «умники» в сочетании с прилагательным «невские»; см. также П. В. В., Голос русского. — MB, 1879, № 90, 11 апреля).

Имея в виду те же издания, которые подразумевал и автор «Убежища Монрепо», Елисеев писал: «Весь прошедший летний сезон наша текущая пресса занималась, главным образом, разыскиванием врагов отечества — внешних и внутренних и измышлением мер для уничтожения их. Осенний сезон, ввиду все еще окончательно не умиротворенного внутреннего состояния России, потребует, вероятно, со стороны прессы новых стараний и усилий в том же направлении» (ОЗ, 1879, № 10, стр. 200).

Стр. 368. Ошуйю <...> одесную — слева, справа.

Стр. 370. Желал бы я быть «птичкой вольной», как говорит Катерина в «Грозе» у Островского. — См. действие I, явл. 7.

Стр. 371. Человекэто общипанный петух. Так гласит анекдот о человеке Платона, и этот анекдот, возведенный в идеал, преподан, яко руководство, и в наши дни. — По преданию, Диоген появился однажды на лекции Платона, определившего человека как «двуногое без перьев» («Государство»), с ощипанным петухом в руках, говоря: «Вот человек Платона» (Диоген Лаэртский, Жизнь и учения людей, прославившихся в философии, VI, 2). Салтыкову припомнился этот «анекдот» в атмосфере беззастенчивого разгула реакции, в обстановке всемерного подавления человеческой личности, низводимой до «ощипанной» курицы или же «червя ползущего».

Чуть ли не с Кантемира начиная, мы только и делаем, что жалуемся на «дурные привычки». — Салтыков повторил утверждение Добролюбова в его статье «Русская сатира екатерининского времени»: «С Кантемира так это и пошло на целое столетие: никогда почти сатирики не добирались до главного, существенного зла, не разражались грозным обличением против того, отчего происходят и развиваются общие народные недостатки и

739

бедствия» (Н. А. Добролюбов, Собр. соч. в 9-ти томах, т. V, Гослитиздат. М. —Л. 1962, стр. 315).

Стр. 371. Рамки такие нужны... то есть такой общественный строй, который устранял бы возможность развития в человеке пороков — «дурных привычек». Салтыков-просветитель придерживается точки зрения Чернышевского, который писал в статье о «Губернских очерках»: «Отстраните пагубные обстоятельства, и быстро просветлеет ум человека и облагородится его характер» (Н. Г. Чeрнышeвскии, Полн. собр. соч., т. IV, Гослитиздат, М. 1948, стр. 288).

Стр. 373. ...ни о сокровищах <...> издаваемых экспедицией заготовления государственных бумаг... — Намек на неумелую финансовую политику властей, прибегших во время войны с Турцией к выпуску большого количества заведомо обесцененных кредитных билетов.

Стр. 375. ...прошла Фомина неделя... — См. прим. к стр. 235.

...пропашку за пропашкой делает, — Пропашка — недобросовестная обработка земли, при которой остаются непропаханные участки.

...такие фундаменты закладываются и такие созидаются здания, что, того гляди, задавят. — По-видимому, намек на усилившееся к лету «страшного» 1879 года реакционно-охранительное «зиждительство», особенно заметное в столицах — Петербурге и Москве.

...смотрите-ка, куда забрались! — Имеется в виду присоединение в 60-e годы к России — несмотря на энергичное противодействие со стороны Англии — Кокандского, Бухарского и Хивинского ханств и продвижение в Туркмении. В 1878—1879 годах англо-русские противоречия достигли особой остроты как раз на почве афганского вопроса, о котором, естественно, много писалось и говорилось в ту пору и которого в своих сатирических целях неоднократно касается автор «Убежища Монрепо» (см. прим. к стр. 332).

Стр. 376. Эльдорадо — Золотая страна (исп.); эту сказочную страну разыскивали в Америке первые испанские колонисты.

Стр. 377. ...в первую холеру... — то есть холерную эпидемию 1830 года.

Нови́на — небеленый суровый холст; одна новина (ярославск.) — 30 аршин (около 22-х метров).


Боград В.Э., Мысляков В.А. Комментарии: М.Е. Салтыков-Щедрин. Убежище Монрепо. Finis Монрепо // Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений в 20 томах. М.: Художественная литература, 1972. Т. 13. С. 731—740.
© Электронная публикация — РВБ, 2008—2024. Версия 2.0 от 30 марта 2017 г.