III
ЗАБОРЫ
После скотской зимы пришла весна —
Она наперекор безнадежности и отчаянию вдруг пришла такая нежданная, обрадованная и такая громкая — не запомнят! — с шумом и звоном ломающихся тяжелых, как чугун, льдов и изникающих хрупких льдинок, пришла внезапная — северная с иссиня-черным вороновым небом, обещающим теплые дни, и с теплыми сверкающими днями, сулящими звездные песенные ночи.
Я видел, проходя по улицам, как самое закорузлое, загнанное на зимовье в тараканьи щели — за суровую-то нашу зиму все тараканье, все тараканы покинули насиженное свое жилье, уступив его человеку, который ведь все вынесет, все вытерпит, как и все сожрет! — я видел, как закорузье — это съежившееся, забитое, защеленное и оскотевшее — принимало человеческий образ, видел улыбку переставшего улыбаться соседа, слышал добрый его оклик — смотрел и не верил, слышал и не признавал.
Неизгладимую сохраню я память о единственной весне чудесной.
Но не только от чудес превращений и песни, прогремевшей тогда весенним громом — о разорванных оковах, воле, мечте и томящей любви — и не потому, что сам я, зиму живя, как скот, как зверь самый пещерный, вдруг, уж издыхая, ощутил весеннее тепло и мое затихающее
сердце забилось со всей землею — с сердцем лесов, полей и гор — зверя, рыб и птиц —
чувство необычайное, острейшее пронзило все мое существо.
И это чувство раскололо дни.
Я что-то понял и человека благословил с его дерзающей мечтой.
*
Шел я на Васильевском по Большому Проспекту, нес тяжесть — гниль мороженую мокрую себе в корм: капусту или еще какую помойную погань — драгоценность большую!
День несолнечный пасмурьем успокаивал мои слепые глаза, и на душе теплилось кротко.
Не глядя, шел я привычно.
И вдруг визг отдираемых досок ударил меня —
доламывали последний забор!
И я сразу все увидел, весь Большой Проспект и так далеко — до самого моря.
И не узнал —
Я не узнал привычную дорогу — широкая открылась моим глазам воля.
Это заборы, которые теснили улицу, — не было больше заборов! садами шла моя дорога.
Это моя мечта расцвела въявь садами.
Я помню, ощеренные, с прогнившими досками заборы — — забор и под забором упавшего человека, когда все двери перед тобой захлопнулись, а калитки и ворота под замком заперты крепко;
и эти проклятые стены, отгораживающие человека от человека — самодовольные свиные хари, выглядывающие из-за заборов на твою беду и отчаяние;
проклятия твоего бессильного сердца;
и тупая покорность.
Я видел дальше — за море — за моря —
И в моем сердце вскипали слова: они были резче пил и тяжче молота — могли бы согнуть и железные прутья,
разломать и чугунные ограды железного человеческого сердца.
И больше не чувствуя тяжести, шел я легко садами.
Так бы прошел всю землю — все земли от моря до моря —
И другие слова подымались от сердца —
— благословенные —
благословляющие мечту человека.