НОВГОРОД

Гордитеся, тщеславные созидатели градов, гордитесь, основатели Государств; мечтайте, что слава имени вашего будет вечна; столпите, камень на камень до самых облаков; изсекайте изображения ваших подвигов, и надписи дела ваши возвещающия. Полагайте, твердыя основания правления, законом непременным. Время с острым рядом зубов смеется вашему кичению. Где мудрые Солоновы и Ликурговы законы вольность Афин и Спарты утверждавшие? – В книгах. – А на месте их пребывания пасутся рабы жезлом самовластия. – Где пышная Троя, где Карфага. – Едва ли видно место, где гордо оне стояли. – Курится ли таинственно единому существу, нетленная жертва во славных храмах древняго Египта? Великолепные оных остатки, служат [100] убежищем блеющему скоту во время средиденнаго зноя. Не радостными слезами благодарения всевышнему отцу они орошаемы, но смрадными извержениями скотскаго тела. – О! гордость, О! надменность человеческая, возри на сие и познай, колико ты ползуща!

В таковых размышлениях подъезжал я к Новугороду смотря на множество монастырей вокруг онаго лежащих.

Сказывают, что все сии монастыри, даже и на пятнатцать верст растоянием от города находящиеся, заключалися в оном; что из стен его могло выходить до ста тысячь войска. Известно, по летописям, что Новгород имел народное правление. Хотя у их были Князья, но мало имели власти. Вся сила правления, заключалася в посадниках и тысяцких. Народ в собрании своем на вече, был истинный Государь. Область Новогородская простиралася [101] на Севере даже за Волгу. Сие вольное Государство стояло в Ганзейском союзе. Старинная

речь; кто может стать против бога и великаго Новагорода, служить может доказательством его могущества. Торговля была причиною его возвышения. Внутренния несогласия и хищной сосед совершили его падение.

На мосту вышел я из кибитки моей, дабы насладиться зрелищем течения Волхова. Неможно было, чтобы непришел мне на память поступок Царя Ивана Васильевича по взятии Новагорода. Уязъвленный сопротивлением сея республики, сей гордый, зверский, но умный властитель, хотел ее раззорить до основания. Мне зрится он с долбнею на мосту стоящ, так иные повествуют, приносяй на жертву ярости своей, старейших и начальников Новогородских. Но какое он имел право свирепствовать против них; какое он [102] имел право присвоять Новгород? То ли, что первые великие Князья Российские жили в сем городе? Или что он писался Царем всея Русии? Или что Новогородцы были Славенскаго племени? Но на что право, когда действует сила? Может ли оно существовать, когда решение запечатлеется кровию народов? Может ли существовать право, когда нет силы на приведение его в действительность. Много было писано о праве народов; нередко имеют на него ссылку; но законоучители непомышляли, может ли быть между народами судия. Когда возникают между ими вражды, когда ненависть, или корысть устремляет их друг на друга, судия их есть мечь. Кто пал мертв или обезоружен, тот и виновен; повинуется непрекословно сему решению, и аппеллации на оное нет. – Вот по чему Новгород принадлежал Царю Ивану Васильевичу. [103] Вот для чего он его раззорил и дымящияся его остатки себе присвоил. – Нужда, желание безопасности и сохранности созидают Царства; разрушают их, несогласие, ухищрение и сила. – Чтож есть право народное? – Народы, говорят законоучители, находятся один в разсуждении другаго в таком же положении, как человек находится в отношении другаго, в естественном состоянии. – Вопрос: в естественном состоянии человека какия суть его права? Ответ: взгляни на него. Он наг, алчущ, жаждущ. Все что взять может на удовлетворение своих нужд, все присвояет. Если бы что тому возпрепятствовать захотело, он препятствие удалит, разрушит, и приобретет желаемое. Вопрос: если на пути удовлетворения нуждам своим, он обрящет подобнаго себе, если на пример, двое чувствуя голод,

восхотят насытится одним куском; [104] кто из двух большее к приобретению имеет право? Ответ: тот кто кусок возмет. Вопрос: кто же возмет кусок? Ответ: кто сильнее. – Неужели сие есть право естественное, неужели се основание права народнаго! – Примеры всех времян свидетельствуют, что право без силы, было всегда в исполнении почитаемо пустым словом. – Вопрос: что есть право гражданское? Ответ: кто едет на почте тот пустяками незанимается, и думает, как бы лошадей поскорее промыслить.

Из летописи новогородской.

Но, не всё думать о старине, не всё думать о завтрешнем дне. Если безпрестанно буду глядеть на небо, несмотря на то что под ногами, то скоро споткнусь и упаду в грязь... размышлял я. Как ни тужи, а Новагорода по прежнему не населиш. Что бог даст в перед. – Теперь пора ужинать. Пойду к Карпу Дементьичу.

Ба! ба! ба! добро пожаловать, откуды бог принес, говорил мне приятель мой Карп Дементьичь, прежде сего купец третьей гильдии, а ныне имянитой гражданин. По пословице [106] щастливой к обеду. Милости просим садиться. – Да что за пир у тебя. – Благодетель мой я женил вчера парня своего. – Благодетель твой, подумал я, не без причины он меня так величает. Я ему как и другие пособил записаться в имянитые граждане. Дед мой будто должен был по векселю 1000 рублей; кому, того незнаю, с 1737 году. Карп Дементьичь в 1780 вексель где то купил, и какой то приладил к нему протест. Явился он ко мне с искусным

стряпчим,и в то время взяли они с меня милостиво, одни только проценты за 50 лет, а занятой капитал мне весь подарили. – Карп Дементьичь человек признательной. – Невестка водки нечаянному гостю – Я водки непью. – Дахотя прикушай. – Здоровья молодых..... и сели ужинать.

