Для подробного описания этой книги не хватит места ни в тонком, ни в толстом журнале, и рецензия поневоле превращается в ряд замечаний. «Самиздат века» (Полифакт: Минск Москва, 1997) очередной тысячестраничный фолиант грандиозной серии «Итоги века. Взгляд из России», задуманной и воплощаемой Анатолием Стреляным и «не тем» Борисом Пастернаком.
У тома «Самиздат века» несколько составителей (А.Стреляный, Г.Сапгир, В.Бахтин, Н.Ордынский), у каждого своя концепция, и это очень заметно. Три почти равные ее части посвящены соответственно политическому самиздату, неподцензурной поэзии и разнообразным формам анонимного творчества, примыкающим к фольклору. Изобразительный материал можно считать еще одним, четвертым разделом. Составители называют его иллюстративным, но это не совсем точно: изобразительный ряд живет своей жизнью, вполне увлекательной, но только некоторые блоки впрямую совпадают с тематикой литературных разделов.
В первой части книги, названной «Из-под глыб», собрана политическая публицистика. Претензии к составу материалов едва ли возможны, но отбор вынужденно избирателен. Представлено наиболее известное своего рода «символы веры» формирующейся оппозиции от знаменитого «Открытого письма Сталину» Федора Раскольникова до еще более знаменитых «Жить не по лжи!» Солженицына и «Памятной записки» Сахарова.
Некоторые основные герои этого раздела появляются и в следующем, поэтическом: Александр Есенин-Вольпин, Наталья Горбаневская, Иосиф Бродский и др. В определенный период нашей истории разные виды деятельности словно накладывались друг на друга, и литературный самиздат можно считать частью правозащитного движения по крайней мере в одном аспекте: в защите права автора на публикацию, на публичность. Такое право вводилось явочным порядком.
Эту общую заслугу составители второго раздела (Генрих Сапгир, редакторы Иван Ахметьев и Владислав Кулаков) обязаны были поделить на неравные части и в пропорциональном представлении. Для того чтобы только взяться за такую работу, нужна незаурядная смелость, а по результатам можно судить и о других качествах составителей: объективности, тщательности, культурной интуиции. В антологию поэтического самиздата вошли больше двухсот авторов, от родившихся еще в прошлом веке до тех, кому сейчас «за двадцать».
В отборе заметно стремление не только учесть, но и компенсировать ошибки первого тома серии, составленного Евтушенко. Много места отдано первоклассным авторам, с которыми Евтушенко обошелся по принципу «я такого не хочу даже вставить в книжку» (Геннадий Айги, Александр Величанский, Михаил Еремин, Михаил Соковнин и др.) или выделил четвертушку бумаги, как для заявления об увольнении. Наверняка кто-то пропущен, но это лакуны скорее технические, в них не прочитывается какой-либо тактической идеи. И не надо забывать, что перед нами первая попытка обзора и структурирования всей неподцензурной русской поэзии.
Но если кто-то начнет читать поэтический раздел как книгу стихов, то такого отчаянного читателя надо бы предупредить, что никакого «цельного впечатления» о поэзии века он не получит. Чем шире временной и персональный охват, чем объективнее отбор и рубрикация, тем ближе антология к научному, справочному изданию.
Антология определенный жанр и существует по его законам. У этого жанра есть врожденный порок: первый план здесь сливается с фоном. В основном заметны общие для поколения или периода стилевые предпочтения, коллективные новации. Загадочную, неизвестно в чем заключающуюся «форму» стиха антология обращает в стилевой образчик и эти образчики систематизирует. Наиболее выигрышно смотрятся мастера, умеющие огранить каждую вещь наилучшим образом, но это далеко не всегда лучшие авторы. Речь поэта идет около слов, мимо слов, задерживаясь в интонации и паузах. Чтобы почувствовать смысл этой речи и суть новации, нескольких стихотворений недостаточно. Само вещество стиха в антологии (любой) воспринимается как-то отстраненно. Понимаешь, например, что формальная схожесть не лучший повод для объединения авторов в одну когорту, а житейские, биографические обстоятельства более в этом смысле уместны. В нашей книге биографические сближения преобладают, но некоторые разделы «Минимализм», «Соц-арт» собирают в группу совершенно разных авторов и настраивают читателя понимать одного через другого. Такое единение «по сходству» затрудняет понимание едва ли не самого существенного формального обстоятельства происхождения формы. Сводит форму к понятию стиля.
