Я съ моимъ братомъ вошелъ въ церковь. Шла вечерня. Образовъ не было. Производился, должно быть, ремонтъ въ церкви. На пустомъ иконостасѣ сбоку свѣтился золотой кругъ. Передъ этимъ кругомъ стоялъ священникъ въ эпитрахили. Пѣлъ дьячекъ. Никого, кромѣ насъ, не было. И намъ было неловко, что никого, кромѣ насъ, не было.

Вечерня кончилась. Мы подошли къ священнику подъ благословеніе. Вышелъ изъ алтаря дьяконъ и говоритъ брату:

— У васъ все есть, чтобы рости, а у васъ, — онъ обратился ко мнѣ — нѣтъ ничего.

А я подумалъ:

„И вправду, на братѣ — матросская курточка, если бы онъ ее носилъ, она лѣзла бы вверхъ, на мнѣ же — нѣтъ“.

И замеръ отъ страха: носъ къ носу стоялъ передо мной человѣкъ, который, я это почувствовалъ, замышлялъ противъ меня недоброе. Я бросился въ окно. Думаю:

„Зачѣмъ это братъ дружитъ съ такимъ?“

А въ домъ, въ которомъ я очутился, входитъ мой знакомый — хромой — и подаетъ мнѣ сапожное шило:

„Такъ вотъ онъ чѣмъ собирался пырнуть меня!“

Мы сѣли въ лодку и, свистя соловьями, стали отчаливать. И подвернулся какой-то мальчикъ, прыгнулъ къ намъ, и медленно стала погружаться лодка ко дну.