5. Г. Р. ДЕРЖАВИНУ
Пишу оттого на книге, что бумаги нет, и пишу ночью и у переплетчика. Однодворец сильным красноречием прервал здесь силу магнита и толки чудес. Весь город только и говорил, что о жене г. Ковалинского, которая, будучи усыплена силою магнетизма посредством г-на Бланкеннагеля, говорила во сне вещи, ей и наяву не только неизвестные, но и быть известными не могущие. Однодворец приехал с своим магнетизмом и заставил о себе без исключения говорить и двор и город; на сих днях будет он в газетах, в которые княгиня Дашкова поместить было его сопротивлялась: но ее сиятельство уговорили... И простое, но сильное красноречие простым, наивным, ласкательным и необычайным образом пойдет по свету: оно стоит этого путешествия и за то уже за одно, что заставило уронить несколько тех драгоценных слез, которые, по желанию всех верных сынов отечества, от одной только радости упадать долженствуют. Многие подозревают тут многих авторов, а я одного; многие теперь автора и называть зачинают. Я спорю и стою, что не тот, и хотя Тимофея Ивановича и нет уже здесь, но мне еще не пора согласиться.
В ожидании разрешения в<аше>го пр<евосходительства> имею честь быть ваш верный и преданный
Л<ьвов>.