Структуру поэтического раздела поясняют и комментируют вступительная статья Виктора Кривулина и персональные характеристики Генриха Сапгира. Эта часть работы, на мой взгляд, уступает чисто составительской. У Кривулина конкретика по большей части ленинградская по месту прописки автора. Сапгир, конечно, и в характеристиках Сапгир. Умеет дать «портрет поэтики» в одно предложение или вставить специфический перл («К нему тогда приехала сестра то ли немая, то ли по-русски не говорила»). Но экспрессивность его зрительной памяти часто в ущерб точности. Видевший воочию поэта Сергея Стратановского едва ли поймет, как его можно назвать «коренастым», и таких недоразумений довольно много. «Мне понравился этот крупноголовый, лысоватый, бритый человек в синем свитере и черном пальто». Это почти все, что сказано о замечательном литераторе Юрии Милославском. Может, действительно, есть другой Юрий Милославский? Не помню что-то ни синего свитера, ни черного пальто (и, кстати, крупноголовости).
Это, конечно, мелочи, хотя бы в сравнении с пояснительными заставками третьего раздела, написанными неизвестно для кого для марсиан, вероятно. «В условиях несвободы неофициальная... точка зрения могла быть высказана только неофициально...» Третий раздел и в целом вызывает самые большие сомнения. Он необъятен по количеству подразделов, кроме песен, частушек, анекдотов, пословиц и поговорок, составитель попытался охватить все формы присловий: застольные и карточные присказки, выкрики футбольных болельщиков... А еще политические лозунги, школьные и солдатские альбомы и другие «индивидуальные» формы фольклора вплоть до эпитафий. Наколки уголовников почему-то. При чем тут самиздат (предполагающий все-таки какое-то осмысленное тиражирование), понять невозможно, не объясняет это и вступление. Но некоторые подразделы очень хороши сами по себе. Вероятно, и с моей рекомендацией мало кто заглянет в «Стихи деревенских поэтов», но все же советую. А солдатские поговорки иногда как будто предугадывают поэтику конкретистов (того же Сапгира); «Гляди в оба не то увидишь небо». Из комментария можно узнать, например, имя автора песни «В Кейптаунском порту» и сличить авторский текст с запомнившимся изводом.
Напоследок некоторые недоумения. Все же очень странно, что самый массовый и «тиражный» вид самиздата упомянут в книге одной фразой, и какой: «самодеятельные песни1, которыми сопровождался туристско-альпинистский бум вырвавшихся на отпускную свободу итээров» (В.Кривулин). Даже запятая здесь кажется ошибкой. Странно и то, что среди иллюстраций много детских рисунков и писем, но довольно слабо представлена особая культура рукодельной книги (а в этой области есть свои шедевры).
Наконец, не очень понятно появление стихов Вознесенского и Кушнера или совсем молодых авторов, чье малотиражное литературное существование все же принципиально отличается от того самиздата, который теперь после выхода этой книги уже можно назвать «классическим».
«Итоги», № 23 (108), 16 июня 1998, с.74-75.
1 В антологии есть стихи-песни, а также стихи, положенные на музыку, следующих авторов: Алешковского, Галича, Ивелева, Коваля, Левина, Строчкова и Окуджавы
.© Составление Г.В. Сапгир, 1997; И. Ахметьев, 19992016.
© Комментарии И. Ахметьев, 19992024.
© Электронная публикация РВБ, 1999–2024. Версия 3.0 от 21 августа 2019 г.