По одну сторону меня, сел сын хозяйской, а по другую посадил Карп Дементьичь свою молодую невестку. [107] ... Прервем речь. Читатель. Дай мне карандаш, и листочик бумашки. Я тебе во удовольствие, нарисую всю честную компанию; и тем тебя причастным сделаю, свадебной пирушке, хотя бы ты на Алеутских островах бобров ловил. Если точных неспишу портретов, то доволен буду их силуетами. Лаватер и по них учит узнавать кто умен и кто глуп.

Карп Дементьичь седая борода, в восемь вершков от нижней губы. Нос кляпом, глаза ввалились, брови как смоль, кланяется об руку, бороду гладит, всех величает: благодетель мой. – Аксинья Парфентьевна любезная его супруга. В шесдесят лет, бела как снег и красна как маков цвет, губки всегда сжимает кольцом; ренскаго непьет, перед обедом полчарочки при гостях, да в чулане стаканчик водки. Прикащик мужнин хозяину на щете показывает... [108] По приказанию Аксиньи Парфентьевны куплено годоваго запасу 3 пуда белил Ржевских и 30 фунтов румян листовых... Прикащики мужнины Аксиньины камердинеры. – Алексей Карповичь сосед мой застольной. Ни уса ни бороды а нос уже багровой, бровями моргает в кружок острижен, кланяется гусем, отряхая голову и поправляя волосы. В Петербурге был сидельцем. На аршин когда меряет, то спускает на вершок; за то его отец любит как сам себя; на пятнадцатом году матери дал оплеуху. – Парасковья Денисовна ево новобрачная супруга, бела и румяна. Зубы как уголь. Брови в нитку, чернее сажи. В компании сидит потупя глаза, но во весь день от окошка неотходит и пялит глаза на всякаго мущину. Под вечерок стоит у калитки. – Глаз один подбит. Подарок ее любезнова муженька, для перваго [109] дни; – а у кого догадка есть, тот знает за что.

Но любезный читатель ты уже зеваеш. Полно видно мне снимать силуеты. Твоя правда; другова небудет, как нос да нос, губы да губы. Я и того непонимаю как ты на силуете белилы и румяна распознаеш.

Карп Дементьичь, чем ты ныне торгуеш? В Петербург неездиш, льну не привозиш, ни сахару, ни кофе, ни красок непокупаеш. Мне кажется, что торг твой тебе был не в убыток. – От него то было я и раззорился. Но на силу бог спас. Получив одним годом изрядной барышок, я жене построил здесь дом. На следующей год был льну неурожай, и я немог поставить что законтрактовал. Вот от чего я торговать перестал. – Помню Карп Дементьичь что за тридцать тысячь рублей забранных в перед, ты тысячу пуд льну прислал должникам [110] на раздел. – Ей больше неможно было, поверь моей совести. – Конечно и на заморские товары был в том году неурожай. Ты забрал тысячь на двадцать... Да, помню; на них пришла головная боль. – Подлинно благодетель, у меня голова так болела; что чуть не треснула. Да чем могут заимодавцы мои на меня жаловаться? Я им отдал все мое имение. – По три копейки на рубль. – Никак нетста, по пятнадцати. – А женнин дом. – Как мне до него коснуться; он не мой. – Скажи же чем ты торгуеш? – Ни чем, ей ни чем. С тех пор как я пришел в несостояние, парень мой торгует. Нынешним летом, слава богу, поставил льну на двадцать тысячь. – На будущее конечно законтрактует на пятьдесят, возмет половину денег вперед, и молодой жене построит дом... Алексей Карповичь только что улыбается. – Старинной шутник, благодетель мой. [111] Полно молоть пустяки; возмемся за дело. – Я непью ты знаеш. – Да хоть прикушай.

Прикушай, прикушай, – я почувствовал, что у меня щеки начали рдеть, и под конец пира я бы как и другие напился пьян. Но по щастию, век за столом сидеть нельзя, так как всегда быть умным невозможно. И по той самой причине, по которой я иногда дурачусь и брежу, на свадебном пиру я был трезв.

Вышед от приятеля моего Карпа Дементьича, я впал в размышление. Введенное повсюду вексельное право, то есть строгое и скорое по торговым обязательствам взыскание, почитал я доселе, охраняющим доверие законоположением; почитал счастливым новых времен изобретением, для усугубления быстраго в торговле обращения, чего древним народам на ум неприходило. Но от чего же буде нет честности, в дающем вексельное [112] обязательство, от чего оно тщетная

только бумашка? Еслибы строгаго взыскания, по векселям несуществовало, уже ли бы торговля изчезла? Не заимодавец ли должен знать кому он доверяет? О ком законоположение более пещися долженствует, о заимодавце ли или о должнике? Кто более в глазах человечества заслуживает уважения, заимодавец ли теряющий свой капитал, для того что незнал кому доверил, или должник в оковах и в темнице. С одной стороны легковерность, с другой почти воровство. Тот поверил надеяся на строгое законоположение, а сей... А если бы взыскание по векселям небыло столь строгое? – Небыло бы места легковерию, небыло бы может быть плутовства в вексельных делах... Я начал опять думать, прежняя система пошла к чорту, и я лег спать с пустою головою. [113]